Фридрих Незнанский - Африканский след
— Я тут с семьдесят второго пашу, — более милостиво заговорил старикан, — с тех пор когда тут общепитовская пельменная была… После столовка, а уж потом… Чего надо-то?
— Да вот, может, вы в курсе, что за мастерская такая неподалеку расположена, чья и где сам скульптор? А то, понимаете, кроме двух девчонок, там никого сейчас нет, а дети и есть дети, разговаривать не хотят — боятся…
— Насчет девчонок не знаю, — Иван Сидорович покрутил головой и тяжело опустился с другой стороны ближайшего к бару столика, за которым его поджидал Агеев, — а насчет мастерской — это да… Только давно это было…
Он задумался и умолк. Филя не торопил старика, терпеливо ожидая продолжения.
— Ну с Иваном Федосеевичем мы знакомы были уж и не знаю, сколько лет… Знаменитый был человек! Может, слышали — Трубников?
Ни о каком Трубникове Агеев отродясь не слышал, но немедленно сделал умное лицо и задумчиво кивнул:
— Вроде бы что-то припоминаю…
— Н-да!.. — посетовал повар. — Скульптор! А ведь в свое время его знали все! Ну и я хоть и обычный человек, а тоже знал: Иван Федосеевич известностью своей никогда не гордился, не то что нынешние! Простой был мужик — из наших, из деревенских: сам говорил, никогда этого не скрывал! И обедал почти каждый день туточки у нас — и когда пельменная была, и когда столовка…
— А где же он сейчас? — не утерпел Агеев.
— Так, поди, помер уже, — вздохнул старик. — Уж мне за шестьдесят, а он меня, пожалуй, годов на двадцать постарше будет, когда уезжал отсюда в свою деревню, уже с палочкой ходил…
— Так и уехал, бросив мастерскую? — поинтересовался недоверчиво Филя.
— Зачем бросать? — удивленно покачал головой старик. — Не-е-ет, он ее какому-то своему бывшему ученику продал, тоже, видать, скульптору… Или художнику… Точно не скажу, хотя этот-то у нас и бывает, а только на Трубникова вовсе не похож, заносчивый больно…
— Значит, все-таки правда мастерская… — протянул про себя Агеев. — Не взглянете на фотографию, Иван Сидорович? Не тот ли это ученик?
Шеф-повар на фотографию взглянул, затем взглянул подошедший бармен. И хотя на лице старикана читалось какое-то неясное сомнение, оба они в конце концов заявили, что на снимке какой-то другой человек, а не тот художник.
— Нынешний хозяин брунет, — важно произнес старик. — И вообще, еврей, по-моему… Так ведь Сева?
Он поглядел на бармена, и тот поспешно кивнул.
— Ну вот… Не-а, не он…
— Вы говорите, — поинтересовался Агеев, — он тут у вас вслед за своим учителем часто столуется. Как часто?
На этот раз, по собственной инициативе, ответил бармен:
— Когда как! То ежедневно, а то и по неделе не показывается. — И, подумав, добавил: — Сейчас, например, уже дня три, как не заходил.
— Ясненько… — Филя вздохнул и поднялся. — Последний вопрос к вам, Иван Сидорович: не помните, когда Трубников продал свою мастерскую?
Старик некоторое время размышлял, шевеля губами, прежде чем ответить.
— Та-а-ак, думаю я… Я думаю, случилось это году, наверное, в восемьдесят пятом… Поскольку мой внучек в школу пошел в восемьдесят шестом, а Иван Федосеевич уже с год тогда как уехал…
— Что ж, — уныло констатировал Филя тот факт, что вытянул пустышку, — большое спасибо, вы нам очень помогли…
Покинув кафе, затем, отойдя от него на приличное расстояние, он связался по мобильному с Головановым.
— У меня пока пусто, — хмуро доложился Агеев, не вдаваясь в подробности. — Что у тебя и остальных?..
— Пока то же самое, — буркнул Сева. — Демидыч завтра переключается на соседние дома, мы продолжаем прочесывать лесопарк… Ты пока возле банкомата покрутись, того, что возле кафе… К вечеру еще раз по дорожкам прогуляйся… Что, совсем ничего?
— Ничего существенного.
— Что ты имеешь в виду?
— Да так, ерунда, вечером расскажу. Не горит, поверь!
— Ну смотри… — с сомнением протянул Голованов.
— Ладно, мне еще машину со стоянки надо взять, не голышом же возле этого банкомата караулить?.. К тому же в кафе меня видели… Пока, до вечера! Если что, я на связи…
Сева хотел спросить Агеева, с какой стати его понесло в кафе, но тот уже отключился, а перезванивать Голованов не стал. Сидя в довольно глухой части парка на скамейке с газетой в руках, он как раз заприметил в конце аллеи какого-то объявившегося там типа. И прежде чем всмотреться в него получше, с грустью подумал о том, что на самом деле ему по сравнению с покойным Денисом, для того чтобы руководить расследованием или, допустим, «Глорией», не хватает вовсе не знаний и навыков, а обыкновенного авторитета в глазах ребят… Ведь столько лет работали на равных, плечом к плечу, что действительно почти невозможно воспринимать своего товарища в качестве шефа… Печально, но факт!..
