Донна Леон - Смерть в чужой стране

— Случилось что-нибудь плохое, синьор?

— Да, плохое, — ответил Брунетти. — Очень плохое.

Глава 2

Поскольку квестура находилась недалеко, Брунетти было легче пройти до работы пешком, чем возвращаться на полицейской моторке. Он прошел глухими улочками, миновал Евангелическую церковь и подошел к квестуре с правой стороны. Завидев его, человек в форме, стоявший у главного входа, открыл тяжелую застекленную дверь, и Брунетти стал подниматься по лестнице в свой кабинет на четвертый этаж, пройдя мимо очереди иностранцев, ждущих разрешения на проживание и работу. Очередь тянулась до середины вестибюля.

Его рабочий стол был в том же состоянии, в каком Брунетти оставил его накануне, — завален бумагами и папками, лежащими как попало. Те, что были под рукой, содержали личные дела сотрудников — все это он должен прочитывать и комментировать, и это составляет часть скрытого от чужих глаз сложного процесса продвижения по службе, через который неизбежно проходят все государственные служащие. Во второй куче лежали материалы по последнему убийству. Месяц назад на набережной Дзаттере был зверски забит до смерти молодой человек. Его убили так жестоко, что сначала полиция была уверена — это дело рук целой банды. Но через день выяснилось, что убийцей был хилый шестнадцатилетний подросток. Убитый был гомосексуалистом, а отец убийцы — известный фашист — вбил в голову сына твердое убеждение, что коммунисты и геи — паразиты и заслуживают они только смерти. И вот ясным летним утром в пять часов двое молодых людей сошлись на смертельной дороге над каналом Джудекка. Неизвестно, что между ними произошло, но убитый был в таком состоянии, что его родным пришлось отказаться от права видеть тело — они получили его в запечатанном гробу. Деревянный брус, орудие, которым жертва была забита до смерти, лежал в пластиковой коробке в бюро для хранения документов, на втором этаже квестуры. Делать здесь было уже почти нечего, разве только проследить, чтобы лечение убийцы у психиатра продолжалось и чтобы ему не разрешалось выезжать из города. Помощь психиатра семье жертвы государством не обеспечивается.

Вместо того, чтобы сесть за рабочий стол, Брунетти сунул руку в один из ящиков и вынул электробритву. Он встал у окна, чтобы побриться, и устремил взгляд на фасад церкви Сан-Лоренцо, последние пять лет одетый лесами, за которыми, говорят, шла серьезная реставрация. Брунетти не представлял, идет реставрация или нет, ибо за все эти годы ничего не изменилось и двери церкви оставались постоянно закрытыми.

Зазвонил телефон — прямая городская линия. Он взглянул на часы. Девять тридцать. Это, наверное, стервятники. Он выключил бритву и подошел к столу, чтобы ответить на звонок.

— Брунетти.

— Виоп giorno, Commissario. Это Карлон, — сказал низкий голос и совершенно без всякой необходимости представился криминальным репортером из «Гаццеттино».

— Виоп giorno, синьор Карлон. — Брунетти знал, что нужно Карлону, но пусть он попросит.

— Расскажите об американце, которого вы вытащили из Рио-деи-Мендиканти сегодня утром.

— Его вытащил полицейский Лучани, и у нас нет никаких доказательств, что это американец.

— Поправка принята, Dottore, — сказал Карлон с сарказмом, который превратил извинение в оскорбление. Потом спросил: — Это ведь убийство, верно? — почти не пытаясь скрыть радость от такого предположения.

— Кажется, так.

— Зарезан?

Откуда они так быстро и так много узнали?

— Да.

— Убит? — повторил Карлон голосом, осевшим от ожидания.

— Мы не можем сказать ничего определенного, пока не получим результатов вскрытия, которое доктор Риццарди проведет сегодня днем.

— Колотая рана?

— Да.

— Но вы не уверены, что именно это было причиной смерти? — недоверчиво фыркнул Карлон.

— Нет, не уверены, — ровным голосом повторил Брунетти. — Покуда мы не получим результатов вскрытия.

— А другие следы насилия? — спросил Карлон, недовольный тем, что ему выдают так мало информации.

— Ничего до конца вскрытия, — повторил Брунетти.

— Дальше. Вы не предполагаете, что он мог просто утонуть, комиссар?

— Синьор Карлон, — сказал Брунетти, решив, что с него хватит, — вам хорошо известно, что если бы он пробыл в воде одного из наших каналов достаточно долго, он скорее мог бы подцепить какую-нибудь смертельную заразу, чем утонуть. — На другом конце провода царило молчание. — Если вы будете настолько любезны и позвоните мне сегодня часа в четыре, я с удовольствием дам вам более подробные сведения.

