Фридрих Незнанский - Горький привкус победы
Старик даже не сердился. Он просто недоумевал.
Едва ли не впервые в жизни он столкнулся с простейшей задачей, которую отчего-то никак невозможно было решить. Дело не стоило выеденного яйца: найти в столице известного бомжа Никишку. Раньше тот сам являлся по поводу и без повода, в периоды «просветления» приносил угощение и всячески старался сохранять дружеские отношения с главарями уголовной среды. А когда срывался в запои, напротив, уже авторитеты краем глаза наблюдали за Кишкой. Все ж человеком он был «своим», а в любой организации всегда нужны «свои», которых не жалко. Ну чтобы как пушечное мясо использовать, в деле каком-нибудь подставить, ментам сдать. Никишке долгое время везло, но для каждого раньше или позже настает его час. Старик решил, что настал он и для Кишки. Но, похоже, убогого, как и водится, взялся оберегать Бог. Никифоров как в воду канул…
— Я не понял. Что значит «нигде нет»? Запил? Сдох? Закопали его?
— Но не только мы, никто не знает! — нервно отвечал Косой. Ему и самому не нравилось это. Да и Старика сердить было страшновато. — Ни бомжи, его собутыльники. Ни братва окрестная.
— Так… — Стариков задумался.
Он уже просил Соколовского найти Кишку. Как ни странно, но ни мощная служба безопасности одного из крупнейших российских холдингов, ни давние приятели из самого крутого управления милиции помочь ему не смогли. То есть вся информация о гражданине Никифорове прежнем у них, разумеется, была. Но куда он делся неделю назад, сказать никто не мог.
Старик себя за недогадливость корил. Именно он ведь отсоветовал куму покончить с Кишкой сразу: проследить, мол, надо. Проследили. Вышли и на Афанасьева, и на Шарова. И что? Теперь самый опасный из противников мертв. Но куда делись его подручные? Бывший мент Афанасьев, который Кишку и нанял для «стука», оформил в институте отпуск и вылетел куда-то на восток. В тайге отсидеться решил? Очень своевременно, кстати сказать. И пускай бы он хоть и никогда в Москву не возвращался. Теперь об этом геологе, который, похоже, многое об их группе знает, пусть у кума голова болит. А самому Старику нужно тело Кишки — и ничего больше. Остальное готово давно.
— Ладно, Черепа. Не менжуйтесь. Отыщется. Я сам попробую…
Старик был мудр, и, планируя собственный «переход в мир иной», как некогда поступил Сильвестр, он, в отличие от старшего товарища, постарался сделать так, чтобы правоохранительные органы считали его безобидным бывшим сидельцем, завязавшим крепко-накрепко. Несколько лет после последней отсидки за ним еще тянулся хвост лидера солнцевских. Его и в газетах поминали наряду с Михасем и Ташкентским Дато. Но постепенно недобрая слава его стала угасать. Приумолкли журналюги, ослабло внимание ментов. Все забывается в этом подлунном мире. Нужно только время.
Собственно, если не считать работы на Соколовского, он и впрямь отошел отдел. Тогда, когда был еще в силе, он приятельствал и с Отари, и с Амираном. Под ним ходили и сокольницкие, и люблинские. И даже чечены Аслана и Лечи его уважали, хоть и вели с его людьми перманентную войну. Сейчас многое поменялось на криминальной карте столицы, но те, кто переделывал криминальный мир под себя, не забывали прежних авторитетов. Если те не путались под ногами. Старик не путался, поэтому считал, что его пустяковую просьбу о розыске «шестерки» нынешние главари выполнить не преминут.
Он уже знал, что ни среди обитателей моргов, ни в тюремных учреждениях, ни в больницах гражданина без определенного места жительства Ильи Никифорова не значится. Не проходил он и по сводкам оперативных происшествий ГУВД столицы. Теперь Стариков хотел знать, не пришили ли все-таки иуду бывшие дружки-товарищи по зоне или свои же бомжи с «трех вокзалов». Тогда труп Кишки с выпущенными кишками могли пока еще просто не найти. Но об акции этой братки бы знали.
Конечно, можно было бы подобрать подходящий «труп» на любой помойке. Но без надобности кровь лить Старик не умел. Разве что совсем припрет. А Кишка в своей будущей участи сам виноват: ссучившись, он собственной рукой подписал себе приговор. И Старик все равно отыщет стукача. И справедливость восторжествует…
Ну а если в ближайшее время не повезет, надо будет что-то решать. Да хотя бы настоящий свеженький труп невостребованный в любом морге купить…
Глава 11 НАСЛЕДНИК
— Нет. Того, что вы пытаетесь мне приписать, я не совершал. Вы все правильно говорили, я был в дружеских отношениях с Андреем Макаровичем. Я и сейчас с ним в дружеских отношениях, несмотря на то что вы его в тюрьму упрятали. Но я и в его виновность не верю. Что за чушь? Зачем уважаемому тренеру идти на преступление? Тем более что Коля сейчас на подъеме, да и Наташа хороша. Зачем ему ломать свою жизнь?