…— И не надейся, что я тебя буду и дальше покрывать! — Глаза Ани, устремленные на Настю, ощущавшую себя в этот момент преступницей, пылали неподдельной яростью. Казалось, еще минута — и она кинется на нее с кулаками.
— Дяди Юры всего два дня как нет, а ты… ты… И сок ты сегодня не выпила!..
— Ты тоже… — тихо пискнула Настя. И едва не зажмурилась от страха.
— Мне можно! А тебе — нет!
— Почему?
— Потому, что ты дура, а я — нет, ты… Ты настоящая предательница!.. Как ты вообще посмела с этим типом заговорить?..
— Он сам… Я не предательница! — Настя внезапно возмутилась и одновременно расхрабрилась. — А дяде Юре я и без тебя скажу!
— И что же ты ему скажешь? — прищурилась Аня.
— Что он ошибся, бабуля на самом деле жива, и значит… Значит, никакие врата мне не нужны!..
Вот. Главное было сказано. И Настя почему-то тут же перестала бояться онемевшую от бешенства Аню. Хотя знала, что такие, как она, и отколошматить могут, если что… У них в классе училось несколько интернатских и двое детдомовских девчонок. Такие же грудастые, крепкие и злые… Их никто не цеплял, а когда те сами к кому-нибудь цеплялись, что происходило довольно часто, отвязаться от них было невозможно: все равно изобьют, по причине или без причины… Настю они не трогали только потому, что она была сиротой…
— Ты, маленькая сучка… — прошипела наконец Аня. — Да если бы не он, ты б и по сей день в психушке гнила!.. Скажешь, нет?! Только посмей его предать, только посмей!..
И Настя снова, на этот раз куда сильнее, испугалась. Кажется, только сейчас и поняв, что Аня не шутит. И дядя Юра тоже не шутит… И значит… Значит, что же, ей не только завтра, но уже вообще никогда в жизни не уехать домой, не увидеть бабулю?..
— Хватит на меня таращиться, вставай — и за уборку! — рявкнула Аня. — Он может вернуться в любой момент, а у нас тут грязища!.. Вставай, паршивка!
Девочка поспешно вскочила на ноги и с тоской огляделась:
— Тут всегда грязища…
— Бери тряпку и начинай с того угла! Вначале пыль, потом пол… И немедленно выпей сок!..
Настя поежилась и покорно потянулась к стакану с соком, стоявшему на ее тумбочке. Рядом с ним стоял еще один — пустой, выпитый вчера. Дядя Юра оставил им всего на два дня. А это означало, что сегодня он вернется… Точно вернется, и Анька ему настукает… И что тогда будет?..
Она допила оранжевую, немного горьковатую жидкость под пристальным взглядом Ани, после чего, поднявшись со своего топчанчика, уныло потащилась в противоположный угол, где под пыльным брезентом стояли штук десять, наверное, абсолютно одинаковых бюстов Ленина. Рядом, прямо на полу, стоял еще один такой же — из белого гипса, который все время осыпался, и от этого вокруг него мыть пол было трудно, оставались белесые разводы. Оттереть их на старых, посеревших досках можно было только специальной щеточкой из проволоки, которую Аня и швырнула ей вслед.
Сама она взяла на себя самую ответственную, но и самую легкую часть работы — бога Мбунду… Легко сдвинув с места огромную стремянку, она подтащила его к громадной черной статуе и, бесстрашно взобравшись на самый верх, начала с неожиданной для такой злой девчонки нежностью протирать физиономию идола…
«Может, он сегодня не вернется?.. — с робкой надеждой подумала Настя. — Тогда завтра я отсюда просто сбегу…» Она покосилась на молча и сосредоточенно трудившуюся Аню и содрогнулась: прямо над головой бога Мбунду сидел на сером потолке, до которого было еще, наверное, не меньше двух метров, огромный черный паук.
15
Ирина Генриховна Турецкая крепко сжала губы и процедила голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
— Пришли — сразу двое!..
Александр Борисович, отметив, что глаза жены, как это всегда бывало, если Ирина злилась, сделались из синих зелеными, словно крыжовник, поспешно возразил:
— Ну и что, что двое? Ведь визит-то все равно один — как мы и уговаривались!..
Со стороны его супруги это была о-о-очень большая уступка — впускать к нему посетителей один раз в два дня. Сейчас она явно сожалела и об уступке, и о том, что не догадалась выставить дополнительное условие — не более одного посетителя за один визит… А поскольку не догадалась, делать нечего, пришлось впускать, самой при этом покинув палату с максимально суровым, неприступным видом.
