Чарльз Тодд - Крылья огня
– Ее нашел Трегарт, сэр, – пояснил констебль Долиш. – Он уже шестьдесят лет бродит по этой пустоши. Заметил белый камень, а здесь такие встречаются редко. Вот ему и стало любопытно. Он начал копать; то, что он откопал, выглядело странно. Он позвал меня, мы заглянули внутрь… и послали за вами.
– Молодец! – бросил Ратлидж, обернувшись к застенчивому фермеру, который ждал неподалеку. Косматая голова кивнула; в глазах на обветренном лице мелькнула признательность.
Кто зарыл одежду под кустом и придавил ее плоским белым камнем? И почему? И когда? Уже не узнать, кому принадлежала одежда, но это была первая улика, обнаруженная Ратлиджем. Улика доказывала, что поиски не напрасны. Даже Долиш перестал возражать.
Ратлидж аккуратно сложил остатки одежды в коричневый пакет, который кто-то ему дал, и отправился в Боркум, приказав остальным еще раз прочесать окрестности, пока они не удостоверятся, что там больше ничего не найти. Он пообещал всем участникам поисков пиво из «Трех колоколов» к ужину, если они поработают на славу.
После ужина они с Рейчел договорились встретиться и поискать бумаги Оливии в Тревельян-Холле. Правда, он рассчитывал, что поиски архива станут лишь началом. Безобидным предлогом…
Глава 15
Вначале Рейчел держалась скованно.
– Мне недостает цветов, – призналась она, когда они вошли в дом. – Здесь всегда было много цветов. Сразу чувствовался запах воска для натирки пола, духов Розамунды и цветов, когда бы вы сюда ни пришли. Запах был как приглашение. А теперь здесь… сама не знаю. Пусто. Мертво…
– Вы имеете полное право находиться здесь в любое время, – заметил Ратлидж. – Почему бы вам самой не срезать цветы и не поставить их в вазы?
– Нет. По завещанию мне досталась часть Тревельян-Холла. Так хотели Оливия и Николас. Но никаких прав на дом я не имею… – Голос ее затих.
– Давайте начнем сверху и будем двигаться вниз, – прозаически предложил Ратлидж, стараясь немного успокоить ее. – Поднимемся на чердак?
– Сюда, – сказала она, отгоняя мрачные мысли и ведя его к лестнице.
Они поднялись на чердак, согретый солнцем, теплый и уютный, заставленный сундуками и коробками. Они откидывали крышки и видели одежду, бережно завернутую в папиросную бумагу. Между сундуками стояли лошадки-качалки, кукольные домики, стульчики и старые кроватки, колыбельки и коляски, трости, всякие ненужные вещи и коробки, которые хранились очень давно и были забыты. Культурный слой многих поколений. Они нашли чучело лисы, уже облезлое от старости; стеклянные глаза чучела блеснули в свете ламп, которые они принесли с собой. Затем открыли платяной шкаф, набитый шляпами. Шляпы привлекли внимание Рейчел.
– Вы только посмотрите! Невероятно… им, должно быть, больше ста лет! Тесьма на этих желудях, должно быть, золотая! Знаете, мы часто разыгрывали любительские спектакли… Помню, у Николаса была такая шляпа. А это что? Ах, какая прелесть – капор! Как будто из романа Джейн Остин! – Хотя капор был ей мал, она нахлобучила его на голову и завязала ленты под подбородком. Ратлидж рассмеялся. Сняв капор и водрузив его на место, в гнездо из папиросной бумаги, Рейчел перешла к следующей полке. – Боже мой! Страусовые перья, лодочки… и даже церковка, посаженная между шелковыми деревьями! Сюзанне бы эта шляпка очень понравилась. Она вечно мерила шляпки Розамунды.
Ратлиджу удалось отвлечь ее от шляп лишь через четверть часа, и они пошли дальше. Им попадались крестильные рубашки, шерстяные пальто, старое белье и сервизы, сапоги для верховой езды и столы всех размеров, детское седло – но ничего, хотя бы отдаленно напоминавшее поэтическое творчество.
Вся в пыли, смеющаяся Рейчел перешла в следующий отсек чердака. Там хранилось примерно то же самое; когда она закашлялась от пыли, Ратлидж предложил сделать перерыв и выпить чаю.
Она согласилась, и они, держа в руках лампы, спустились на кухню, чтобы заварить чай. Сливок не было, зато Рейчел нашла в кладовке лимон. Затем, оставив одну лампу на кухне, Ратлидж взял у нее поднос и отнес в малую гостиную, выходящую на море. Заходящее солнце озаряло комнату таинственным светом. Рейчел села в кресло, откуда можно было любоваться закатом.
Все было очень уютно: пузатый чайник, тихий вечер, ощущение покоя и дружбы. Ратлидж намеренно привел Рейчел в ту комнату, где она часто сидела вдвоем с Николасом. Здесь, в отличие от кабинета наверху, она не дрожала от ужаса. Увидев, что она пьет чай мелкими глотками, расслабилась и потеряла бдительность, он тихо спросил:
– Вы видели, как Анна упала с дерева?
