Андрей Кивинов - Трудно быть мачо
Чернаков вспомнил, что именно Бушуев предложил установить запись в отделе красок и на паркинге. Никаких вопросов. Инициативный, добросовестный сотрудник, как и написано в его служебной характеристике. Медаль можно вручать. «За долю – к победе».
– Чего ж мне не предложили? Может, я тоже – условно…
– Это было бы не совсем разумно. Слишком рискованно. Говорят, ты правильный. Хоть сейчас в кунсткамеру.
– Спасибо за правду… Попить дай…
– Коньяк подойдет?
– Подойдет.
Щербина достал из кармана плоскую фляжку, открыл ее и осторожно, словно боясь, что Чернаков укусит его, поднес ко рту пленника. Тот сделал пару глотков, поморщился.
– Лимончика не захватил, извини… Тазик под голову положить? Подушки нет.
– Обойдусь. Это ты, значит, на мое место метишь?
– Не совсем я, но направление мыслей правильное. Что делать… Питер, город большой, но тесный. Приходится суетиться, извини за прямоту.
– Как тогда, на игре? Два ребра, между прочим, парню вынес.
– Случайность. Я не хотел. А ребра пустяки, за неделю срастаются.
– Это ты жене рассказывай про нечаянно… В Канаде то, говорят, вы по полной обкакались. Ни одной игры не выиграли.
– Думаю, вы бы тоже не стали чемпионами.
– И с чего ты взял, что вас ждут в «Планете»?
– Ну что ты как маленький, ей Богу… К шестому десятку скоро, а все детские вопросы задаешь. Замолвят за нас словечко. Не волнуйся. Отрекомендуют. Главное, грядка свободна, как говорят господа бандиты.
Чернаков поднял глаза к потолку. Затылок опять заныл. Откровенный больно этот Щербина. И вежливый. Словно киллер, который прежде чем пустить клиенту пулю в лоб, извиняется за возможные неудобства. Не к добру, ох не к добру. Спорить с этим типом по вопросам морали все равно, что с носорогом в лобовую идти. Дерьмо и через десять лет «Шанелем» пахнуть не будет, как его не перерабатывай. А силы лучше беречь. Пригодятся. Врезать напоследок ногой по брюху. Глядишь, почка у урода оторвется, или брезжейка лопнет.
– Ты мне вот что лучше скажи, – Щербина извлек из портсигара папиросу «Беломорканала» и постучал гильзой по крышке, – кроме Толика кто-нибудь знает, где ты?
– Половина Питера. Я провел пресс-конференцию.
– И Юля тоже?
– Причем здесь Юля? – насторожился Чернаков.
– Нет, нет, не причем, – собеседник чиркнул бензиновой «Зиппо» и затянулся ядреным дымом папиросы, – ты бы ей позвонил на всякий случай. Скажи, что на залив поехал. Рыбку половить к новогоднему столу. Пригласили, мол, друзья на рыбалку. Или на снегоходах по льду погонять.
– Это еще зачем?
– Чтоб не волновалась. Не переживала.
– Сам звони, – догадавшись, куда клонит Щербина, прошептал Чернаков.
– Она сейчас дома, – спокойно продолжил конкурент, – одна. Дверь, если помнишь – не дверь. Любой зайдет… Обидно будет, если и любимая твоя станет жертвой кровожадных разбойников. Очень крово и очень жадных.
– Руки развяжи.
– Зачем? Я уж как-нибудь наберу ее номер.
Щербина достал из своего кармана мобильник Чернакова, нацепил очки.
«Это я, значит, без вести пропаду, – прикинул Вячеслав Андреевич, – на рыбалку поеду и под лед уйду. Искать не будут, не та птица. Мало ли где провалился? Залив большой… А к весне корюшка схавает. Корюшку выловят и пожарят. Съедят под водочку и переварят. Процесс превращения нормального человека в кучку… Хм, веселая перспективка… С-суки…»
…Рядом с печкой валялась кочерга. Оружие немассового поражения, запрещенное Женевской военной конвенцией как антигуманное. Штучка посерьезней клюшки… Чернаков сжал зубы и потихоньку потянул вверх левую руку, потом рванул вниз. Скотч дал слабину. Щербина, не замечая манипуляций Чернакова, увлеченно изучал телефонную книжку, словно в ней был шифр камеры хранения, где лежал миллион. Еще разок. И… С третьей попытки кисть удалось освободить. Вперед! Здравствуй, песня!
Прыжок, кочерга, удар! Крюком точно в глаз! Н-на! Прямо сквозь очки. Женевская конвенция протестует и грозит санкциями. Глаз вылетел из орбиты и шмякнулся о печь. Потом медленно пополз вниз, словно раненая улитка, оставляя кровавый след… Когда он оказался на полу, Чернаков смачно раздавил его каблуком, забрызгав скамью и ботинки. Тут же поднял кочергу для второго удара.
– Ну, что, позвонишь? – услышал он голос Щербины.
…Навеяло. Зря коньяк пил. Вячеслав Андреевич открыл глаза. Никакой кочерги не было. Руки по-прежнему на замке. Виктор Ильич, прищуриваясь, листал книжку, нажимая джойстик на трубке.
