Энн Перри - Улица Полумесяца
Еще один их приятель, воодушевленный разговором, так резко подался вперед, что едва не опрокинул локтем бокал вина, и тут же, пылко взглянув на Уайльда, с пафосом произнес:
– Поистине великолепны, кстати, зарисовки Обри к вашей «Саломее»[28], потрясающие черные с золотом, кровавые образы! Они наверняка понравились бы самой Саре Бернар. Я так и представляю ее в этой роли! С вашей трагедией мы прорвались бы в эпоху нового мышления и чувственного восприятия. А лорда-камергера пора пристрелить!
– С нами люди из полиции, – предупредил сидевший за тем же столом красавец, кивнув в сторону Питта, и вдруг так треснул кулаком по столешнице, что бокалы подпрыгнули.
– Он не станет никого арестовывать за выражение цивилизованного мнения, – заверил его Уайльд, с улыбкой взглянув на Томаса. – Он славный малый и к тому же, как мне известно, похаживает в театр; я как раз сейчас вспомнил, где уже видел его. В тот вечер, когда в ложе убили одного несчастного судью… а на сцене играли Тамар Маколи и Джошуа Филдинг[29].
– Верно, верно, – признал суперинтендант, – вы тогда действительно сообщили мне важные сведения, которые помогли установить истину.
– Неужели? – Уайльд откровенно обрадовался. – Мне несказанно приятно. Хотел бы я помочь вам найти бедного Анри Боннара, но я понятия не имею, где он или почему мог исчезнуть.
– Но вы же знаете его? – уточнил Томас.
– Конечно. Обаятельный малый…
– А он сейчас здесь или в Париже? – спросил мужчина с челкой.
– Может, вы знали его в Париже? – быстро спросил Питт.
– Нет, вовсе нет, – изумленно отверг предположение суперинтенданта Оскар. – Я просто побывал там в небольшом путешествии. Повидался с кое-какими знакомыми. Превосходный город, очаровательные люди… по крайней мере, большинство из них. Зашел повидать Пруста[30]. Ужасно! – Он удрученно развел руками – Он опоздал на нашу встречу в его же собственном доме… и доложу вам, что я еще не видел более жуткого жилища. Чудовищно! Не представляю, как можно жить в таком бардаке. И вообще, Боннар – не парижанин. По-моему, его родня живет где-то на юге.
– Есть ли у кого-то из вас какие-нибудь идеи насчет того, почему он вдруг мог уехать из Лондона? – Питт поочередно взглянул на каждого из сидевших за столом.
Телман вновь напряженно выпрямился.
Йейтс нахмурился.
– Может быть что угодно, от женщин до просроченных долгов, – заметил он.
Казалось, он хотел еще что-то добавить, но передумал.
– Нет, денег у него хватало с избытком, – отметая один из вариантов, сказал парень с челкой.
– И не такой он безумец, чтобы бросить все из-за любовной горячки, – добавил еще один человек из их компании.
– Как печально, – проворчал Уайльд. – Должно же быть в жизни человека хоть что-то такое, из-за чего можно пожертвовать всем! Это придает жизни своеобразную гармонию, завершенную целостность. А она недостижима, если мы тратим время, то воспаряя к небесам надежды, то погружаясь в бездны ужаса. Осознание того, что ты не приемлешь, может быть так же чудовищно, как осознание приемлемого. Выпейте бокал вина, мистер Питт, – он поднял бутылку. – Боюсь, мы не смогли вам помочь. Мы живем в мире поэзии, творчества, где встречаются и мечтатели… и порой теоретики великой политики – в общественном смысле, разумеется, за исключением Йейтса, который опутал свою душу такой сетью тревог о судьбе Ирландии, что англичанину не под силу даже сказать об этом. Нам решительно неизвестно, куда подевался Боннар и почему он где-то скрывается. Могу только выразить надежду, что он вернется целым и невредимым, а если вам придется отправиться на его поиски, то пусть это будет в краю с благоприятным климатом, где люди живут новыми идеями, а последний цензор умер от тоски по меньшей мере лет сто тому назад.
– Благодарю вас, мистер Уайльд, – любезно ответил Томас. – Хотелось бы мне иметь шанс начать поиски с Парижа, но, к сожалению, нам известно, что он так и не появился в Дувре на судне, хотя и заказал билет, и боюсь, мне придется, видимо, прекратить его искать и вплотную заняться другим, более жутким и срочным расследованием.
– Очередной судья? – спросил Оскар.
– Нет, в лодке возле Лошадиной переправы обнаружили покойника.
– Делберта Кэткарта, – помрачнел писатель. – Мне безумно жаль. Когда вы найдете его убийцу, не забудьте добавить к составу преступления вандализм. Этот тупой варвар лишил мир гения!
Телман поморщился.
– Такого рода вандализм, мистер Уайльд, не считается преступлением, – тихо заметил Питт. – К несчастью.