– Да, я ведь вам говорила.
– Верно, вы рассказали мне то, что помнили. Но со временем вы забыли, что произошло тогда в саду на самом деле. На вас повлияло многое: слова взрослых, вопросы, которые вам задавали… Вы не могли бы оказать мне услугу? Закройте, пожалуйста, глаза и позвольте себе вернуться в тот день и увидеть то же самое снова.
Рейчел поставила чашку на блюдце и покачала головой:
– Нет, я не хочу возвращаться! Ни в то время, ни в другое! Такие игры не для меня…
– Но ведь за мной послали вы, – мягко напомнил Ратлидж. – Видимо, вы надеялись с моей помощью кое-что выяснить. До сих пор я не нашел почти ничего, способного оправдать потраченное здесь время. Но существует одна улика, и она указывает на Оливию. Не на Николаса.
Рейчел сидела в кресле с самым несчастным видом. Ратлидж понимал, как ей плохо. Сама ее поза говорила о том, что ей не по себе. Сейчас ей больше всего хотелось, чтобы он уехал, но вместе с тем – чтобы он остался и доказал, что Николас на самом деле любил ее, хотя она не признавалась в том даже самой себе. Что его смерть не имеет никакого отношения к его чувствам к ней. Что его чувство не было поверхностным. Оно как бы ушло в подсознание.
– Я должен увидеть тот день глазами очевидца.
– Спросите Кормака!
Раньше Рейчел говорила, что не помнит Кормака в саду…
– Но Кормак был посторонним. А вы – нет. Кормак приехал из Ирландии вместе с отцом; вы терпели его только из милости, потому что его отец привозил Розамунде лошадей. Он не рос вместе с вами, не спал в детской, не слышал, как вы ссоритесь, смеетесь и выдумываете разные игры. В отличие от вас он не видел, как растут остальные. Он смотрел на всех со стороны. И видел не суть, а лишь фасад.
Ратлидж говорил убедительно; он почти не двигался в сумраке, стараясь не попадать в поле ее зрения. Теплые косые лучи солнца забирали опасность и страх; в комнате было тихо; слышалось лишь размеренное дыхание Рейчел. И голос Хэмиша, который Рейчел слышать не могла.
Ратлидж помнил, как врачи в клинике применяли тот же самый метод. Иногда им удавалось пробиться сквозь стену молчания, которая так глухо отделяла души пациентов, что даже те сами не могли отыскать к себе ключик. Их убеждали тишина, безмятежность и их собственная потребность говорить; и вдруг люди начинали рассказывать о событиях, из-за которых они по ночам кричали от страха. После признания следовал надлом. А потом некоторые – не все – постепенно возвращались к жизни.
С ним номер не прошел. Только лекарства сломили стены, которые он так долго и упорно воздвигал вокруг себя.
Хэмиш, понимая, что он затеял, восстал и громыхал у него в голове. Он запрещал ему проводить опыты над сознанием сидящей перед ним женщины. «Ты не доктор, ты можешь, сам того не зная, причинить ей страшный вред!» Но Ратлидж не видел иного пути узнать правду и велел голосу, звучавшему в его голове, замолчать. Хэмиш нехотя подчинился.
– Не знаю, что тут рассказывать, – заговорила Рейчел. – Произошел несчастный случай…
– Значит, вам нечего бояться, верно? Если не считать горя и воспоминаний о человеке, которого вы любили очень давно.
– Не знаю, любила ли я Анну… – Рейчел осеклась.
– Почему? Она ведь приходилась вам двоюродной сестрой.
– Анна любила всеми командовать. Рядом с ней я казалась совсем маленькой или дурочкой. И очень неуклюжей. Во всех играх я непременно должна была проигрывать, а потом Анна еще дразнила меня…
Ратлидж вспомнил слова Смедли о детской жестокости.
– Она не была злая, поймите меня правильно. Иногда, когда хотела, она бывала очень нежной и любящей. Просто она… отличалась высокомерием. Няня говорила, что Анна пошла в бабушку, мать Розамунды. В то время бабушка уже умерла, я ее никогда не видела. Поэтому и не знаю, правда ли это. В общем, для такой девочки, как я, Анна была… невыносимой.
– Кто в тот день предложил пойти в сад?
– Стоял жаркий день, нам надоело играть в парке, в доме было душно, несмотря на открытые окна. А в саду – тень, высокая прохладная трава. Среди деревьев как-то не чувствовалась жара. Не помню, кто первым предложил пойти туда. Помню, что Николас сказал Анне: она не залезет так же высоко, как он. А Анна дразнила Оливию копушей, потому что та медленно передвигалась… По-моему, Николас попытался отвлечь ее раздражение на себя.