– Сменил бы, что ли, трубку. Совсем древняя… Где тут Юля? Вот. Она, кстати, звонила тебе. Переживает. Значит, любит. А ты ее?
– Не твое дело.
– Любишь, любишь… Как вы на коньках славно катались. Прямо, Навка с Костомаровым21. Хоть на Олимпиаду посылай. Жаль, я запись не прихватил, полюбовались бы. И муженек Юлин, главное, не подкачал, поболеть за вас приехал. Я, если честно, боялся, что он напьется и никуда не поедет. Ан нет, он ее тоже, видно, любит… Да, так все-таки зачем ты к Сереже с Галей пожаловал?
– Дисконтную карту подарить. От «Планеты».
– Ну, не хочешь, говорить, не надо. Мне это не особо и неинтересно.
Щербина нажал кнопку вызова и поднес трубку к уху Чернакова.
– Прошу. Общайтесь. Надеюсь на твою порядочность. Имей в виду, Юлия Эдуардовна не успеет выйти даже из подъезда.
Гудки. Раз, два.
– Алло! Слава?
– Да, малыш… Ты звонила?
– Звонила… Что у тебя с голосом? Как из могилы.
– Воды попил. На морозе. Ты сейчас дома?
– Да.
– Хорошо. Я часов в девять буду. Приятель пригласил на рыбалку, на залив.
Корюшка пошла. Отказать неудобно, я ему обязан. Не скучай…
– Какая рыбалка, какая корюшка, Слава? Ты что?!
– Я потом все объясню. Не переживай, малыш. Все будет хорошо. В субботу снова пойдем в Эрмитаж, на выставку твоего француза. Того, с кляксами.
– Слава, да что с тобой? Выставка давно уехала!
– Ты же помнишь, как он мне понравился. Хочу еще раз посмотреть. До вечера, малыш. Не скучай… Целую…
Щербина нажал отбой.
– Молодец, Вячеслав Андреевич. Очень трогательно.
Бывший обэповец не стал возвращаться на скамью, прихлопнул мобильник каблуком, обломки бросил в печь.
Чернаков рванул руку. Бесполезно. Связан мастерски. Made in Russia.
– Ну, ты извини, если что не так. Играешь ты хорошо, но… Счет на табло.
Виктор Ильич сделал последнюю затяжку, отправил окурок вслед за Чернаковским мобильником и достал собственную трубку.
– Никак от «Беломора» не могу отвыкнуть, понимаешь ли. Как в ментуре начал, так теперь и не бросить. Боюсь, разнесет.
– Ничего. На зоне похудеешь.
– Типун тебе, – Щербина поднес трубку к уху и коротко приказал, – заходи.
Чернаков застонал, выгнулся, пытаясь подняться и на прощанье приложиться к Щербине ботинком. Но тот отошел к дальней стене. Чернаков же в результате телодвижений не удержался, потерял равновесие и свалился на пол, к его ногам. Кое-как поднялся на колени.
Вдруг, как в детском сне, у него выросли крылья, он оттолкнулся от пола и, пробив крышу, взлетел в небо, оставив внизу Щербину, превратившегося в огромную черную собаку. Собака высоко прыгала, но не могла достать улетавшего все выше и выше Чернакова… А под ним раскинулся огромный новогодний город…
Дверь скрипнула. Вячеслав Андреевич поднял глаза.
«А вот и еще один наш работничек… Вся честная компания в сборе, только Лемешева не хватает».
На пороге, улыбаясь, стоял детектив Виктор Сергеевич Харламов. И не с пустыми руками.
Конец сто пятидесятой серии.
***Старший смены Стас Доценко, временно исполняющий обязанности начальника службы безопасности супермаркета «Планета-Хауз», сидел в бывшем Чернаковском кабинете и следил за обстановкой, глядя в монитор. Фильм был скучноват, словно авторское кино. Ни стрельбы, ни погонь, ни мордобоя. Не блокбастер, одним словом. Ну, и, Слава Богу. Хватило уже одного блокбастера.
Вообще-то, сегодня Стас был выходной, но пришлось выйти. Потому что теперь он И.О. График понапряженней. Про увеличение жалования пока ничего не говорили, придется напоминать. Он даже не знал, радоваться ли неожиданному повышению? С одной стороны, повышение это неплохо – и оклад повыше и уважение. Но с другой стороны, забот прибавится. Да и к Чернакову он относился нормально, и не случись бы этой истории, даже и мыслях не допускал его подсиживать. Сегодня Доценко пришел уже не в форме, а в цивильном костюме.
Рация на поясе зашумела.
– Станислав Олегович, здесь вас спрашивают. На рамке.
– Кто?
– Не представляется. Сначала Чернакова спросил, потом старшего смены.
Мол, Андреич велел обращаться, если его не будет.
– Хорошо, сейчас подойду.
Доценко спустился вниз, миновал зал, нашел вызвавшего его охранника. Тот дубинкой указал на личность, стоявшую перед дверьми «Планеты». На личности была шуба Деда Мороза и красный колпак. На ногах потрепанные кроссовки, явно выпадавшие из ансамбля.
