Нора Робертс - Клятва смерти
Тут стандартной фразой не отделаешься. Тут невозможно сказать: «С глубоким прискорбием извещаю вас… сожалею о вашей утрате». Только не здесь, только не с Моррисом. Моля Бога, чтобы вразумил ее и внушил ей верные слова, Ева нажала на кнопку звонка.
Пока она ждала, ее охватил озноб. Сердце бешено стучало. До нее донесся щелчок замка. Светодиод на двери сменился с красного на зеленый.
Моррис открыл дверь и улыбнулся ей.
Его длинные волосы свободно рассыпались по спине. Ева никогда раньше не видела его непричесанным, его волосы всегда были аккуратно заплетены в косу. На нем были черные брюки и черная футболка. Восточные миндалевидные глаза казались чуть сонными. И голос у него был сонный, когда он поздоровался.
— Даллас. Приятная неожиданность у меня на пороге в дождливое утро.
Ева прочла в его глазах любопытство. Ни тревоги, ни беспокойства. Она видела, что он ничего не считал с ее лица. Пока еще нет. «Еще пара секунд, — подумала Ева. — Еще пара секунд, и его сердце разобьется».
— Можно войти?
2
В квартире на стенах висели самые разные картины: от абстрактных работ, выполненных ослепительно-яркими красками, до карандашных рисунков с изображениям женщин в разной степени обнаженности.
Это была настоящая студия с серебристо-черной кухней, перетекающей в красную столовую, за которой шла гостиная. Лестница с металлическими ступеньками вела вверх, на второй уровень, тоже открытый, огороженный только полированным поручнем.
В квартире ощущался простор, наполненный светом и воздухом. Может быть, благодаря всем этим контрастным краскам, подумала Ева. А может быть, все дело было в Моррисе, в его вещах, в его интересах, в его личности, отраженной во всем, что его окружало.
Чаши, вазы, бутылки, камни, фотографии боролись за место с книгами — неудивительно, что Моррис сразу подружился с Рорком! — и музыкальными инструментами. И это еще не все. Тут были фигурки драконов, маленький бронзовый гонг и, как ей показалось, настоящий человеческий череп.
Наблюдая за ее лицом, Моррис указал на длинную кушетку.
— Почему бы тебе не присесть? Могу предложить сносный кофе. Ничего похожего на то, к чему ты привыкла, но сносный.
— Спасибо, не нужно.
Но мысленно она сказала другое: «Да, давай сядем, выпьем кофе. Все, что угодно, лишь бы не говорить об этом».
Моррис взял ее за руку.
— Кто-то умер? Кто-то из наших? — Он крепко сжал ее руку. — Пибоди…
— Нет, не Пибоди… нет. — «Я только все порчу», — сказала себе Ева. — Моррис, это детектив Колтрейн.
Она видела по лицу, что он не понимает, не связывает ее ответ со своим вопросом. Тогда Ева сделала единственное, что могла сделать: вонзила нож ему в сердце.
— Ее убили прошлой ночью. Она мертва, Моррис. Ее больше нет. Мне очень жаль.
Он выпустил ее руку и отступил на шаг. Ей была знакома эта реакция. Как будто прерывание контакта может все остановить и пустить вспять.
— Амми? Ты говоришь об Амариллис?
— Да.
— Но…
Моррис поймал себя на полуслове. Отрицание — стандартная реакция. Ева знала, что он хочет спросить: «Ты уверена? Ошибки быть не может? Нет, это какая-то ошибка». Но он хорошо ее знал и не стал тратить слова попусту.
— Как?
— Давай сядем.
— Скажи мне, как.
— Ее убили. Похоже, ее собственным оружием. Оружие пропало — и табельное, и вытяжное. Мы ищем. Моррис…
— Нет. Не сейчас. — Его лицо стало непроницаемым, словно маска, вырезанная из полированного камня — одного из тех, что украшали его жилище. — Просто расскажи мне, что тебе известно.
— У меня пока мало что есть. Ее нашли этим утром в подвале ее дома. Один из соседей спустился туда с сыном. Время смерти мы определили: двадцать три сорок прошлой ночью. На месте нет никаких следов борьбы, в ее квартире тоже. На ней — никаких видимых ранений, кроме ожогов электрошокера на горле. При ней не было ни удостоверения, ни сумки, ни украшений, ни жетона, ни оружия. Она была полностью одета.
Ева заметила, как по гладкому камню, в который превратилось лицо Морриса, пробежала едва заметная тень, и все поняла. Убийство и без того дело скверное, но изнасилование еще больше все усугубляет.
— Я еще не просматривала диски с камер наблюдения, надо было сначала сказать тебе.
— Мне надо переодеться. Сейчас я переоденусь и поеду на работу. Я приеду и осмотрю ее.
— Нет, вот этого не будет. Скажи, кому ты больше всех доверяешь, кого ты сам выберешь, и я устрою, чтобы вскрытие делал тот, кого ты назовешь. Но только не ты сам.
