Николас Мейер - Пылай, огонь (Сборник)

Последняя проблема

— В сущности, войну мы так и не предотвратили, — заметил Шерлок Холмс, отставляя в сторону свой бокал с бренди. — Но, по крайней мере, можем сказать, что оттянули ее.

— Но...

— Нет секретов в том, что в Скапа Флоу стоит флот, — возразил он с нетерпеливым жестом, в котором, тем не менее, не было раздражения. — Если кайзер решит через Балканы двинуться войной на Россию, он найдет для этого предлог. Поскольку барон мертв и баронесса признана недееспособной, меня не удивит, если немецкое правительство аннулирует завещание и возьмет на себя управление имуществом барона. И тогда, — стараясь не сместить перевязь, поддерживающую его левую руку, повернулся он к Фрейду, — мы с вами, доктор, можем оказаться в противоположных лагерях.

Мы снова сидели в уютном кабинете на Бергассе, 19. Это было последнее посещение приятного помещения, задымленная атмосфера которого так живо напоминала мне нашу берлогу на Бейкер-стрит.

Когда Холмс кончил говорить, Фрейд, соглашаясь, меланхолично покачал головой и потянулся за другой сигарой.

— В какой-то мере я помогал вам предотвратить такое развитие событий, но не могу сомневаться в истинности вашего пророчества. — Он вздохнул. — Может быть, все наши старания ни к чему не привели.

— Я бы не заходил столь далеко, — улыбнулся Холмс, снова меняя положение тела. Рана на руке заживала без осложнений, но острие клинка барона задело нерв, и каждое движение было довольно болезненным. Левой рукой с усилием держа трубку, он поднес ее к губам и прикурил. — Прежде всего нам удалось оттянуть время, и одно это оправдывает все наши усилия. — Он повернулся ко мне. — А время — это то, в чем мир нуждается больше всего. Может быть, со временем человечество сможет справиться с той своей ужасной половиной, что вечно тяготеет к бесплодному разрушению и уничтожению. И если наши труды помогут человечеству обрести хоть лишний час, чтобы понять свое предназначение, то они были не напрасны.

— В наших действиях есть и другой прок, который виден уже сейчас, — заверил я обоих слушателей. — С одной стороны, мы спасли эту несчастную женщину от ждавшей ее судьбы, а с другой... — я смущенно замялся.

Холмс добродушно рассмеялся и продолжил мою мысль.

— А с другой — доктор Фрейд спас мне жизнь. Не окажись я в Вене и не будь ваше лечение столь успешным, сэр, я, без сомнения, не справился бы и с этой, и с другими проблемами, которые еще могут встретиться мне на пути. И, — добавил он, снова поднимая бокал, — если бы вы, Ватсон, не побудили меня действовать вопреки моим желаниям, доктору Фрейду так и не представилась бы возможность спасти гибнущего наркомана. В сущности, вам обоим я обязан жизнью. Что касается Ватсона, у меня впереди целая вечность, чтобы отдать ему долг, но, признаться, не знаю, как рассчитаться с вами, доктор. Если предчувствия меня не обманывают, может быть, я вижу вас в последний раз в жизни. Как я смогу выразить вам свою признательность?

Зигмунд Фрейд ответил не сразу. Пока Холмс говорил, на лице его появилась та самая неподражаемая улыбка. Затем он сбросил пепел с сигары и внимательно уставился на моего друга.

— Дайте мне минутку подумать, — попросил он.

Багаж наш был сложен, все дела завершены. Барон мертв, скоро я буду в Лондоне рядом с моей женой. Личность мнимой баронессы фон Лейнсдорф была установлена: как Холмс и предполагал, она оказалась американской актрисой, оставшейся после гастрольной поездки на континенте. Ее подлинное имя было Диана Марлоу. Во время пребывания труппы в Берлине она встретила молодого барона, который и соблазнил ее. Она подписала заявление, равносильное признанию, а также поставила подпись под документом, в котором обязывалась никогда не упоминать ни о событиях, в которых ей довелось принимать участие, ни об именах их участников, включая и Шерлока Холмса. В дополнение к вышесказанному ее обязали никогда больше не появляться в Германии и Австрии.

