Елена Топильская - Ловушка для блондинов
— А потому что это подкрашенный ацетон. И я даже не уверен, что его подкрасили клюквой. Пей лучше водку.
— Да? — с подозрением спросила я. — А свою водку ты нюхал? Дай-ка!
Я отобрала у него стакан и понюхала. По-моему, она пахла точно так же, как и “ликер”, о чем я сообщила Кужерову. Но его измученный долгим воздержанием разум отказывался верить в такой облом. Он и нюхал содержимое стакана, а потом и бутылки, и пробовал на вкус, но даже его тренированный организм противился соединению с этим напитком. Тяжело вздохнув — и от этого протяжного вздоха у меня чуть не разорвалось сердце, — он отставил стакан и аккуратно завинтил обе бутылки.
— Может, чайку? — робко предложила я, сознавая всю неуместность безалкогольного напитка в данной ситуации.
Кужеров горестно покачал головой.
А когда я потянулась к бутылкам, чтобы выкинуть их в мусорное ведро, Кужеров неожиданно вцепился в них.
— Сергей! Что ты собираешься с ними делать? — подозрительно спросила я. — Ты хочешь, что ли, в ларьке деньги забрать? Так в чужом городе, ночью, можешь получить по кумполу. Я тебя не отпускаю.
Но по умоляющему взгляду опера Кужерова я поняла, что он замысливал иное. Он хотел тихо унести бутылки к себе и попробовать все-таки выпить ЭТО. Когда меня осенила эта догадка, я вцепилась в бутылки гораздо крепче Кужерова и остервенело потащила их к себе.
— Ты совсем обалдел, что ли? — крикнула я, прижимая к себе бутылки. — Конечно, у нас на кладбище теперь блат, но не до такой же степени…
В общем, вечер был безнадежно испорчен. Мы еще тихо посидели, уставившись в тусклую картинку в телевизоре, и я лихорадочно соображала, чем отвлечь Кужерова от черных мыслей, как вдруг он хлопнул себя по коленкам и неестественно бодрым голосом спросил, не испить ли нам, в самом деле, чайку?
Я бросилась заваривать чай, а он тем временем говорил:
— Может, и правда пить не стоит. И так здоровья нет, а если еще ацетона хлебнуть…
— Конечно, — с готовностью поддержала я его, — так можно вообще на тот свет отправиться. Я вот видела людей, траванувшихся бытовой химией. Знаешь, врагу не пожелаю…
Накрывая стол к чаепитию, я рассказывала Сереге про женщину, на труп которой я выехала тридцать первого декабря, перед самым Новым годом. Молодая женщина утром поссорилась с мужем и в сердцах ему крикнула, что отравится. А муж, тоже в сердцах, ей кинул — мол, травись, хлорофос в кладовке. И она выпила этот самый хлорофос. И четыре часа каталась по полу в страшных мучениях, поскольку хлорофос тут же выжег ей и пищевод, и желудок, а смерть все не наступала. Так ее и нашел муж…
А Кужеров в качестве алаверды к застольной беседе, рассказал мне про троих пьяниц; один из них жену в роддом отправил и пригласил родных собутыльников отметить это радостное событие. Пили они, пили, пока не бухнулись прямо на пол и не забылись алкогольным сном. А потом один из них проснулся и побрел по квартире, ища, чего бы выпить, — но не воды или кваса, разумеется. И набрел на бутылку с водочной этикеткой; очень обрадовался, схватил ее и жадно к ней припал. Но не тут-то было: только он успел сделать глоток, как к нему подбежал другой. И с криками о том, зачем же он без друзей пьет, вырвал у приятеля злополучную бутылку и допил до конца. В бутылке же, как следует из логики событий, была вовсе не водка, а ацетон. Первый пьяница был спасен нашей доблестной медициной, а вот второго, который вырвал у друга отраву и допил ее до конца, спасти не удалось. И ведь даже не поняли, чего пьют…
А потом мы вместе с ним вспомнили смешной случай из давно минувших дней, про горчаковскую свадьбу. Лешка Горчаков эту историю рассказывал на каждой собирушке, и она неизменно имела успех. На его свадьбу приехали какие-то дальние родственники, он Даже не всех их знал по имени. Отмечали свадьбу в трехкомнатной квартире родителей невесты, народу было полно, и все, конечно, заснули вповалку без разбора спальных мест. Ночью жених проснулся от нестерпимой жажды и побрел по незнакомой квартире, пытаясь в темноте нашарить какой-нибудь живительный источник. И вдруг — о чудо! как по заказу — на какой-то попутной тумбочке явился его взору в бледном свете луны, проникавшем через окно, стакан с водой. Измученный жаждой Лешка схватил стакан и стал большими глотками пить оттуда воду. И пил до тех пор, пока по носу его не стукнула лежавшая в этой воде вставная челюсть какого-то приезжего гостя.
