Андрей Кивинов - Испытательный срок
— Я унес бы эту страшную тайну в могилу.
«Лучше в чужую».
— Ладно, — Туманов затушил окурок о фольгу сигаретной пачки, — винтарь я действительно переправил через Хатхи… Толкнул здесь одному…
— Галкину? Из морга?
— Откуда знаешь? — Глеб посмотрел Роме в глаза. — Пас меня?
— Неважно… Большой брат знает все. То есть — ему?
— А говоришь, не сдал бы… Да. За пятнаху… Вернее, Галкин посредник, покупателя нашел… Он на связи у меня был когда-то. Еще тот пряник. И вашим и нашим… Деньги отдал Виоле. Для матери.
— Дальнейшее понятно. Галкин продал ствол Леше. А кому еще нужна такая игрушка? Ты колонул Галкина, поймал Лешу, выпотрошил его, отобрал винтовку. Потом его выпустил, винтовку скинул в реку и пришел к Копейкину сдаваться. Сомнений, что это Виола заказала мужа, у тебя не было. Деньгами, которые ты ей отдал, она могла рассчитаться с Зубовым. Так?
— Да… Она хотела остаться со мной… И заказала ради нас…
— И ты это оценил. Что ж… Твой мотив понятен. Теперь давай вернемся к зажигалке… Где у тебя могли ее украсть?
— Не знаю. В принципе, нигде… Она все время со мной. В пиджаке или брюках.
— Кабинет? Баня? Кабак?
— Нет. Я не оставлял ее на столе. Там гравировка, могли увидеть.
— Блин, ну где-то ты раздеваешься?.. Кроме дома?!
Глеб потер ладонью небритый подбородок, потом поднял глаза на Рому.
— Погоди… Я раздеваюсь только в одном месте… Там же, где и ты…
* * *— Бойков, ты конченая скотина! Подонок, каких не видел белый свет. Кто дал тебе право вмешиваться в судьбы людей?
— Я делал это из благих побуждений! Я хотел помочь Цареву. И его дочке. И потом, мне просто обидно! Почему ухарь, место которого на нарах, спокойно разгуливает по городу? Я его для этого разрабатывал, разрабатывал и не смог разработать?! И ладно бы он действительно любил Веру! Но там же все белыми нитками шито! Слепому видно, что никакой любви нет и в помине!
— Кому видно?! Тебе?! Ты что, держал свечку или слушал их разговоры?!
— Нет! Я жизнь знаю… К тому же Царев дал отмашку! Посмотреть за ним.
— Так посмотреть, а не влезать, куда не надо! А теперь ты двум людям жизнь сломал! А может, и не двум!
— Я сломал, я и исправлю…
— Очень сомнительно! Сломать легко, починить непросто! И, даже если починишь, трещинка останется! Дурак ты, Бойков, а не знаток жизни! Сволочь и подлец! А про благие намерения не надо. Сам знаешь, куда ими вымощена дорога!
— Отвали! Дай поспать!
— Нет, Коленька! Не будешь ты теперь нормально спать до конца дней! Не дам я тебе! Принимай снотворное, не принимай. Чистая совесть — лучшее снотворное. А у тебя ее нет!
Сей незатейливый диалог происходил между одним человеком. Вернее, между человеком и его внутренним голосом. Между Николаем Васильевичем Бойковым и Николаем Васильевичем Бойковым. Происходил он в три часа ночи в его квартире. И происходил, черт побери, третий раз подряд. В силу чего днем Коленька походил на привидение без мотора. Светка сразу обратила на это внимание, посчитав, что любимый не спит по ночам совсем по другой причине. То есть взялся за старое. Но он поклялся, что посторонние женщины его не волнуют, и все связано с переутомлением и нервной обстановкой в коллективе. Таблетки, которые она порекомендовала, не помогали. Потому что совесть нельзя заглушить химией. И тем более гомеопатией. Она все равно вылезает и устраивает диспуты.
Коля встал с тахты, прошел на кухню, проглотил двойную порцию лекарств. Запил старым коньяком. Нет, не поможет. Заплати налоги и спи спокойно.
Ладно, завтра он постарается все исправить. А что сделано, то сделано. В конце концов, идеальных нет. И каждый имеет право на ошибку. Не такой уж и грех, по сравнению с теми грехами, что творились и творятся на земле русской. Да и вообще — земле.
Вера никого не хотела видеть. Даже Ленку. Начнет опять зудеть — правильно сделала, правильно сделала. Снова предложит забыть Антона и искать нового кавалера. Да, рецепт хорош, если не учитывать одну маленькую деталь. Вера по-настоящему любила Антона. Еще до всех этих разоблачений. И была абсолютно счастлива, когда он сделал ей предложение. А не так-то просто вычеркнуть из памяти человека, с которым мечтала связать всю оставшуюся жизнь. Да, таких, как она — несчастных обманутых дурочек, наверно, миллионы, но это слабое утешение.
