Эд Лейси - Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах
— Который из них? — спросил я недовольно. Все эти алчные пройдохи прекрасно знали, что я плачу наличными без лишних разговоров.
— Новенький. С виду из тех, что в магазинах дежурят. Молоденький такой — я его раньше здесь не видел. Тебя спрашивает.
— Он полицейский или охранник в форме?
— Ну, — замялся Дьюи, — вроде как полицейский, а вроде как и нет. Пожалуй, из гражданской обороны.
— Ладно, скажи ему — пусть подождет. Я с ним встречусь в офисе и потолкую о жизни.
— Понял.
Я положил трубку и выругался. Дело плохо, если лже-полицейскому достало духу и наглости заваливаться и начинать тянуть из меня мзду. Да стоит этому гаду только протянуть мне свою грязную лапу, как я ему ее оторву вместе с плечом…
У нас был маленький служебный лифт на черном ходе, которым днем пользовались горничные. На нем-то я и отправился на седьмой этаж. Из 703-го неслась разудалая песня. Когда я проходил мимо 715-го, наш постоянный жилец мистер Росс, вздорный лысый старик бухгалтер, уже стоял у раскрытой двери.
— Знаете, мистер Бонд, — проскрипел он, — в такой душный вечер да в будний день — это просто неслыханно!
— Я их сейчас утихомирю, мистер Росс. Идите спать!
— Спать? В такую жару?
— Администрация отеля не несет ответственности за погодные условия, — сострил я, но мистер Росс не оценил моей шутки. Разумеется, я бы мог кое-что поведать ему из того, что мне о нем рассказывала Барбара, и довести его до истерики, но я продолжал маршировать по коридору.
Трижды я стучал в дверь 703-го номера, но эти двое выводили очень сложную мелодию баллады в стиле кантри и вряд ли слышали мой стук. Пели они ужасно. На мне был пиджак и галстук, а рубашка уже вся пропотела. Отперев замок универсальным ключом, я вошел в номер и быстро захлопнул за собой дверь.
Этих шоферюг я раньше у нас не видел. Им обоим было лет по двадцать семь — высокие здоровенные лбы. Они валялись на койках в комбинезонах и башмаках, облапив каждый по пинтовой бутылке виски. На полу валялась пустая. Увидев меня, они тут же вскочили. Скроены ребята были отменно — этакие две горы мускулов. Тот, что поменьше, спросил:
— А стучать надо?
— Я стучал, но вы так выли, что не слышали.
— Я не буду спрашивать, кто ты, — встрял тот, что побольше. — На твоей толстой роже печатными буквами написано: местный охранник.
— Это точно. Слушайте, парни, сейчас жарко А мне не нужны лишние неприятности. Может, ляжете поспать?
— Хочешь глоточек? — спросил тот, что поменьше, протянув мне бутылку.
— Слишком жарко. Я ребята хочу одного — чтобы вы прекратили гульбу и поспали. — Тут я заметил, как верзила мигнул своему приятелю, и во рту у меня сразу появился горьковато-маслянистый привкус. Я рассвирепел. Значит, этим ребятам в такой душный вечер захотелось немного повеселиться и поразмяться.
Я бросил в рот мятную таблетку и стал быстро ее жевать.
Верзила сказал:
— А нам попеть хочется. Нам хорошо. Обратно не порожняком поедем, понял? Груз прихватили! — он щелкнул пальцами.
— Если хотите попеть, отправляйтесь к докам и пойте там сколько душе угодно. — Я мотнул головой в сторону их кроватей. — И вы не в хлеву у бабушки на ферме. Когда ложитесь, снимайте обувку!
Тот, что поменьше, подошел ко мне вплотную и взмахнул бутылкой:
— Слышь, дядя, выпей со мной!
Мне захотелось их обоих урыть, хотя они вроде бы не выглядели большими забияками. Я предпринял последнюю попытку.
— Сегодня жарко. Очень жарко. Какой смысл нам с вами потеть лишний раз? Снимайте башмаки, кончайте горланить, и дело с концом. А завтра я с вами выпью.
— Да ты, лысан, малость староват и толстоват, чтобы крутого из себя корчить, — грозно заметил верзила.
— А вы, пьянь перекатная, мне уже порядком надоели, — сказал я и дал тому, что поменьше, крюка под дых. Он упал на кровать, съехал на пол и стал ловить губами воздух. Верзила что-то не торопился. Поэтому я схватил его за руку, в которой он сжимал бутылку, дернул к себе и врезал ему носком ботинка по колену. Он так и сел, ухватившись за коленную чашечку. Ржаной виски расплескался по постели.
— Жарко, ребята, давайте на этом прекратим разминку.
— Ах ты, жирная свинья! — заревел верзила. — Да я тебя щас убью!
Я поднял его за волосы, вломил ему справа под ребра и уронил на пол. Он сел, держась руками за живот.
