Николай Леонов - Шакалы
– Что там Фокин ищет или нашел уже?
– Не знаю, у него сына нет и никогда не было, сентиментальностью он не страдает, а что ищет – не пойму. Напрашивается – ищет исполнителя. Но, на мой взгляд, такое исключено. Фокин человек серьезный, ликвидировать он может тоже человека серьезного. А ребята в госпитале – люди неуравновешенные, плохо управляемые, наполовину психи.
– Ты не будь умней Соломона, – рассердился Гуров. – Кроме того, в любом деле самое простое – это отрицать. Фокин в госпиталь ездит, факт. Может его интересовать сестра либо врач? Это вряд ли. Он бы изыскал возможность встретиться с ними в другом месте. Значит, его интересуют раненые, и не вообще раненые, а конкретный человек.
– Тогда это Игорь Смирнов с его навязчивой идеей убить Президента.
– Не будем гадать, сделай на Смирнова установку по дому. Она ничего не даст, но сделать надо.
Зазвонил телефон. Гуров снял трубку, услышал знакомый голос своего начальника, генерал-лейтенанта Орлова:
– Господин полковник, зайдите ко мне. И будьте любезны, прихватите из сейфа пистолет, изъятый на месте ранения Веткина, и все заключения экспертов.
– Слушаюсь, господин генерал-лейтенант, – ответил Гуров и скорчил недоуменную мину. Они были с Орловым на «ты», называли по имени-отчеству, а генерал полковника просто Левой. Такое обращение предупреждало о крупных неприятностях.
Отпустив Котова, Гуров прошел три двери и оказался в приемной генерала. Верочка скорчила гримаску, которая тоже хорошего не предвещала, кивнула на тяжелые двери:
– Заходите, Лев Иванович, вас ждут.
– Да я сегодня целый день в кабинете, чего меня ждать. Свистнули, я тут! – недовольно сказал Гуров, рванул тяжелую дверь, толкнул вторую, вошел в кабинет.
– Товарищ генерал-лейтенант…
– Отставить! Садись, не торчи у окна, не у тещи на блинах, – недовольно пробурчал Орлов, гримасничая, оттягивал воротник мундира, наличие которого свидетельствовало, что Орлов был в «верхах».
В стороне, на стульчике, сидел Станислав Крячко, красный, распаренный, словно только из парной. Когда Гуров вошел, Крячко поднялся, но в глаза начальнику не посмотрел.
– Положи свое барахло на стол, и помогите мне стянуть эту чертову шкуру, дайте из шкафа мой пиджачок, может, я добрее стану. А тебе, полковник, ой как надо, чтобы я стал хоть чуть добрее.
– А ты меня не пугай! – огрызнулся Гуров, взглянул другу в глаза, протянул белоснежный платок. – Утрись, генерал, а то вы на биндюжника смахиваете.
Орлов послушно вытер лицо, швырнул платок Гурову, надел поданный Станиславом пиджак, облегченно вздохнул.
– Ну, Лев Иванович, объясни мне, что это такое? – Орлов указал на лежавший на столе пистолет и акты заключений экспертов.
– Это пистолет, некогда принадлежавший майору СБ Батулину, из которого он стрелял в Гену Веткина. Заключение эксперта, что пуля, изъятая из груди Веткина, была выпущена именно из данного пистолета, и заключение другого эксперта, который обнаружил на пистолете пальцевые отпечатки, полностью идентичные пальцевым отпечаткам майора Батулина.
Орлов взял акт экспертизы, просмотрел, бросил на стол.
– Пять отпечатков. Он оставил отпечатки всех пяти пальцев. Вы в чем хотите меня убедить, полковник?
– Я? – Гуров прижал ладони к груди. – Петр Николаевич, родненький, да я никого ни в чем не убеждаю! Имеется пистолет, пуля, заключение экспертизы, в конце концов, у нас есть два человека, которые преследовали Батулина. Что есть, то есть, я лично ни в чем никого не убеждаю, для того имеются прокурор и адвокат.
– Ну и как же вы, друзья-неприятели, все это состряпали? Только безумный может поверить во все эти «неоспоримые» факты. Замысел твой, Лев Иванович, прост и для тебя обычен. Ты кого-то разрабатываешь, тебе понадобился агент из окружения, ты спеленал Батулина. Много интересного он тебе сообщил?
– Мало, – признался Гуров. – Я не хочу его давить, пытаюсь сделать из него союзника.
– Чистоплюй, – сорвался Станислав. – Я тебе говорил: воровка никогда не станет прачкой. Следовало его быстренько выжать досуха, вернуть его сраную пушку, дать под зад и работать дальше. Сейчас ты все отдашь задаром, останешься без козырей.
