Николай Леонов - Профессионалы
Еще не открыв дверь, они услышали грохот, визг, казалось, в квартире репетирует обезьяний джаз.
– Не волнуйся, – сказала Рита, поджимая губы. Гуров достал ключи, отстранил жену и вошел в квартиру. Здесь все казалось в порядке. Работал телевизор, стоявший на обеденном столе, магнитофон был включен на полную мощность. Ольга, поджав ноги и насупившись, сидела в кресле и читала книгу. Девочка не слышала ни рева музыки, ни прихода старших.
Гуров быстро выключил агрегаты, тишина наступила полная, для города неестественная, какая бывает только в горах, потому что в лесу все время что-то шелестит и щебечет. Вскоре тишина кончилась, на квартиру навалился привычный шум города, все встало на свои места.
– Да здравствует свобода! – изрек Гуров и поднял руки.
Вопрос, как обращаться к мужу сестры, Ольга решала долго. И какое-то время Лева существовал в ее лексиконе безымянным. «Здравствуй», «спасибо», «будь любезен» и т.д. Как-то Гуров разбирал свой письменный стол, выкладывал бумаги, Ольга вертелась рядом, заглянула через плечо и прочла: «Старший инспектор Л.И. Гуров награждается…»
– Так ты инспектор? – спросила Ольга. Гуров стал объяснять, что их время от времени переименовывают. Были оперуполномоченными, стали инспекторами, затем вернулись…
Ольга не слушала, смотрела отсутствующе, затем вытянула руку, ткнула его в грудь пальцем и сказала:
– Инспектор.
И с тех пор она очень редко называла Гурова иначе, если обижалась или сердилась, то – Лев Иванович, когда хотела съехидничать – Левушкой.
– Инспектор, – Ольга отложила книгу, – сколько за убийство дают? – Не дождалась ответа, спросила: – Чего так рано? Опять поссорились? – прищурившись, оглядела Гурова. – Ты, конечно?
Гуров кивнул, развел руками.
– Прощение просил?
Он снова кивнул.
– Выбрала себе семейку, нечего сказать, – Ольга подмигнула.
Лева с Ольгой сразу стали друзьями и союзниками. Естественно, что время от времени они ссорились. Лева обладал неоценимым для детей качеством, держался с ними на равных. Он не подделывался под Ольгу, искренне считал ее взрослой, умной, равной ему, просто менее опытной и информированной. Лева относился к девочке уважительно, требовал такого же отношения к себе, не терпел капризы. Если он был Ольгой недоволен, то замолкал, отвечал односложно либо лишь пожимал плечами.
В отношениях инспектора с женой Ольга выбрала себе роль классной дамы-наставницы, что молодых супругов вполне устраивало.
Разыгрывающийся спектакль был отлично отрепетирован.
Гуров протянул девочке руку, Ольга его ухватила за кисть и повела на кухню, где Рита уже гремела посудой. Усадив Гурова за стол и расставляя тарелки и чашки, Ольга начала философствовать:
– С недостатками, конечно, но в общем и целом… – она состроила гримасу. – Опять же, мы его любим. С данным фактором тоже приходится считаться…
– Приходится, приходится, – Рита поставила на плитку чайник.
Гуров знал, что такое счастье, и улыбался.
Старший оперуполномоченный майор милиции Лев Иванович Гуров
Черная «волга» неслась по пустынным улицам просыпающейся Москвы. Мелькали одинокие фигуры то ли загулявших, то ли возвращавшихся с ночной работы людей. Где-то прогремел, словно из далекого прошлого, первый трамвай, безнадежно боровшийся за существование, за свои рельсы в центре города, которые выкорчевывали вместе со шпалами, замазывая дыры асфальтовыми заплатами.
Гуров сидел рядом с водителем. На заднем сиденье расположились двое из его группы. Майор Василий Иванович Светлов готовился отметить шестидесятилетие и планировал свою свободную жизнь «как у людей». Лейтенант Боря Вакуров позавчера закончил университет и мечтал… Боря о своих мечтах не распространялся.
Группа ехала на задержание и обыск, работу эту Гуров крайне не любил. Исключения составляли ситуации, когда задерживали особо опасного, уже проявившего свою кровавую, мерзкую сущность. Тогда, появляясь на рассвете, вырывая преступника из сна, Гуров ощущал себя посланцем Справедливости.
Сегодня по распоряжению прокуратуры брали соучастника. Убийство произошло, труп в морге, убийца в тюремном изоляторе. Парень, за которым группа ехала, в преступлении замешан. Гуров считает, что задерживать его преждевременно, обыск практически ничего дать не может. Но сколько людей, столько и точек зрения, а задерживать или не задерживать в большинстве случаев решает прокуратура. И старший оперуполномоченный ехал. Все, что произойдет, знал наперед и кривился, как от зубной боли.
