Инна Тронина - Прощённые долги
– Верю, – сказал Грачёв. – Я Ленку знал – отличная была девчонка. Всем бы нам таких жён иметь!
– Спасибо. – Наталья уже не вытирала счастливые, облегчающие слёзы. – Всеволод, ты спаси Андрея! Прошу тебя, заклинаю – спаси! Даже если меня на ножи поставят. Я виновата, и я отвечу. Только прошу – расскажи всё Андрею. Сделай так, чтобы и он мне поверил…
– А ты с ним объясниться не пробовала?
Грачёв прикидывал, как можно удержать Наталью от рокового шага. Она, наверное, не воспринимает всерьёз предостережения. Надеется проскочить, спастись. А ведь уберут ночную бабочку, и ещё хорошо, если быстро, без мучений.
– Да тысячу раз пробовала! – махнула рукой Наталья. – Звонила, просила о встрече. Он отвечал очень вежливо, будто чужой. Лучше бы обозвал, послал подальше!
Она поднялась со стула, подошла к зашторенному окну, чтобы скрыть судорогу на лице. Всегда идеально натянутые ажурные чулки собрались складками, а поднять юбку и поправить их Наталья сейчас не могла.
– В последний раз попыталась объясниться сразу после путча, в августе. Я тогда к подружке съездила погостить, а её сутик нас отправил вместе к «Белому Дому»…
– Зачем? – перебил удивлённый Грачёв.
– Чтобы солдатиков развлекать, – нервно хохотнула Наталья. – Дал по десять «кусков» в зубы и отвёз на Краснопресненскую набережную. Сказал, что там мы будем очень нужны.
– Прямо на улице и работали? – удивился Грачёв, попеременно «успокаивая» свои телефоны.
– Почему на улице? В танки лазали, в бэтээры. – буднично ответила Наталья. – Предпочтение, конечно, офицерам отдавали – чтобы они солдат оттуда увели. Сутик сказал, что, если победят коммунисты, нас на севера отправят, исправляться. А кому охота? Пришлось сражаться за демократию своим оружием. Потом ещё на квартирах молотила. Мы обе еле живые оттуда приползли. Получается, что я свою лепту внесла в Андрюшкины страдания. Он-то против Ельцина был, как потом оказалось. Вроде бы даже сочувствовал ГКЧП, желал им победы.
– Да. Между прочим, и я желал, – спокойно признался Всеволод. – Но если люди идиоты, то это надолго. Им всем давно пора было в домино играть, в доме престарелых, а не перевороты устраивать. А ты. Наталья, всё-таки оставайся здесь. Я, конечно, долго уговаривать не буду, и ломаться не советую. Когда всё закончится, выйдешь. Не всё ли тебе равно, где одну ночь провести. Если даже в танки лазила…
– Да кому я нужна, чёрт возьми?! – крикнула Наталья, отворачиваясь от Грачёва – её опять колотила дрожь. – Тебе-то какая забота? Другие найдутся, чтобы в «Прибалтийской» пахать. А мне надоело! Тридцать три года, ещё жить да жить. А для чего? Заняться нечем, перспектив никаких. Не крючком же дома вязать и не на пяльцах вышивать. Я сама себе противна, и потому не хочу жить. Прощай! – Она решительно направилась к двери. – Спаси Андрея, прошу тебя Ему и так слишком много горя в жизни выпало. И дети его не должны круглыми сиротами остаться… А обо мне не думай – сама справлюсь.
В дверь энергично постучали, и Наталья вздрогнула. Не дожидаясь ответа Грачёва, вошли Саша Турчин и Борис Гук, и Всеволод облегчённо вздохнул. Он давно поджидал ребят из Кирилловского, где они брали жуткий притон, и потому хотел немедленно их выслушать.
– Подпишите мой пропуск, – попросила Наталья сухо и устало. – Я всё равно уйду, Всеволод Михайлович. Не хочу задерживать. Вас люди ждут…
– Ладно! Нельзя спасти человека против его воли. – Грачёв чиркнул свою закорючку, понимая, что зря делает это. Без его подписи Наталью не выпустили бы отсюда. Но времени действительно не оставалось, и надо было заниматься Андреем. Где он находился в данный момент, Грачёв не знал, и потому очень нервничал.
Она бочком пробралась к двери, в последний раз оглянулась, будто раздумывая, не остаться ли. Больно кольнуло в сердце, словно кто-то невидимый хотел задержать, не пустить в темноту, где притаились враги. Но потом, решительно закусив губу, Наталья всё же выбежала из кабинета и бросилась по коридору, вниз по лестнице, будто хотела поскорее сжечь за собой мосты.
На Наталью напала нервная икота, потом захотелось ненадолго присесть, отдышаться, потому что ноги подгибались, не хотели идти вперёд. Качаясь на каблуках из стороны в сторону, Наталья спустилась на первый этаж. Пропуск смялся в руке, и дежурный обеими ладонями расправил его на столе. Вроде бы, Наталью о чём-то спрашивали, сверяли данные паспорта, опять куда-то звонили.
