Жан-Клод Иззо - Мертвецы живут в раю

— У Анжа. Быстро сюда. На тачке.

Я положил трубку. По-быстрому пропустил третью рюмку коньяку. Мне стало чертовски хорошо.

Я ждал Пероля на улице Эвеше, у подножия лестницы пассажа Сент-Франсуаз. Он должен был проезжать здесь. Едва я успел выкурить сигарету, как он подъехал.

— Куда едем?

— Слушать Ферре, идет?

У Хассана, в «Баре зеленщиков», рай, рэгги и рок не звучали. Только французская песня, и почти неизменно Брель, Брассанс и Ферре. Будучи арабом, Хассан с большим удовольствием ошарашивал своих клиентов.

— Привет иностранцам, — крикнул он, завидев нас.

Здесь все были друзья-иностранцы. Невзирая на цвет кожи, волос и глаз. Хассан составил себе прекрасную клиентуру из молодежи — лицеистов и студентов. Из тех, кто прогуливают занятия, как правило, самые важные. За кружкой пива они без умолку болтали о будущем мира, потом — после семи вечера — занимались тем, что перестраивали его по-своему. Их болтовня абсолютно ничего не меняла, но им было хорошо оттого, где они ей предавались. Ферре пел:

Мы не святые.Мы обретаем блаженствотолько в «Чинзано».Бедные сиротки,Мы по привычке молимсянашему богу — «Перно»[30].

Я никак не мог выбрать, что пить. Время аперитива я пропустил. Бросив взгляд на бутылки, я остановился на виски «гленморанжи». Пероль взял кружку пива.

— Ты когда-нибудь был здесь? (Он отрицательно покачал головой. Он смотрел на меня так, словно я больной. Наверное, моя болезнь показалась ему серьезной.) Тебе следует чаще бывать на людях. Понимаешь, Пероль, вечерами нам с тобой, вдвоем, нужно куда-нибудь заваливаться. Чтобы не терять из виду настоящую жизнь. Ты сечешь? Мы теряем чувство реальности и — бах! — забываем, на какой полке мы оставили свою душу. На полке друзей. На полке женщин. На дворе или на кухне. В ящике для обуви. Едва успеешь совладать, как ты уже в нижнем ящике, среди всякого хлама.

— Прекрати! — негромко, но твердо сказал он.

— Ты понимаешь, — продолжал я, не обращая внимания на его раздражение, — это, наверное, будет вкусно, несколько дорад. Поджаренных на оливковом масле с тимьяном и лавровым листом. Ты как думаешь, твоей жене это блюдо понравилось бы?

Мне очень хотелось поговорить о готовке. Перечислить все блюда, которые я умел стряпать. Рассказать, как тщательно надо готовить макароны, фаршированные ветчиной и шпинатом. Как приготовить салат из тунца с молодой картошкой. Как мариновать сардины в соусе «эскабеш». Я был голоден.

— Ты есть хочешь? (Пероль промолчал.) Пероль, признаюсь, я даже имя твое забыл.

— Жерар, — ответил он, наконец, улыбнувшись.

— Ну вот, милый Жене. Мы сейчас пропустим еще по одной, а потом чем-нибудь закусим. Что ты на это скажешь?

Вместо ответа Пероль рассказал о скандале, что разгорелся у нас в отделении. Он явился забрать Муррабеда из-за оружия. Бренье требовал Муррабеда из-за наркотиков. Лубэ отказывался его отдать, потому что — черт возьми! — он ведет расследование преступления. Ош набросился на Фаржа. Поскольку тот валял дурака, слишком уверенный в своих покровителях, ему крепко досталось. Ош орал, что если Фарж не расскажет ему, каким образом это оружие оказалось у него в подвале, он ему башку разнесет.

На повороте в коридоре другой задержанный, Атлет (его я отправил к Перолю), увидев Фаржа, стал вопить, что Фарж послал его выбить зубы шлюхе. Как только слово «шлюха» достигло нижнего этажа, объявился Гравис. Ведь сутенерами ведал его отдел. И Фаржа он знал как облупленного.

— Этот момент я и выбрал, чтобы удивиться, почему это на Фаржа не заведено досье.

— Хороший ход.

— Гравис орал, что в этой лавочке одни жалкие ублюдки. Ош орал еще громче, что досье на Фаржа они организуют по-быстрому. И он передал Фаржа Морвану, чтобы тот проводил сутенера в подвал…

— И что? — поинтересовался я, хотя и угадывал ответ.

— У Фаржа не выдержало сердце. Через сорок пять минут случился сердечный приступ.

А сколько мне оставалось жить? Я задумался, какое блюдо мне захотелось бы съесть перед смертью. Наверное, хорош был бы рыбный суп. С айоли с красным перцем, куда добавлены мясо морских ежей и немного шафрана. Но есть мне уже расхотелось. Вдобавок я протрезвел.

— А что с Муррабедом?

— Мы зачитали ему предварительные показания. Он их подписал. Потом я передал его Лубэ. Хорошо, выкладывай-ка мне свою историю, куда ты еще влез, все рассказывай. Я не желаю умереть идиотом.

— Это долгая история. Поэтому дай мне пойти пописать.