— Извините, Павел Васильевич, но это не я пытаюсь вам что-то приписывать, так утверждает именно ваш «друг» тренер Барков.
— Но зачем ему это?
— Возможно, затем, чтобы выгородить себя. Мы ведь первого встречного на улице не хватаем. И Баркова задержали только после того, как получили ряд неопровержимых доказательств его вины. Он и сам сознался в том, что подсыпал снотворное Артуру Асафьеву прямо во время теннисного матча. Только он уверяет, что сделал это по вашему наущению. И вы ему еще и денег заплатили.
— Ну это совсем уже какая-то ерунда, извините. Скорее всего, он под вашим давлением себя и меня оговаривает. Он не был ни профессиональным киллером, ни нищим, которого можно было соблазнить куском хлеба.
— Тем не менее вы ведь помогали другу с деньгами?
— Разумеется. И мог бы помочь еще и еще раз, если бы он ко мне обратился. Но, насколько я знаю, как раз в последнее время у него не осталось финансовых проблем.
— Разве что возврат ипотечного кредита.
— Да, я знаю. Как знаю и то, что ежемесячные выплаты семье вполне по силам…
Павел Васильевич Шаров был задержан в качестве подозреваемого в совершении преступления и доставлен в следственный изолятор. На допросе молодой ученый вел себя совершенно спокойно. От беседы с защитником отказался. Свое участие в покушении на убийство Артура Асафьева и его жены упорно отрицал. Не скрывая дружбы с тренером Барковым и фактов денежной помощи его семье, он не соглашался с обвинением в свой адрес. Утверждал, что не подговаривал тренера Баркова подмешивать снотворное в питье теннисиста.
— Скажите, как давно вы знали Артура Асафьева?
— Я не был знаком с ним близко. Знал опосредованно, если можно так выразиться. Через Аду.
— Через кого?
— Через Ариадну Галаеву. Это с одной стороны. А с другой — через, так сказать, семью Асафьевых. У меня все предки по отцовской линии — нефтеразведчики. А Асафьев-старший — один из крупнейших нефтедобытчиков. Поэтому шапочное знакомство существовало. Я знал о существовании Артура, знал, что он спортсмен. Несколько раз виделись на каких-то важных раутах. Не более. Ну и на свадьбе у молодых — земля им пухом — был, конечно.
— Говорят, что у вас с Артуром вышел конфликт?
— Неверно. Был просто теоретический спор, в котором каждый остался при своем убеждении. Это не конфликт.
— Вы ведь любили Ариадну?
— Не стал бы утверждать так безапелляционно. Я был ею увлечен, так правильнее. Мы встречались некоторое время — она еще школьницей была, поэтому о каких-либо серьезных отношениях говорить… сами понимаете… А потом, года три уж, как мы расстались. Мне с ней стало скучно: пусть она там меня простит, но девушкой она была глуповатой. Хоть и имела житейскую хватку. А спортсменкой была выдающейся, без сомнения.
— Но ведь вы продолжали питать к ней теплые чувства?
— Вас кто-то ввел в заблуждение. Скажите сами, опираясь на собственный опыт: кто дольше остается в сердце — глупенькая красавица или женщина, внешней красотой не блещущая, но очень интересная, думающая, глубокая?
Александр Борисович вынужден был согласиться с тем, что трудно питать длительную любовь к пластмассовой кукле.
— В общем-то, вы правы. Но нет правил без исключений. Как говорится, любовь зла…
— Но это чистая правда. Думаю, вы можете это проверить. Бывшие аспиранты, с которыми я учился, наверняка подтвердят, что после расставания с Адой монахом я не стал. А еще моим друзьям из университета прекрасно известно, что я с середины лета живу с женщиной, которую люблю. Более того, в третьем Дворце бракосочетаний лежит наше заявление. Можете заслать проверяющих в Текстильщики.
— Зашлем, разумеется, — кивнул следователь. И неожиданно спросил: — Убив бывшую пассию, строите новое счастье? Совесть не замучит?
Возмущенный Павел вскинулся было, но, встретившись взглядом с Александром Борисовичем, вдруг отвел глаза…
На самом деле Турецкий с удовольствием беседовал с этим молодым человеком. Такое бывало со следователем нечасто. Попадались ему и умные противники, и образованные встречались, но почти всегда в них изначально была заметна некая червоточинка. Был ощутим сдвиг в моральных и этических принципах следователя и подследственного. А сейчас Александр Борисович понимал, что сидящий через стол юноша в своем отношении к жизни схож с самим Турецким. И даже если он действительно задумывал совершенное преступление, то его причины должны быть понятны и следователю. И вряд ли это было стяжательство или вообще получение каких-то благ. И если Павел лгал, то лгал с легким сердцем, считая, что прав. Значит, надежда на признание оставалась. Нужно было только суметь повернуть разговор так, чтобы подозреваемому самому захотелось говорить правду…