Именно репортажи Карлона были причиной того, что история последнего убийства превратилась в обсуждение частной жизни жертвы, и Брунетти за это все еще злился на Карлона.

— Благодарю вас, комиссар. Я так и сделаю. Еще одно — как зовут этого полицейского?

— Лучани, Марио Лучани, образцовый полицейский. — Все полицейские становились образцовыми, когда Брунетти говорил о них с прессой.

— Благодарю вас, комиссар. Я это отмечу. И конечно, упомяну в статье о вашем участии.

И, закончив досаждать Брунетти, Карлон повесил трубку.

В прошлом отношения Брунетти с прессой были довольно дружелюбными, по временам — даже более чем; иногда он обращался к журналистам, чтобы узнать, что им известно о том или ином преступлении. Однако за последние годы склонность журналистов к сенсациям настолько возросла, что это сделало невозможным любое сотрудничество с ними, кроме чисто формального. Какое бы предположение Брунетти ни высказал, оно непременно будет подано на следующий день в прессе почти как обвинение в преступлении. Поэтому Брунетти стал осторожен, выдавал информацию дозированно, хотя репортеры знали, что информация эта всегда надежна и точна.

Брунетти понимал, что пока он не узнает что-либо насчет билета в кармане «американца» от сотрудников лаборатории или пока не получит доклада о вскрытии, он почти ничего не может делать. Ребята из кабинетов, расположенных на нижних этажах, сейчас обзванивают гостиницы и, если что-то узнают, сообщат ему. Стало быть, ничего не оставалось, кроме как продолжать читать и подписывать личные рапорты.

Около одиннадцати раздался звонок внутреннего телефона. Он взял трубку, прекрасно зная, кто это может быть.

— Да, вице-квесторе?

Его начальник, вице-квесторе Патта, удивился, что обращаются прямо к нему — быть может, он думал, что Брунетти нет или что он спит, и ответил не сразу.

— Что там насчет этого мертвого американца, Брунетти? Почему мне не позвонили? Вы представляете себе, как все это повлияет на туризм?

Брунетти заподозрил, что третий вопрос был единственным, который по-настоящему интересовал Патту.

— Какой американец, сэр? — спросил Брунетти с деланным интересом.

— Тот, которого вы вытащили из воды сегодня утром.

— А, — сказал Брунетти, на сей раз с вежливым удивлением. — Неужели донесение уже пришло? Так значит, это был американец?

— Не хитрите со мной, Брунетти, — сердито сказал Патта. — Донесение еще не пришло, но у него в кармане были американские монеты, значит, он американец.

— Или нумизмат, — добродушно предположил Брунетти.

Последовало долгое молчание, сказавшее Брунетти, что вице-квесторе не знает, что такое нумизмат.

— Говорю вам, Брунетти, не острите. Мы будем работать исходя из предположения, что это американец. Не можем же мы допустить, чтобы в нашем городе убивали американцев, при том, как сейчас обстоят дела с туризмом. Вы это понимаете?

Брунетти подавил желание спросить, допустимо ли убивать людей других национальностей — например, албанцев? — но вместо этого произнес:

— Да, синьор.

— Итак?

— Что «итак», синьор?

— Что вы уже сделали?

— Водолазы обыскивают канал, где нашли тело. Как только мы узнаем, когда он умер, мы пошлем водолазов в те места, откуда тело могло приплыть, потому что его могли убить где-то еще. Вьянелло выясняет насчет баловства или торговли наркотиками в округе, а лаборатория работает над вещами, найденными у него в карманах.

— А монеты?

— Я не думаю, что нам нужно, чтобы лаборатория сказала, что они американские, синьор.

После долгого молчания, из которого Брунетти ясно понял, что дальше иронизировать над начальником будет неразумно, Патта спросил:

— А как насчет Риццарди?

— Он сказал, что рапорт будет готов сегодня во второй половине дня.

— Проследите, чтобы мне принесли копию, — приказал Патта.

— Да, синьор. Будут еще указания?

— Нет, это все. — Патта положил трубку, и Брунетти снова принялся читать рапорты.

Когда он покончил с ними, был второй час. Брунетти не знал, когда позвонит Риццарди, а поскольку ему хотелось получить рапорт как можно быстрее, то он решил не ходить домой завтракать и не тратить время на ресторан, хотя проголодался. Он решил спуститься в бар у моста деи Гречи и подкрепиться tramezzini.[9]