Ю Несбё - Не было печали (Богиня мести)
— Понятия не имею.
— Игра в буквы и слоги. Например, слово, которое с начала и с конца читается одинаково. Посмотри в боковое зеркальце на трейлер, который едет за нами. AMOROMA. С какого бы конца ты это ни прочел, получится одно и то же.
Халворсен хотел было что-то сказать, однако передумал и лишь укоризненно покачал головой.
— Отвези меня к «Шрёдеру», — попросил Харри.
В душной атмосфере зала витали запахи пота, табачного дыма, промокшей одежды и громкие голоса посетителей, требовавших принести еще пива.
Беате Лённ облюбовала себе тот же столик, что и Эуне. Заметить ее здесь было так же трудно, как зебру в коровнике.
— Долго ждешь? — спросил Харри.
— Не очень, — солгала она.
Перед ней стояла, очевидно, нетронутая пол-литровая кружка пива с уже давно успевшей осесть пеной. Проследив взгляд Харри, девушка подняла пиво с таким видом, будто выполняла долг.
— Пить здесь вовсе не обязательно, — заметил Харри и привычно переглянулся с Майей. — Впечатление бывает обманчивым.
— В общем, не такая уж это гадость, — сказала Беате, пригубив пиво. — Отец обычно говорил, что не доверяет людям, которые не пьют пиво.
На столике перед Харри возникли кофейник и чашка. Беате густо покраснела.
— Раньше я обычно пил пиво, — сказал Харри. — Но вынужден был завязать.
Беате пристально разглядывала скатерть.
— Это единственный недостаток, от которого я избавился, — продолжал Харри. — Я курю, обманываю, и я очень мстительный. — Он поднял свою чашку, как будто собирался чокнуться с ней. — А у тебя какие недостатки, Лённ? Кроме того, что ты помешана на видео и помнишь все лица, которые когда-либо видела?
— Их не так уж и много. — Девушка в ответ отсалютовала своей кружкой. — Если не считать сетесдальской трясучки.
— Что-то серьезное?
— Довольно серьезное. На самом деле это болезнь Хантингтона. Передается по наследству и весьма распространена в долине Сетесдаль.
— Почему именно там?
— Ну-у… это тесная долина в окружении высоких гор. Вдалеке от людных мест.
— Понятно.
— Мои отец и мать оба родом из Сетесдаля, и поначалу мать не хотела выходить за отца, поскольку у его тетки была сетесдальская трясучка. Иногда у нее внезапно случались судороги — начинала дергаться рука. Люди старались держаться от нее подальше.
— А у тебя это когда проявилось?
Беате улыбнулась:
— Когда я была маленькой, отец часто поддразнивал этим маму. Порой мы с ним в шутку дрались, я старалась как могла и лупила так сильно, что он говорил, будто у меня — сетесдальская трясучка. Я считала все это весьма забавным, мне хотелось, чтобы у меня была сетесдальская трясучка. Но однажды мать рассказала мне, что от болезни Хантингтона люди умирают. — Она задумчиво покрутила в руках свою кружку.
— А летом того же года я узнала, что такое смерть.
Харри кивнул военному моряку за соседним столиком и, не дождавшись ответного приветствия, пару раз осторожно кашлянул.
— А ты как, тоже мстительная?
Девушка недоуменно вскинула глаза:
— Что ты имеешь в виду?
Харри пожал плечами:
— Посмотри вокруг. Люди ведь без этого жить не могут. Всеми в этом мире движут два чувства — месть и расплата. И мальчишкой, над которым насмехаются в школе, а он потом вырастает и становится мультимиллионером, и грабителем банков, который считает, что общество его чем-то обделило. Взгляни хотя бы на нас. Пылающее жаждой мести общество, облекающее свои намерения в форму холодного, рационального воздаяния. Вот она — наша с тобой профессия.
— Что ж, вполне возможно, — сказала она, старательно пряча глаза. — Но ведь без наказаний общество попросту не может функционировать.
— Верно, однако тебе не кажется, что здесь не только это? Катарсис. Очищение через месть. Аристотель писал, что ужас и сочувствие, которые пробуждает в человеке трагедия, очищают его душу. Страшная мысль, не находишь? Получается, что через трагедию мести мы утоляем самые сокровенные желания своей души.
— Я не очень-то увлекаюсь философией. — Взяв кружку, девушка сделала большой глоток.