Вот так-то: до сей поры их, видно, никто еще так не дубасил, и они не на шутку струхнули.
— Если у кого-то из вас, ребята, вдруг возникнет желание достать из-за пазухи перо, лучше не надо. Если нарываетесь, я могу вас отмочалить по-настоящему. Я ведь вежливо попросил, но вы туповаты, видать, простых слов не понимаете, все делаете только из-под палки. — Я оглядел комнату: в ней царил ужасный беспорядок. Если ребята свои грузовики в обратный путь не пустыми погонят, значит, они при деньгах. — Смотрите, во что вы номер превратили! Если горничная пожалуется, будет большой шум. Не исключено, что администрация потянет вас в суд. Так что лучше вам оставить хорошие чаевые.
Тот, что поменьше, безропотно полез в карман.
— Чтобы прибрать здесь, ей, думаю, двадцатки как раз хватит, — сказал я жестко.
Он протянул мне пригоршню мятых банкнот. Вот так всегда — драчливого нахала ставишь на место ударом башмака по яйцам. Я протянул руку и очень аккуратно выудил две десятки. Открыв дверь, я сказал им на прощанье:
— А теперь марш в постель, а не то папа вернется с ремнем!
— Мы в этот сраный отель больше ни ногой, учти! — прошипел верзила.
— А если вдруг заявитесь, я вас лично вышвырну вон! Вам самое место в вонючем хлеву, а не в приличном отеле! — заорал я, хлопнул дверью, запер ее и несколько минут постоял, прислушиваясь. С этими лопухами все получилось чисто — вздумай они завтра права качать, ничего бы не смогли доказать. Когда я вошел в номер, они были в дымину пьяные и полезли драться.
Я вспотел, как мышь. Вернувшись к себе, я сразу пошел помыться и слава Богу, что оказался в туалете, потому что у меня вдруг прихватило живот. Сделав дело, я сунул в рот мятную таблетку и позвонил Дьюи.
— В номере 703 полный порядок. А теперь отправь-ка этого умника-полицейского ко мне в кабинет.
Придя к себе в кабинет, я достал бумажник и положил его на стол в раскрытом виде — так, чтобы было видно мое удостоверение Ассоциации полицейских-добровольцев. Пускай этот прощелыга знает, с кем имеет дело!
Это был молоденький полицейский, худющий, с тонкой как у цыпленка, шеей. Лицо его показалось мне знакомым. На вид он мало чем отличался от вполне настоящего полицейского, вот только на плече красовалась заплата, да и значок был меньше стандартного и фуражка какая-то куцая. На ремне висел патронташ, но кобуры не было. Только дубинка болталась, и что-то оттопыривало задний карман брюк — наверное, тоже дубинка, только совсем маленькая.
Он стоял в дверях с глупой ухмылкой на роже, потом раскинул руки в стороны, точно хотел продемонстрировать форму, и спросил:
— Ну что, нравится, Марти?
Я не сразу его узнал. Черт, когда я в последний раз видел мальчонку, еще война не кончилась, и в ту пору ему было лет двенадцать. Улыбка на его лице увяла, и он спросил:
— Марти, ты что, не помнишь меня?
Мольба в его голосе сразу промыла мне глаза. Я вскочил и потряс ему руку.
— Лоуренс, малыш! С чего это ты вдруг решил, будто я тебя не помню? Я просто глазам своим не поверил сначала. Проходи, садись. Где это ты раздобыл значок?
Он всегда был слабым, болезненным мальчиком, а теперь выглядел окрепшим, подтянутым — как боксер в весе пера. На воротнике блестели золотые буквы В и П — вспомогательная полиция.
Он, довольный, уселся напротив меня.
— Ну, я еще не совсем полицейский. Я в отряде гражданской обороны и нас берут на патрулирование по нескольку часов в неделю — для нас это своего рода практика на случай какого-нибудь чрезвычайного происшествия, ну там, скажем, в случае бомбардировки или еще чего. Но осенью я уже буду сдавать норму по физподготовке для полицейских. Я для этого много тренировался — каждый день ходил в спортзал колледжа.
Малыш всю жизнь, сколько я его помню, мечтал накачать себе стальные бицепсы и стать полицейским.
— А как мама?
— У нее все хорошо. Ты слышал, она снова вышла замуж?
— Да-да, слышал, конечно. Сразу после войны, за какого-то чайника, который работал с ней на авиационном заводе. Надеюсь, она с ним счастлива. Дот со мной жилось не сладко.
— Мама тебя никогда не понимала, — сказал Лоуренс. Голос у него был глубокий и красивый, и, присмотревшись к его глазам, можно было сразу понять, что он уже давно не мальчишка, а мужчина. — Марти, извини, что я к тебе зашел так поздно, но я просто приписан к этому участку и… я подумал, ты еще не спишь.