После лекций опять спряталась в читальном зале. Отключила телефон. Пыталась сосредоточиться на гражданском процессе. Истец, ответчик, ходатайство… Интересно, а кто она с юридической точки зрения? Потерпевшая? Наверно, хотя в суде доказать это невозможно, даже если представить, что Антон признается. Как оценить степень ее моральных страданий? В какой валюте? И чем доказывать? Приложить чеки из аптеки на купленные успокоительные? Бред какой-то…
Шепот за спиной оторвал от раздумий. Где-то она уже слышала эти голоса. Вера обернулась. Черт! Два заочника. Длинный и недлинный. Те, что сплетничали про Антона возле окна. Опять шепчутся.
У Веры закололо под сердцем. Больно закололо. Но то была не физическая боль. Она аж сжала зубы, чтобы не закричать. При этом невольно прислушиваясь к разговору за спиной.
— Прикинь, Тоха Шатунов рапорт написал. На гражданку.
— С чего вдруг?
— Говорит, из-за этой своей… Дочки царевской. Короче, он в нее реально втюрился, даже жениться хотел. А все думают из-за папаши. И она в том числе. Бортанула. Теперь бедняга не знает что и делать. Аж отит на нервной почве заработал. Как бы не застрелился. Дубова помнишь из охраны? Тоже из-за любви из табельного «макарыча» вальнулся.
— Ты ж сам говорил, что из-за папаши. Плакался, что тот на пенсию уходит.
— Да не понял я его… Он просто сказал, что Царев уходит на пенсию, теперь придется соскакивать с доходной темы.
— То есть он все-таки из-за папаши?
— Да нет же! Втрескался он в нее реально! А папаша так — удачный бонус. Почему бы не воспользоваться? Ну вот ты бы отказался, если бы твоим тестем стал Моржов?
— Если дочка у него ничего, то нет.
— Вот и он нет.
Вера уже не слушала последние реплики. Заталкивала в сумку конспект. Отит обострился… Да, у Антошки слабые уши, любой сквозняк, и греть надо…
Ничего… Она купит самое дорогое, самое хорошее лекарство…
Как хорошо, что она пошла сегодня в библиотеку. И как плохо, что она такая дура. Вечно слушает других. И рубит сплеча.
Спустя двадцать минут оба студента-заочника вышли из здания института, обогнули его, свернули на небольшую улочку, примыкающую к территории, и сели в красную «девятку».
— Все, пошептались, — доложил длинный проснувшемуся Николаю Васильевичу.
— Все как надо сказали? Ничего не перепутали?
— Мы ж по бумажке…
— А услышала?
— Да там и глухой услышит, — заверил второй, — Николай Васильевич, а зачем вам все это?
— Запомни, юноша… Самый хороший комплимент — это комплимент, сказанный за глаза. И еще! Правда, замаскированная под ложь, лучше, чем ложь, замаскированная под правду. Все! Благодарю за службу!
* * *— Ракетку жестче ставь! Жестче! И кистью, кистью работай!
В спортзале, как и в бане, чинов нет. И умный человек не обидится, если тот, кого он строит в кабинете, строит его здесь. Особенно если играет с ним в паре, да еще в туре межведомственного турнира.
Виктор Михайлович Слепнев был умным человеком. И не обижался на подсказки Ромы, порой довольно эмоциональные. Впрочем, и там, на службе, Рому Фокина не очень-то теперь построишь. В отдел собственной безопасности перешел.
— Я стараюсь.
— Третью партию горим. Соберись!
Не собрался. Четыре подряд проигранные подачи сделали счет на табло «три-ноль» в пользу команды пожарной охраны. Они уступили место следующей паре, присев на лавочку. Третий участник команды Леня, сливший игру в одиночном разряде, отдыхал рядом.
— Сглупили… Надо было нам, Ром, с тобой играть, а Витьке одному. У пожарников пара не очень. Хоть очко бы взяли. И так в самом низу таблицы.
— Ничего… В следующий раз отыграемся.
— Без Глеба вряд ли…
— А он будет в следующий раз.
— Да ладно… На подписку отпустят или под залог?
— Нет… Просто выпустят. За невиновностью.
Слепнев вытирал вспотевшие ладони и лицо полотенцем. После последней фразы покосился на Рому. Он, как человек, отвечающий за раскрытие убийства Якубовского, подобные смелые заявления мимо своих управленческих ушей пропустить не мог.
— Да куда там… Меня, конечно, тоже смущает его признание, но с доказухой там порядок. На три посадки хватит.
Управленец приложился к бутылке с водой.
— С доказухой там непорядок.
— Не понял… Рома… Что за художественная самодеятельность? — Слепнев чуть не выплюнул набранную в рот водицу.