Харри понимающе кивнул:
— Вообще-то я тоже. Это так, для сведения. Ну что, вернемся к нашему делу?
— Сначала плохая новость, — сказала она. — Реконструировать лицо под маской практически не удалось. Только нос и контуры головы.
— А хорошие новости?
— Дама, которую он взял в заложницы на Грёнланнслейрет, считает, что смогла бы узнать голос налетчика. Говорит, он был необычайно высоким, в какой-то момент ей даже показалось, что это женщина.
— Хм. Что-нибудь еще?
— Да. Я побеседовала со служащими спортцентра «САТС» и кое-что проверила. Тронн Гретте пришел туда в половине третьего и ушел около четырех.
— Откуда такая уверенность?
— Когда он пришел, то расплатился за сквош с помощью карточки. Система зафиксировала время платежа — четырнадцать часов тридцать четыре минуты. Помнишь украденную ракетку для сквоша? Естественно, он заявил об этом работникам центра. Та сотрудница, чья смена была в пятницу, записала в журнал, когда именно поступила жалоба. Таким образом, получается, что Гретте покинул спортцентр в шестнадцать часов две минуты.
— Это ты считаешь хорошей новостью?
— Нет, погоди, я как раз к этому веду. Помнишь того одетого в комбинезон человека, которого Гретте видел проходящим мимо тренажерного зала?
— С надписью «Полиция» на спине?
— Я еще раз просмотрела видеозапись ограбления. Вполне вероятно, что на грудь и спину Забойщик мог приклеить липкую ленту.
— И что?
— Если тот человек действительно был Забойщиком, он мог принести с собой ленту с надписью «Полиция» и приклеить ее на комбинезон, как только пропал из поля зрения камер слежения.
— Хм. — Харри с шумом втянул в себя кофе.
— Этим можно объяснить, почему никто не заявил, что видел поблизости мужчину в абсолютно черном комбинезоне. Сразу после ограбления там полно было полицейских в черной форме.
— Ну а в спортцентре что говорят?
— Это самое интересное. Сотрудница центра помнит мужчину в комбинезоне, которого она приняла за полицейского. Он спешил, так что она подумала, что он торопится к началу своего сеанса сквоша или что-то в этом роде.
— То есть имя его не записали.
— Нет.
— Не очень-то здорово…
— Согласна, а теперь — главное. Она запомнила его, так как подумала, что он из какого-нибудь летучего отряда — уж очень пижонский у него был вид…
Беате передвинула свою кружку; Харри показалось, что по губам ее скользнула торжествующая улыбка.
— На нем был натянутый на лоб наполовину закатанный лыжный шлем. И большие темные очки, скрывающие остальную часть лица. И она сказала, что он нес черную сумку, по-видимому, очень тяжелую.
Харри поперхнулся кофе.
На электрическом проводе, протянутом между домами на Доврегата, болталась пара связанных шнурками ботинок. Фонарь на проводе честно пытался освещать брусчатку тротуара, однако осенняя мгла, казалось, высасывала силы из всех источников городского освещения. Правда, Харри этого не замечал — он и не глядя мог отыскать дорогу между Софиес-гате и «Шрёдером». Что было проверено уже не раз.
Беате составила список тех, чьи сеансы сквоша и аэробики в «САТС» приходились на время, когда там появился человек в комбинезоне; обзвонить их она собиралась завтра. Если она его и не вычислит, во всяком случае, был шанс, что кто-нибудь видел Забойщика в раздевалке, когда тот переодевался, и сумеет назвать его приметы.
Харри прошел под раскачивающимися ботинками. Он видел их здесь уже не первый год и свыкся с мыслью, что так никогда и не узнает, как они тут очутились.
Когда Харри вошел в подъезд, Али мыл лестницу.
— Ты, наверное, ненавидишь норвежскую осень, — сказал Харри, вытирая ноги. — Сплошная сырость и слякоть.
— В моем родном городе в Пакистане из-за смога дальше чем на пятьдесят метров ничего не разглядишь, — улыбнулся Али. — Круглый год.
Харри услышал далекий, но знакомый звук. По закону подлости телефоны всегда начинают звонить, когда ты их слышишь, но подойти не можешь. Он посмотрел на часы. Десять. Ракель говорила, что будет звонить в девять.
— Что до твоего чулана в подвале… — начал Али, но Харри уже летел вверх по лестнице, оставляя на каждой четвертой ступеньке отпечаток своих мартенсов.
Едва он открыл дверь, телефон умолк.