А потом она пришла в себя на вечернем, но ещё шумном Литейном, среди грохочущих трамваев, газящих автомобилей и тусклых фонарей. Тут же, ничуть не стесняясь, старуха в мужских ботинках и в капроновой куртке предлагала прохожим продуктовые талоны за сентябрь.
– А вы, тётенька, почему здесь, а не на Сенной? – машинально спросила Наталья, замедляя шаг. – У вас ведь там толковище. Или рэкетиры заели?
– А зачем мне на Сенную ехать? – удивилась старуха. – Я живу вон в том доме. Берут за милую душу, не думай. Кушать всем охота. – Она трясла жёлтыми талонами, которые были похожи на осенние листья. – Ещё успеешь отоварить, дамочка. Бери, милая. Сгодятся в хозяйстве. Мужчинам-то, небось, не хватает приварка?
– Не покупайте, женщина! – вмешалась другой пенсионерка. – У ней часто бывают фальшивые. Зря только деньги выкинете.
– А чего фальшивые? Чего тебе фальшивые?! Они ещё и красивше! – уверенно сказала бабка и тут же понеслась на угол улицы Воинова, чтобы всучить талоны на водку двум забулдыгам…
* * *Наталья с трудом перешла Литейный, отыскала в тёмном переулке свою машину. Теперь, когда пропал страх за Андрея, и данное Лобанову обещание было выполнено, она боялась одного – попасть в аварию. Дорога до Гаврской улицы была длинная, и там могло случиться всё, что угодно. Но об этом Наталья думала почему-то с полным равнодушием. Она словно сдала трудный экзамен, и сейчас хотела только поскорее добраться до дома, упасть на постель и заснуть.
Почему-то она вспоминала Грачёва, свой разговор с ним и думала, что теперь Андрей в безопасности. Этот парень организует всё, как надо, потому что действительно любит свою работу, хочет добра другу. Андрей, конечно, красавец-мужчина, но и Всеволод тоже очень симпатичный. Высокий, стройный, спортивный, и в то же время печальный. И никакой он не везунчик. Наоборот, много страдал, и потому кажется хмурым. Не сладко сидеть в этом кресле, постоянно решать вопросы жизни и смерти, да и самому всё время ходить под прицелом. Ведь бандиты о нём всё знают, как и об Андрее. Могут и приговорить, если сочтут нужным…
Огни фонарей отражались в Неве, и Наталья протёрла пальцами глаза. Под веками жгло, щипало, и хотелось вымыть лицо. Интересно, позвонит ли Матвей, чтобы узнать, как всё прошло? Всё-таки она не верила, что Лобанова больше нет, а, тем не менее, это было именно так. Свинцовую точку он поставил всего за несколько минут до того, как несколько иномарок с визгом тормозов остановились около Шуваловского парка, где на краю канавы сиротливо стояла пустая «девятка».
Наталья вела свой «Опель» через всю Выборгскую сторону, по направлению к Сосновке, и дорогу запомнила плохо. Хорошо, что не приходилось ни сворачивать, ни искать объездные пути. «Опель» летел строго на север, прыгая по трамвайным рельсам, обходя другие легковушки – белый, лёгкий, сверкающий, как юная невеста. Потом он осилил подъем в гору и снова устремился вперёд, будто не повиновался руке Натали, а жил своей собственной жизнью. И, в конце концов, элегантно затормозил около двенадцатиэтажного дома, к которому днём подрулил Матвей Лобанов.
Наталья будто бы не верила, что добралась без приключений, и не спешила выходить из машины. Она достала одну из сигарет, которыми угощал её Грачёв, не спеша закурила, откинувшись на спинку сидения. Вспоминала тёмные окна своей квартиры и думала, как это тоскливо, как ужасно всё время вот так возвращаться сюда. Ей показалось, что одна из рам приоткрылась. Наверное, убегая, позабыла защёлкнуть шпингалет, и ветер приоткрыл окно. Впрочем, о чём тревожиться? На улице очень тепло, как летом, и дом не выстудит.
Бездумно глядя на приборную доску и баранку, Наталья вдруг отчётливо вспомнила свой свадебный бал в Останкинском ресторане. Они уехали на «Красной Стреле» в Москву в день регистрации, утром прибыли в столицу. Весь день гуляли там, а в полночь вновь погрузились в три купе. Наталья слабо улыбнулась, глядя в темноту, шуршащую сухой листвой. Тогда тоже была осень. Осень семьдесят девятого года…
На ней было шёлковое, с кружевами, платье, и длинный сборчатый шлейф. Фата ниспадала от венка до пола, и невеста носилась по залу ресторана, вознесённого высоко над Москвой. Она ни с кем не танцевала, кроме Андрея, сколько её ни умоляли другие мужчины. А жених, вернее, молодой муж вдруг схватил её на руки, как пушинку. И закружился под музыку, хотя из-за кружев и цветов ничего кругом не видел. Они целовались прямо при всех, но никто их не осуждал. Наоборот, восхищались: «Какая красивая пара! Это же – воплощение любви и счастья!» Наверное, сглазили, хотя первые одиннадцать месяцев они действительно прожили, как в раю.