— Это не тебе решать. Я — главный судмедэксперт.
— А я — ведущий следователь. И мы с тобой оба знаем: твои отношения с… — Ева замялась на слове «жертва», — с детективом Колтрейн означают, что тебе придется отойти в сторону. Возьми минуту, возьми сколько угодно минут, подумай об этом, но тебе придется смириться. Ты не можешь работать с ней, Моррис. Ради нее и ради тебя самого.
— Думаешь, я буду сидеть, сложа руки? Думаешь, я отойду в сторонку и позволю кому-то другому к ней прикоснуться?
— Я не прошу тебя сидеть, сложа руки. Но вот тебе мое последнее слово: ты не будешь ее резать. — Когда Моррис повернулся к лестнице, Ева просто взяла его за руку. — Я тебя остановлю. — Она говорила тихо и почувствовала, как напряглись и сократились мышцы его руки. — Давай, можешь мне врезать. Наори на меня, брось что-нибудь, разбей, сломай. Все, что хочешь, лишь бы тебе стало легче. Но я не дам тебе над ней работать. Теперь она и моя тоже.
Черное бешенство полыхнуло в его глазах. Ева приготовилась получить удар и стерпеть. Пусть выпустит пар. Но бешенство растаяло, сменилось скорбью. На этот раз, когда Моррис повернулся, Ева его отпустила.
Моррис подошел к широкому окну, за которым кипела веселая суета Сохо. Он уперся ладонями в подоконник и наклонился, словно стараясь перенести на руки часть тяжести, которой не выдерживали ноги.
— Клиппер. — Бесконечная горечь звучала в его голосе. — Тай Клиппер. Пусть он о ней позаботится.
— Я прослежу.
— Она всегда носила кольцо на среднем пальце правой руки. Четырехгранный розовый турмалин в обрамлении мелких зеленых турмалинов. Серебряный ободок. Это родители ей подарили на совершеннолетие.
— Понятно.
— Ты говоришь, в подвале ее дома. Ей незачем было туда спускаться.
— Там есть шкафы, — возразила Ева.
— У нее не было шкафа. Она мне как-то раз говорила, что они там слишком дорого дерут за эти шкафчики. А я сказал: если ей надо что-то хранить, пусть хранит у меня. Но она сказала, что не так уж много добра у нее накопилось и в дополнительном месте нужды нет. Так зачем она спустилась в подвал?
— Я это узнаю, — пообещала Ева. — Клянусь тебе, Моррис, я узнаю, кто это сделал и почему.
Моррис кивнул, не оборачиваясь. Он упорно смотрел на людей, на движение, на жизнь за окном.
— Есть какое-то внутреннее ощущение… Когда связываешься с копом, кто бы это ни был — друг, любовник, просто коллега, — всегда каким-то шестым чувством понимаешь, что есть риск их потерять. Я стольких мертвых копов обрабатывал — мне ли не знать! Но надо об этом забыть, надо запереть это потайное место, потому что… нельзя же жить без любви, без друзей… Это твоя работа, твоя жизнь. Но в глубине души ты знаешь, ты всегда помнишь. И все же, когда это случается, не веришь. Это кажется… таким невозможным. Кто знает смерть лучше, чем я? Чем мы с тобой, — поправился Моррис, поворачиваясь к Еве. — И все равно не верится. Она была такая живая… А теперь ее нет.
— Кто-то отнял у нее жизнь. Я их найду.
Он опять кивнул, с трудом дотащился до кушетки и рухнул на нее.
— Я влюблялся в нее. Знаешь, так… постепенно. Мы оба словно падали в безвоздушном пространстве — долго, неторопливо. Нам не хотелось спешить, хотелось наслаждаться этим, смаковать. Мы все еще узнавали друг друга. Мы были еще на той стадии, когда стоило ей войти в комнату, стоило мне услышать ее голос, как все у меня внутри начинало петь.
Моррис уронил голову на руки.
Умение утешать не было в числе присущих Еве Даллас качеств. Вот Пибоди, подумала Ева, нашла бы верные слова, верный тон. Сама Ева могла лишь действовать по наитию. Она подошла к Моррису и села рядом с ним.
— Скажи мне, что для тебя сделать, и я это сделаю. Скажи мне, что тебе нужно, и я это достану. Ли…
Она никогда раньше не называла его по имени. Возможно, тут сработал эффект неожиданности. Как бы то ни было, Моррис повернулся к ней. А когда он повернулся к ней, Ева обняла его. Он не развалился на куски, не стал рыдать, просто прижался щекой к ее щеке.
— Я должен ее увидеть.
— Знаю. Дай мне немного времени. Мы о ней позаботимся.
Моррис отодвинулся.
— Ты должна задавать вопросы. Включай свою камеру и вперед.
— Ладно. — «Стандартная процедура, — подумала Ева. — Это ведь своего рода утешение, не так ли?» — Скажи мне, где ты был вчера вечером с девяти до полуночи?