Развлекшись таким немудреным образом, Кужеров вроде бы отошел, и мы с ним с удовольствием попили чаю, а потом он для поддержания беседы начал читать стихи, и я поразилась, сколько он, оказывается, знает лирики! Кто бы мог подумать — Фужер, с его внешностью снежного человека и заскорузлыми ладонями, и вдруг Цветаева и Ахматова. Чего он только не читал мне в этот вечер! И Блока — “Девушка пела в церковном хоре”, и Шекспира — сто тридцатый сонет, “Ее глаза на звезды не похожи, нельзя уста кораллами назвать”, и даже Максимилиана Волошина, мое любимое стихотворение, “Голова мадам де Ламбаль”:
…Это гибкое, страстное тело
Растоптала ногами толпа мне,
И на тело не смела взглянуть я…
Но меня отделили от тела,
Бросив лоскутья
Воспаленного мяса на камне…
Я вообще не думала, что кто-нибудь из моих коллег знает это стихотворение; и вдруг — Кужеров!..
Он так вдохновенно читал произведения наших лучших поэтов, что я решилась спросить, а не писал ли он сам когда-нибудь?
— Писал, — смущенно признался он. — Давно, правда…
— Почитай, — пристала я к нему. — Ну, пожалуйста…
— Ну ладно, — сказал, наконец-, заалевший, как девушка, Кужеров. — Я тебе одно прочту, только ты никому не говори потом, хорошо?
— Хорошо, — удивленно согласилась я. — А что, никто из твоих не знает, что ли?
— А зачем им знать? Я для себя писал. Ну и еще кое для кого…
Я позабыт, но не покинут.
И в этом нет твоей вины.
Пусть кубок счастья отодвинут,
Рубцы на сердце не видны…
Я одинок, но жив надеждой,
И пусть истерзана душа —
Тянусь к тебе, родной и нежной,
Под грудой дел едва дыша.
Я не вернусь, но будет свята
Минута каждая с тобой,
До той поры, пока не снято
Кольцо, надетое судьбой…
— Жене? — спросила я тихо.
— Жене. Ладно, пора спать, — быстро сказал Сергей, не давая мне больше вставить слова. — Тебя завтра во сколько разбудить?
* * *Утром, естественно, будила Кужерова я, а не наоборот. Мы по очереди посетили туалет и умылись, с риском для жизни. Вот они, опасности работы следователя — загаженный туалет и ледяная вода в кране по утрам. Козни мафии перед этим временно отступили.
Пойти завтракать в гостиничный буфет мы не рискнули и правильно сделали, поскольку ровно в десять к гостинице подкатил красный кабриолет. Франсуа Ксавье оперативно доставил нас в казино “Европа”, где в ресторане был накрыт шведский стол. За шведским столом активно завтракали несколько человек в милицейской форме и столько же народу в штатском, в которых даже нетренированный взгляд без труда определил бы работников отдела внутренних дел. Усаживаясь рядом с нами с чашечкой кофе, Франсуа подтвердил, что с десяти до одиннадцати по будним дням в ресторане завтраки для сотрудников горотдела.
— Франсуа, а у тебя в Алжире родственники остались? — спросил его Кужеров, откусывая от горячего круассана.
— Нет, мои родители умерли, а братья живут в Европе. В Великобритании.
— Жалко, — пробормотал Сергей. — А то вдруг бы они у нас захотели в ментовке поработать… Слушай, а может, похлопотать, тебя в Питер перевести? К нам в район, например? Жена тоже переедет…
— Ты что, Сергей, — осадила я его. — Тебя вся местная милиция приедет убивать.
— Спасибо, — засмеялся Франсуа. — Я здесь уже привык. Жена местная, свояк — глава администрации. У вас мне будет трудно освоиться.
Подкрепившись, мы отправились прямиком на кладбище. Когда-то я уже проводила эксгумацию в Ивановской области, только в другом городе, и по опыту знала, что стольких бюрократических препонов, как у нас в Питере, в провинции не существует. Хочешь эксгумировать — ради Бога, приезжай и эксгумируй, и не надо долго и муторно испрашивать разрешения в санэпидстанции и гарантировать оплату Управлению ритуальных услуг. Франсуа подтвердил мне, что с тех пор, как я получала опыт эксгумации в их краях, ничего не изменилось.
— Надо только предупредить наше бюро судебно-медицинской экспертизы и взять гопников, чтобы гроб выкопали.
Начали мы с бюро судебно-медицинской экспертизы, которое для этого заштатного городка выглядело вполне прилично; подозреваю, что в оформлении их интерьера без членов семьи Франсуа Ксавье тоже не обошлось. Во всяком случае, нашего чернокожего друга там встречали с почестями, только что в пояс не кланялись, прямо не знали, куда посадить и чем угостить. И то, что нас привез именно Ксавье, послужило лучшей рекомендацией, поскольку особого энтузиазма наша просьба у медиков явно не вызвала, но в присутствии кормильца им деваться было некуда. С кислыми минами нас заверили, что все сделают в лучшем виде. Тут же Ксавье куда-то позвонил и сообщил медикам, что грузовик с песком, полагающийся по правилам перевозки эксгумированных трупов, будет на кладбище к двум часам, а раньше нам и не справиться.