– Я час пытался выжать из этого типа, – Орлов кивнул на Крячко, – хоть слово правды. Но он старый уголовник, знает лишь три слова: «не знаю», «не видел», «не участвовал». Я не хотел видеть твой позор, Лева. Я стремился обойтись малой кровью. Но своим упрямством вы меня загнали в угол. Теперь я вынужден вас загнать в угол. Как друг – я вас прошу, как начальник – приказываю. Немедленно расскажите, как все было на самом деле. Говорить будет Гуров. Конечно, он вдохновитель и организатор этого грязного дела.
– Да, мне нужен агент, я разрабатываю крайне опасного преступника. Вам я не докладывал, потому что, кроме догадок и предположений, у меня ничего не было. Батулин подставился, мы лишь кое-что добавили.
Далее Гуров рассказал о тире и пистолете.
– Ну, что я могу сказать? – Орлов потер шишковатый лоб, помял и без того бесформенный нос. – Голова у тебя работает, однако это не новость. За все время совместной службы мне никогда до сегодняшнего дня не было за тебя стыдно. Ты человек и ошибался, но ни разу не совершил подлость. – Он взял со стола пистолет Батулина, тщательно протер его носовым платком, затем разорвал заключения экспертов, выбросил в корзину. – Я тебе кое-что скажу, тебе придется выслушать и проглотить. Ты, полковник, решил, что стал великим и тебе все дозволено. Ты знаешь, как человек становится преступником, к примеру, взяточником? Он берет рубль и говорит себе: это в первый и последний раз. Затем он берет червонец, далее понятно. Человек либо честен, либо нет, немножко беременных не бывает. Смешно и страшно, что я говорю это тебе, сыщику-волкодаву.
Гуров побледнел. Станислав украдкой отер лицо.
– Это по поводу морали, теперь по существу. Какая у тебя гарантия, что у преступника не было напарника и стрелял именно он, а преследуемый вами человек не стрелял, и ты подставишь невиновного. Маловероятно, но такая возможность не исключена.
– Я не собирался передавать материал в прокуратуру, – чуть не крикнул Гуров. – Мне этот Батулин необходим. – Сыщик вынул из кармана магнитофон, включил, зазвучал голос Батулина: «Не для протокола, но я был в перчатках».
– Ты профессионал, я в этом никогда не сомневался, – безразлично произнес Орлов. – Эту запись ты сохрани на память, как понимаешь, юридической силы она не имеет. Человек был в перчатках, что не возбраняется. На тебя накапали мне, могли сообщить в прокуратуру, и полковник Гуров сейчас сидел бы не здесь, а в кабинете прокурора. Какой-то высокопоставленный чиновник, не знающий тебя, ознакомился бы с материалами, вынес представление в адрес министерства за задержку следствия, Батулина арестовал, человек отправился бы в тюрьму. Виноватый человек, не виновный, ты бы не узнал никогда.
Орлов взял со стола многострадальный платок, вытер углы глаз и продолжал:
– Могло сложиться и хуже. Стукнули бы в Управление по борьбе с коррупцией. Старший офицер МВД держит в сейфе неопровержимые улики о совершении преступления, не дает им хода, требует взятку. Как? Сколько бы ты времени отмывался и отмылся бы? В любом случае у тебя на лбу осталась бы печать, а знающие тебя люди говорили бы, мол, надо же, четверть века служил честно, на его примере печень проели, а он просто человек, такой, как все, даже хуже.
Гуров поднялся со стула, взял со стола Орлова свой платок, вытер лицо.
– Мне подать рапорт?
– Тебе надо работать. Надеюсь, наш разговор ты запомнишь. Свободны, господа офицеры.
Гуров и Крячко пришли в свой кабинет, заняли свои места, поглядывали друг на друга, молчали.
– До сегодняшнего дня я считал себя умным, – произнес Гуров и откашлялся. – Мне очень нужно знать, кто сообщил историю шефу.
– Не скажет, – убежденно сказал Станислав.
– Не скажет, – согласился Гуров, – но я узнаю. Работать. А чего мне теперь делать?
– Займемся Игорем Смирновым и его странной дружбой с подполковником Фокиным. Солдат выписался, домой его привез Фокин. Мне все это не нравится.
Зазвонил телефон. Верочка сообщила, что полковника Гурова срочно вызывает замминистра Бардин. Генерал-лейтенант Бардин курировал Управление уголовного розыска. Ничего особенного в таком вызове не было. Но, учитывая только что происшедший разговор с Петром, у Гурова появилось дурное предчувствие.
Станислав вышел из-за стола, взял друга под руку и почему-то заговорил шепотом:
– Лев Иванович, Христом-богом заклинаю, ты только молчи, кивай, словно верблюд, и молчи. – Станислав взглянул на друга безнадежно, вздохнул. – Иди, горбатого могила исправит. Но учти, ты уйдешь, я дня не прослужу, а у меня сын растет. И вообще, пошел ты к чертовой матери!
– Молодец, Станислав, изредка стоит говорить и правду. – Гуров вышел из кабинета, зашагал длинными безликими коридорами.