– А вы, сэр, хорошо знали мистера Кэткарта? – Сэмюэль впервые подал голос, и его хрипотца и выговор резко отличались от речей, произносимых этой застольной компанией.
Все взглянули на него с таким изумлением, словно с ними вдруг заговорил один из стульев. Инспектор вспыхнул, но продолжал стоически смотреть на писателя.
Уайльд опомнился первым.
– Нет… я просто встречал его иногда в той или иной компании. Однако видел довольно много его работ. Не обязательно встречаться с творцом, чтобы понять его душу. Если ее нет в его творениях, то он вводит вас в заблуждение, и более того, он сам в нем погряз, – его рука все еще держала бутылку. – А такое мошенничество наряду с жестокостью относятся к самым тяжким грехам. Я ни разу даже не беседовал с ним… а вот он со мной… в общеизвестном смысле.
Упавший духом Телман теперь выглядел смущенным.
Питт вновь поблагодарил всех и напоследок, вежливо отказавшись от вина, извинился за их с помощником непрошеное вмешательство.
Выйдя на темную улочку, Сэмюэль глубоко вздохнул и вытер ладонью лицо.
– Мне говорили, он чудаковат, – тихо произнес он. – Не могу сказать, что мне стало понятнее, каков он на самом деле. А вы не думаете, что эта шальная компания сделала что-то с Боннаром и Кэткартом?
– Я даже не представляю, могли ли Боннар и Кэткарт иметь какие-то общие интересы, – угрюмо заметил Томас и, подняв повыше воротник куртки, устремился вперед по тротуару, слыша за собой гулкие шаги Телмана.
Глава 8
Ночной кошмар казался настолько реальным, что когда миссис Эллисон проснулась, то ей померещилось, что она находится в той самой комнате, где провела долгие годы своей замужней жизни. Но постепенно разум ее начал проясняться, и она осознала, что в стене нет никакой двери, ведущей в комнату Эдмунда. Бояться нечего. В сплошной стене, пестревшей мелким узором, не откроется никакая дверь. Старая дама даже разглядела, как поблескивают гладкие обои. Но почему они такие ярко-розовые? Они ведь должны быть желтыми. Она привыкла к желтым… Где же все-таки она находится?
Миссис Эллисон пошевелила пальцами замерзших ног. Свет проникал в спальню через щелку в шторах. Из-за двери донеслись шаги, быстрые и уверенные. Горничная?
Схватившись за одеяло, Мария спряталась, натянув его до подбородка, и в тот же момент обратила внимание на свои лежавшие на пододеяльнике руки с распухшими затвердевшими суставами – старческие женские руки с голубыми прожилками вен, сморщенной кожей, усыпанной темными пятнышками, и тонким обручальным кольцом, болтающимся на усохшем пальце. Когда-то ее руки были тонкими и гладкими…
Прошлое отступало. Но где же она находится? Очевидно, не в Эшворд-холле.
И вот память окончательно прояснилась. Эмили с мужем опять укатили развлекаться в Париж, а в Эшворд-холле затеяли ремонт водопровода, и ей пришлось перебраться жить к Кэролайн. Мария с трудом терпела свое зависимое положение, считая его самым отвратительным последствием вдовьей участи. В сущности, в каком-то смысле, это было единственное трудно выносимое неприятное последствие. Зато на ней больше не лежало никакой ответственности. Более того, к любой вдове обычно проявляли известное уважение и сочувствие, как к последней живой представительнице старшего поколения семьи.
Конечно, все это могло измениться… сейчас, когда злосчастному Сэмюэлю Эллисону вздумалось притащиться сюда аж из самой Америки. Кто бы, черт побери, на всей цветущей Земле мог представить, что такое может случиться? Что Элис родит сына! А Эдмунд даже не знал об этом. Он мог бы… и тут ход мысли старой женщины прервался. Она понятия не имела, как он мог бы поступить в данном случае. Едва ли теперь это имело значение. В сущности, имело значение лишь одна тайна, но ее власть над ней стремительно ускользала из рук.
Где же Мейбл? Чего ради надо было перевозить сюда горничную со всем ее скарбом из дома Эшворда, если эта лентяйка не является, когда нужно? Миссис Эллисон выпростала руку из-под одеяла и дернула за шнур подвешенного рядом с кроватью колокольчика с такой силой, что ей повезло, по крайней мере, в том, что шнур этот попросту не оторвался.
Казалось, прошла целая вечность до того, как Мейбл явилась за зов, но зато она сразу принесла поднос с горячим чаем. Горничная поставила его на столик возле кровати и раздвинула шторы, впуская солнечный свет. Все это подействовало на пожилую даму как своеобразное успокоительное. Спальня наполнилась прозаичными дневными звуками: уличным шумом, цокотом лошадиных копыт, гомоном людских голосов, лязгом упавшего ведра и девичьим смехом.