Мимоходом я принял еще рюмаху «гленморанжи». Эта штука пьется легче, чем молочная сыворотка. В туалете какой-то шутник написал на стене: «Улыбайтесь, вас снимают». Я изобразил мою улыбку номер 5. Все идет хорошо, Фабио! Ты самый красивый. Ты самый сильный. Потом я сунул голову под кран.

Когда мы вернулись в комиссариат, Пероль узнал всю историю. До мельчайших подробностей. Он слушал меня, не перебивая. От того, что я ему рассказал так откровенно, мне полегчало. На самом деле, я не стал все понимать яснее, но у меня возникло ощущение, будто теперь я знаю, на что иду.

— Ты думаешь, что Маню хотел наколоть Дзукку?

Это казалось правдоподобным. Учитывая то, что мне говорил Пероль. Крупным «делом» была не та работенка, что должен был исполнить Маню. Речь шла о куче денег, которую он мог за нее получить. Но вместе с тем, чем больше я об этом думал, тем меньше сходились концы с концами. Пероль сунул палец в шестеренку, туда, где заклинивало. Я не считал, что Маню мог надуть Дзукку. Ему случалось творить безумства, но настоящие опасности он умел чуять. Как зверь. К тому же на «дело» его вывел Батисти. Отец, которого он сам себе выбрал. Единственный человек, которому Маню почти доверял. Маню был неспособен так подсидеть Батисти.

— Нет, я не верю, Жерар.

Я даже не представлял себе, кто мог убрать Маню.

Мне также не доставало ответа на другой вопрос: каким образом Лейла познакомилась с Тони?

Я намеревался пойти к нему и выяснить. Теперь все было неважно, но этот пустяк меня волновал. Он уязвлял, как ревность. Лейла любила меня. Я свыкался с этой мыслью. Хотя не так легко смириться с тем, что желанная женщина в постели с другим. Даже если я решился на это, все оказалось бы не так просто, да. С Лейлой я, наверное, мог бы начать все с нуля. Все переосмыслить. Все построить заново. Освободиться от прошлого. Избавиться от воспоминаний. Это была иллюзия. Лейла воплощала настоящее, будущее. Я же принадлежал моему прошлому. Чтобы у меня появилась возможность счастливого завтра, мне следовало вернуться к другому неудавшемуся свиданию. С Лолой. Как много времени прошло в разлуке.

Лейлу с Тони я не мог представить. Однако Тони действительно увез Лейлу в своей машине. Днем звонил консьерж из университетского городка, сообщил мне Пероль. Его жена вспомнила, что видела, как Лейла, после нескольких минут разговора с водителем на стоянке, села в «гольф» с откидным верхом. Что консьержка даже подумала: «Смотри-ка, эта крошка, черт возьми, не скучает!».

Расположенный позади железнодорожных путей вокзала Сен-Шарль, зажатый между выездом на северную автостраду и бульварами Пломбьер и Насьональ, квартал Бель-де-Мэ нисколько не поменялся. Люди продолжали в нем жить как прежде. Вдали от центра, который, однако, был в нескольких минутах ходьбы. Здесь царил деревенский дух. Как и в кварталах Вобан, Бланкард, Руэ и Каплетт, где я рос.

Мальчишками мы часто заваливались в Бель-де-Мэ. Чтобы драться. Зачастую, почти всегда, из-за девчонок. Дух драки неизменно витал в воздухе. И рядом оказывался стадион или пустырь, чтобы драться стенка на стенку. Вобан против Бланкард. Каплетт против Бель-де-Мэ. Панье против Руэ. После танцулек, народного праздника, благотворительной ярмарки или по выходе из киношки. Это не была «Вестсайдская история». Там латины дрались с америкосами. В каждой нашей банде была своя доля испанцев, армян, португальцев, арабов, африканцев, вьетнамцев. Мы дрались ради улыбки девушек, а не из-за цвета кожи. Драка порождала дружбы, а не ненависти.

Однажды за стадионом Валье меня здорово отметелил итальяшка. Я «неприлично» пялился на его сестру при выходе из «Аламбры», танцевального зала в квартале Бланкард. Уго приметил там несколько крошек, и это заставило нас изменить салону «Тану-салонам» Мишеля. Потом мы узнали, что наши отцы были из соседних деревень. Мой из Кастель Сан Джорджо, а его — из Пьовене. Мы все пошли пить пиво. Через неделю он познакомил меня со своей сестрой, Офелией. Мы были «paese»[31], что меняло дело. «Если сумеешь ее взять, будешь молодец! Она ведь „динамистка“». Офелия оказалась еще хуже. Стервой. Но на ней женился Маврос. И бедняга с ней чертовски мучился.

Я утрачивал понятие времени. Свою машину я припарковал почти перед домом Тони. Его «гольф» стоял чуть выше, метрах в пятидесяти. Я курил, слушая Бадди Гая. Damu Right. He's Got the Blues[32]. Потрясная вещь. Ему аккомпанировали Марк Кнопфлер, Эрик Клэптон и Джефф Бек. Я все еще не решался подняться к Тони. Он жил на третьем этаже, и у него горел свет. Я спрашивал себя, один он дома или нет.