Он, открыв папку, просматривал служебные бумаги, хотя отлично знал, что все печати и подписи на своих местах.
Майор Светлов, расстелив на коленях салфеточку, завтракал, прихлебывая из термоса. Боря Вакуров старался сидеть спокойно и солидно, однако ерзал, поглядывая то в окно, то на Гурова, то на часы. Возможно, он полагал, что они могут опоздать.
На самом деле Гуров для страховки выехал часа на полтора раньше и из-за этого сейчас разбудит ни в чем не повинных людей. И лучше приехать и разбудить, чем приехать через минуту после того, как человек ушел. Оправдаться перед собой Гуров не сумел, захлопнул папку и скривился еще больше.
Светлов вытер салфеточкой помидор, протянул Вакурову.
– Спасибо, Василий Иванович, – Боря отрицательно покачал головой.
Светлов пожал вислыми плечами, откусил половину помидора.
– А мы не торопимся, Лев Иванович? – спросил он, вытираясь салфеткой и аккуратно укладывая остатки еды в сумку. – Глоток кофе хочешь?
Старый оперативник в присутствии третьих лиц звал Гурова по имени-отчеству, а при начальстве даже на «вы». Он, человек опытный, понимал, что сейчас они всполошат людей и вытянут пустышку. И вполне мог он с Гуровым и не разговаривать, а просто обмениваться мыслями либо поболтать сам с собой. Но уж больно тягостная получалась атмосфера, и Светлов переспросил:
– А не торопимся?
– Поручение следователя, – Гуров взял у Светлова крышку термоса, выпил. – Спасибо, – и взглянул на Светлова – мол, отстань ты от меня за ради бога.
– Поручения надо выполнять, – рассудительно произнес Светлов, прикидываясь простачком. – Можно сегодня, а можно и послезавтра, – он вздохнул, покосился на Борю.
Машина остановилась у нового четырехэтажного дома.
На тахте, укрывшись с головой, спал человек. Светлов одной рукой взялся за угол подушки, другой за одеяло и одновременно дернул в разные стороны.
– Не надо! – прошептала босоногая, кутавшаяся в халат женщина.
Спавший, худой парень лет двадцати, подтянул коленки, сжался, пошарив рукой в поисках одеяла, промычал нечленораздельное. Парень, с его синими острыми плечами и коленками, выглядел несчастным и беззащитным. Мать всхлипнула, взглянула на Светлова ненавидяще.
По оперативным данным, у группы имелся пистолет, который пока не изъяли. А случаи, когда «мирно спящий» стреляет из-под одеяла или подушки в живот оперативника, к сожалению, известны. Пусть шанс невелик, пусть ничтожен, но никто не желает его поймать.
Светлов знал, как выглядит в глазах матери, но ничего объяснить ей не мог. И все же, бросив одеяло и подушку в угол дивана, он сказал:
– У меня трое детей, Клавдия Борисовна.
За столом, отодвинув грязную посуду, Гуров с отсутствующим видом раскладывал документы. У двери Боря Вакуров поставил два стула, усадил понятых.
– У него под подушкой всякое может быть, Клавдия Борисовна, – продолжал свою бессмысленную речь Светлов. – А моим отец нужен, так что извините за грубость.
Женщина его не слышала, Гуров не слушал, понятые еще не проснулись, так что аудиторию представлял лишь лейтенант Вакуров, который старого майора осуждал.
– Боже мой! – женщина трясла сына за плечи. – Сереженька, проснись, к тебе пришли.
«С визитом!» – добавил про себя зло Гуров, заполняя протокол.
– Гони, мать! – парень потянулся за одеялом.
Гуров отметил, что парень уже проснулся и бутафорит, взглянул на Светлова, который со вздохом опустился на стул и следил за «спящим» – мало ли чего, в окно сиганет с третьего этажа либо за тяжелый предмет схватится, всякое видели.
– Клавдия Борисовна, подойдите, пожалуйста, – сказал Гуров. – Вот постановление на производство у вас обыска. Ознакомьтесь. Вот здесь распишитесь, – он подвинул документы.
Бумага к столу прилипали, в комнате было душно, пахло кислым, прогорклым, нездоровым.
– За что? – женщина не двигалась, затем махнула вялой рукой, подошла, опустилась на стул. – Мальчик, хороший мальчик. Ну, выпьет иногда. А вы думаете своим указом всех враз… Вы сами-то что? Не употребляете?
Женщина привстала, наклонилась к Гурову, он невольно увидел вислые дряблые груди и резко отвернулся.
– То-то же, святые!
Неожиданно распахнулась дверь соседней комнаты, на пороге остановилась девушка. Она, в отличие от брата и матери, смотрелась крепенькой и чистой, на круглой мордашке – румянец, только голос у нее оказался визгливый, истеричный:
