До полуночи одна минута - Галия Сергеевна Мавлютова
Но Алина уже скакала вокруг Карачуна, воздевая руки кверху, словно танцевала экзотический африканский танец.
– Эй! Хватит тут мумбу-юмбу разводить, – проворчал Карачун, – лучше говори, что надумала.
– А то надумала, что Белова надо искать по старым адресам. Если найдём – отметём версию Панкратова. Раскроем индивидуальные эпизоды Белова. Уже легче будет.
– Я-то думал, у тебя что-то дельное, а твоя идея так себе, – проворчал Карачун, подвигаясь ближе, чтобы внимательнее разглядеть замысловатые движения строптивой напарницы.
– Хоть и плохонькая, да моя! А у тебя, Карачун, вообще никаких идей! – отрезала Алина, прекращая африканские танцы, если можно было так назвать странные телодвижения, которые совершала в течение пяти минут.
Она слегка запыхалась, щёки порозовели. Карачун залюбовался нежностью черт своей подружки. Красивая какая! Какому-то счастливцу достанется. Повезёт мужику! Подумал и тут же испугался своих мыслей.
– Ты хоть Панкратову не говори, – предложил Юра, отворачиваясь от Алины. Не мог больше смотреть – уж очень она красивая. Даже глазам больно. – Пока не говори. Потом скажем. Попозже. Когда Белова найдём и тряханём как следует.
– Договорились, – быстро согласилась Алина, – как скажешь! Я послушная. А вон и Дмитрий Михалыч бежит. Весь угорел от встряски. Здорово ему влетело в главке, видимо.
Панкратов на ходу собирал оперативников – всех, кого встречал на пути, молча забирал за собой в кабинет. За ним собралась уже целая мужская стая, а замыкала грозную процессию тоненькая, как прутик, Алина Кузина. Чуть отстав от дружного коллектива, в самом конце плёлся Карачун. Юра пытался собраться с силами, чтобы ничем себя не выдать, но титанические усилия ни к чему не привели. Сердце колотилось, словно его подключили к атомной электростанции. В кабинете Панкратова Карачун забился в угол, подальше от соблазна души; после непродолжительной, но плодотворной беседы с напарницей Юра ощущал себя побитой собакой.
– Братья! – торжественным тоном провозгласил Панкратов и осёкся. По углам раздались смешки. Панкратов сначала покраснел, затем засопел, но, собравшись с духом, мигом посуровел и продолжил вступление не менее торжественно: – Товарищи офицеры!
– И офицерши! – вбил клин в строгий регламент ехидный Иван Шипилин.
– Отставить! – рявкнул Панкратов. – Шипилин, скоро премия! Забыл?
– Дмитрий Михалыч, забыл, каюсь! Повинную голову и меч не сечёт, – мигом сник Шипилин, вспомнив, что скоро заканчивается год.
Через неделю начнётся заветная делёжка. И ведь есть, что делить. Там и квартальная, и ежегодная, и тринадцатая, и ещё хрен знает какая премия предстоит. Не ровен час всё отнимут. Скажут – не заработал. Как в анекдоте: «Василий Иванович, что такое гласность? Гласность, Петька, когда говоришь, что думаешь, а тебе за это ни коня, ни сабли, ни папахи!»
– Смотрю, ничего ты не сечёшь, Шипилин! Мышей не ловишь. Совсем нюх потерял, Ваня! Ну ладно, проехали. Товарищи офицеры!
Оперативники нервно притихли. По тону командира было понятно, что он собирается изречь нечто важное, что может изменить график работы и жизни сотрудников на неопределённое количество времени. Какой уж тут Новый год? Даже Карачун перестал считать пульс и звёзды. Юра боялся упустить шанс. А чего ждал в конце года, Карачун не смог бы объяснить даже себе. На то он и шанс, чтобы быть необъяснимым.
– Дело в том, уважаемые орлы и орлицы, что наш Захаров вышел из «Крестов». Его выпустили по всем правилам. По закону. Следователь отпустил под подписку о невыезде. Хорошо, что Хасанов успел допросить Захарова. Молодец, Рустам! Из протокола допроса следует, что кто-то, неустановленное нами лицо – пока неустановленное, раскрутил имя Захарова на «самокат» и неоднократно. Кто этот умелец, мы не знаем. Пока не знаем! В общей сложности пострадали восемь человек. Все они – партнёры Захарова по бизнесу. Сам Захаров клянётся-божится, что ни сном ни духом, мол, ни при делах – и всё тут!
– Сам следователь и раскрутил захаровский «самокат»! – выдвинул предположение самый древний опер по фамилии Мамышев.
Его все так и звали – просто Мамышев. Имя и отчество забылось, зато все помнили, что Мамышев древнее самих мамонтов, но они все вымерли, а он почему-то выжил: видимо, сказался строгий режим палеолита, что тут поделаешь!
– Мамышев! А ты бы прикусил язык! – строго порекомендовал Панкратов, отчего Мамышев послушно сцепил челюсти. И в этом неповторимом жесте тоже считывались пережитки ледникового периода.
– Следователь звонил. Только что. Просил за Захаровым наружку поставить. Я поставил.
Панкратов замолчал. Потянулась долгая звенящая многозначительная пауза. Оперативники зашевелились, захрустели шейными и пальцевыми позвонками, один Мамышев оставался невозмутимым. Самый старый опер продолжал сидеть со стиснутыми челюстями. Только желваки ходуном ходили. Туда-сюда. Туда-сюда.
– Так вот, наружка слегка припозднилась, но всё-таки села на хвост Захарову.
И снова звенящая пауза, хрустящие пальцы и треск позвонков. Оперативники загудели, выражая внутреннее активное несогласие с позицией вышестоящего руководства. Гудели с закрытыми ртами. Не придраться. Панкратов покачал головой и закончил речь коротко, но ясно:
– Сейчас Захаров в Пулково-2! Точка!
– А мы, как последние чудаки, сидим и рта раскрыть не можем! – выпалил Шипилин. – Захарову-то что? Он сейчас на Сейшелы мотанет – и поминай как звали!
– Это он раскрутил партнёров на «самокат»! Больше некому! – стукнул кулаком по колену Мамышев.
Оттого что и колено у него было древним и тысячелетним, как и он сам, звук получился ядерным. Опера вздрогнули, но виду не подали, что отреагировали на удар. Мамышева в отделе уважали. Если кто-нибудь и когда-нибудь возьмёт на себя труд посчитать количество мошенников, упечённых Мамышевым в места отдалённые и не столь удалённые, тот непременно собьётся со счёта. Сам Мамышев никогда их не считал. А толку? Чем больше он выявлял и привлекал мошенников, применяя творческие методы по обнаружению состава преступления в действиях нарушителей, тем больше их становилось во всех жизненных сферах. Мамышев не ел и не спал сутками, добровольно лишив себя нормальной жизни, но мошенники, несмотря на труды и мученичество опера, размножались как грибы после дождя. Теперь бывалый опер видел мошенничество во всём и везде. Даже личный состав отдела, включая Алину Кузину, был под подозрением у Мамышева.
– Ты по коленкам-то не стучи! Не пугай. Я пуганый, – покосился в сторону Мамышева Панкратов. – Кто в аэропорт?
– Я! – отсалютовала Кузина.
– Я! – подскочил, как ужаленный, Карачун.
– Привет Мальчишу! – проворчал Панкратов. – В аэропорт поедут Мамышев и Шипилин. Я буду на связи. Кузина и Карачун! Вы ищите Белова. Без Белова в отдел не возвращайтесь. Он на вашей совести. Всё!
Сходка закончилась. Оперативники отправились искать мошенников. Только Кузина и Карачун никуда не