Полицейские власти обеих стран были заинтересованы положить конец разгорающемуся большому скандалу, который мог вылиться едва ли не в международный Инцидент. Все факты быстро стали известны, но Бергер и раненый машинист, после того как дали показания под присягой, получили, как и мы, совет хранить молчание. Энергичный сержант из венской полиции и его люди тоже были вынуждены дать такое же клятвенное обещание, хотя всем имевшим отношение к этому делу было совершенно ясно, что нет никаких причин, по которым все будут держать язык за зубами. Те, кто распутывали эту сложную схему, довели дело до конца, и пусть даже баронесса когда-нибудь заговорит (в чем я весьма сомневаюсь), императорское правительство и кайзер предусмотрительно решили не выносить на свет Божий свои политические махинации, которые выявились при столь печальных обстоятельствах. Позже я узнал, что в центре событий был не старый император, а его племянник-интриган, эрцгерцог Франц Фердинанд, затеявший эту политическую интригу вместе с графом фон Шлиффеном, бароном фон Лейнсдорфом и канцелярией в Берлине. Как ни странно, старания эрцгерцога были вознаграждены, когда много лет спустя он сам стал жертвой покушения в Сараево, и разразилась война, стоившая кайзеру его трона. И в течение этих мрачных лет, которыми началось столетие, я часто вспоминал краткую, но точную оценку, данную Зигмундом Фрейдом человеку с искалеченной рукой, хотя не могу с уверенностью сказать, был ли он прав в своих выводах. Как я намекал в этом повествовании, я не всегда с ним соглашался.

Складывая вещи, мы с Холмсом непринужденно обсуждали идею о возможности нарушить соглашение, вырванное у нас властями, и поведать миру о скандальных событиях. Ведь в Англии нам ничего не угрожает: ни угнанный поезд, ни дворецкий, павший от пули Холмса, ни нарушение границы — ничто не могло быть пущено против нас в ход как основа для обвинения. Может быть, миру и стоило знать, что замышлялось против него.

И все же мы решили хранить молчание. Мы не были уверены, к какому результату могут привести наши откровения: никто из нас не обладал должной проницательностью, чтобы оценить их последствия. И главное, мы не могли себе позволить изложить правду, не думая о докторе Фрейде. А поскольку он продолжал оставаться в Вене, это соображение и явилось решающим доводом.

— Я скажу вам, чего бы мне хотелось, — наконец сказал Фрейд, кладя сигару и в упор глядя на Холмса. — Мне бы хотелось еще раз подвергнуть вас гипнозу.

Я не имел представления, какие вопросы он хотел бы задать детективу, и его слова явились для меня неожиданностью. Как и для Холмса, который лишь удивленно моргнул и откашлялся, прежде чем ответить.

— Вы хотите загипнотизировать меня? С какой целью?

Фрейд пожал плечами, сохраняя на лице спокойную улыбку.

— Очень хорошо. Я к вашим услугам.

— Мне выйти? — спросил я, приподнимаясь, если Фрейд посчитает, что мое присутствие может помешать процедуре.

— Я бы предпочел, чтобы вы остались, — ответил он, задергивая занавеси и снова извлекая свои часы.

Теперь загипнотизировать Холмса оказалось куда легче, чем в недавнем прошлом, когда он был столь взвинчен. Сейчас уже ничто не мешало им свободно общаться, и времени было с избытком. Через три минуты глаза Холмса закрылись, и он застыл в неподвижности.

— Я бы хотел кое о чем спросить вас, — тихо и спокойно начал Фрейд, — и вы мне ответите. Когда все будет кончено, я щелкну пальцами и вы проснетесь. И не будете помнить ничего из того, что происходит. Вы понимаете?

— Полностью.

— Очень хорошо. — Он перевел дыхание. — Когда вы впервые стали употреблять кокаин?

— В двадцать лет.

— Где?

— В университете.

— Почему?

Ответа не последовало.

— Почему?

— Потому что я был несчастлив.

— Каким образом вы стали детективом? Почему?

— Чтобы карать порок и добиваться торжества справедливости.

— Доводилось ли вам встречаться с несправедливостью?

Пауза.

— Доводилось ли?.— повторил Фрейд, бросив на меня беглый взгляд.

—Да.

Сев, я с предельным вниманием и удивлением прислушивался к этому диалогу, руками я сжимал колени, непроизвольно наклоняясь вперед,' когда старался уловить тихие реплики.

— Доводилось ли вам лично встречаться со злом?

— Да.

— Что представляло собой это зло?

Холмс снова молчал, и снова его побудили дать ответ.

— Что представляло собой это зло?

— Моя мать обманывала отца.

— У нее был любовник?

— Да.

— И что произошло?

— Отец убил ее.

Отпрянув, Фрейд растерянно огляделся, выпустив меня из виду, а я, вскочив, замер на месте, хотя продолжал все слышать и видеть. Фрейд тем не менее оправился от потрясения быстрее, чем я, и снова склонился к пациенту.