Иэн Рэнкин - Битая карта
Он поднял кулак и обрушил его на мягкую обивку дивана, почти беззвучно и не оставив следов.
— За что они меня? Я лучший член парламента, какой когда-либо был в этом округе. Не верьте мне на слово, поговорите с людьми. Зайдите в шахтерскую деревню, на ферму, на завод, посетите какое-нибудь занюханное чаепитие вечерком. Они все говорят: молодец, Грегор, продолжай в том же духе. — Он снова поднялся на ноги. Ноги оставались на месте, но его пошатывало. — Продолжай в том же духе! А кто-нибудь знает, как это трудно? Это чертовски тяжелая работа, можете мне поверить. — Голос его постепенно становился все громче. — Я ради них надрываюсь! А теперь кто-то там, наверху, пытается погубить мою жизнь. Почему меня? Почему меня? Лиз и меня… Лиз…
Эркарт два раза постучал, прежде чем просунуть голову в дверь.
— Все в порядке?
Джек натужно улыбнулся:
— В полном, Иэн. Подслушиваешь под дверью? Отлично! Мы и хотели, чтобы ты ни слова не пропустил, верно?
Эркарт стрельнул взглядом в сторону Ребуса, и тот кивнул: мол, все в порядке, в самом деле в порядке. Эркарт закрыл за собой дверь. Грегор Джек рухнул на диван.
— Все, к чему я прикасаюсь, рассыпается в прах, — сказал он, потирая ладонью лицо. — Иэн хороший друг…
Ах да, друзья.
— Насколько я знаю, — сказал Ребус, — вы получали не только анонимные звонки.
— Что?
— Кто-то мне говорил и о письмах.
— Что?.. Ах да! Письма. Подметные письма.
— Они все еще у вас?
Джек покачал головой:
— Не имело смысла их хранить.
— Вы кому-нибудь их показывали?
— Не имело смысла их читать.
— А что именно в них было написано, мистер Джек?
— Грегор, — напомнил ему Джек. — Пожалуйста, называйте меня Грегор. Что в них было написано? Чушь. Наглая ложь. Бред.
— Я так не думаю.
— Что?
— Кто-то мне говорил, что вы всем запретили их распечатывать. Тот человек думал, что это могли быть любовные письма.
— Любовные письма?! — взвился Джек.
— Я тоже так не считаю. Но я вот что не могу понять: как Иэн Эркарт или кто-то другой могли знать, какие письма вручать вам нераспечатанными? По почерку? Тут почерковед нужен, разве нет? Значит, по почтовой марке. По наличию чего-то на конверте. Я вам скажу, откуда приходили эти письма, мистер Джек. Они приходили из Датила. От вашего старого приятеля Эндрю Макмиллана. И они не были бредовыми, верно? Они не были чушью, наглой ложью. В них была просьба попытаться изменить что-то в системе особых больниц. Верно я говорю?
Джек сел и принялся разглядывать свой стакан, недовольно сложив губы, как ребенок, которого застали за постыдным занятием.
— Разве не так?
Джек коротко кивнул. Ребус тоже кивнул. Неприлично иметь сестру-проститутку. Но еще неприличнее иметь школьного друга-убийцу, так? К тому же еще и психа. Грегор Джек трудился как проклятый, создавая себе публичный имидж, а потом как вдвойне проклятый, чтобы его сохранить. Носился туда-сюда со своей глупой искренней улыбкой и рукопожатиями, соизмеряя их силу с местом и временем. Работал как проклятый в своем округе, работал как проклятый на публику. А личная жизнь… Да, Ребус не хотел бы с ним поменяться личной жизнью. Не жизнь, а катастрофа. Тем более катастрофичная, что он пытался это скрыть. У него не скелеты в шкафу, у него там крематорий.
— Хотел, чтобы я развернул кампанию, — пробормотал Джек. — Но я никак не мог. Почему вы начинаете этот крестовый поход, мистер Джек? Чтобы помочь старому другу. А что это за друг, мистер Джек? Тот, который отрезал голову собственной жене. А теперь прошу меня извинить. Да, и не забудьте проголосовать за меня на следующих выборах… — Он засмеялся пьяным завывающим смехом, безумным, плачущим смехом. Наконец он все же расплакался, слезы потекли по его щекам, падали в стакан, который он по-прежнему держал в руке.
— Грегор, — тихо сказал Ребус.
Он позвал его еще раз. Еще и еще. Тихо, еле слышно. Джек шмыгнул носом, глотая слезы, и посмотрел на него мутным взглядом.
— Грегор, — сказал Ребус, — вы убили свою жену?
Джек отер слезы рукавом рубашки, шмыгнул носом, снова вытер глаза и отрицательно покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Нет, я не убивал жену.
* * *Нет, ее убил Уильям Гласс. Он убил женщину под Дин-Бриджем, и он же убил Элизабет Джек.
Ребус пропустил всю эту шумиху. Он вернулся в город, ничего об этом не зная. Поднялся по ступенькам участка на Грейт-Лондон-роуд, ни о чем не догадываясь. И вошел в здание под раздраженные возмущенные крики. Господи Иисусе, что тут происходит? Неужели участок решили оставить в покое? Неужели не будет переезда на Сент-Леонардс. Значит, если он не забыл свой обет, то должен переехать к Пейшенс Эйткен. Но нет, это не имело никакого отношения ни к дальнейшему существованию участка, ни к превращению его в прах. Причиной шумихи был Уильям Гласс. Патрульный полицейский натолкнулся на него — тот спал среди мусорных баков за супермаркетом в Барнтоне. Его задержали. Он заговорил. Ему давали суп, без конца поили его кофе, давали сигарету за сигаретой, и он говорил и говорил.
— И что же он говорит?
— Говорит, что убил их обеих!
— Что?
Ребус задумался. Барнтон… Не так далеко от Куинсферри. Они решили, что он двинет на север или на запад, а он вернулся в город… Если только он был в Куинсферри.
— Он признается в обоих убийствах.
— Кто его допрашивает?
— Старший инспектор Лодердейл и инспектор Дик.
Лодердейл! Боже милостивый, вот кто на седьмом небе от счастья. Вот то, чего он ждал, последний гвоздь в кофеварку старшего суперинтенданта. Но у Ребуса были другие дела. Он для начала хотел найти сестру Джека, Гейл Джек. Только она, вероятно, теперь звалась иначе? Он просмотрел протоколы по операции «Косарь». Гейл Кроули. Вот она. Ее, разумеется, отпустили. Адрес она дала лондонский. Ребус нашел одну из женщин-полицейских, которая ее допрашивала.
— Да, она сказала, что собиралась уехать. Мы же не могли ее задержать, верно? Да и не хотели. Дали ей пинок под зад и сказали, чтобы больше здесь не появлялась. Невероятно, правда? Вот так вот взять и поймать Гласса!
— Да, невероятно, — сказал Ребус.
Он сделал ксерокс с протоколов и фотографии Гейл Кроули, приписал кое-что. Потом позвонил приятелю в Лондон.
— Инспектор Флайт слушает.
— Привет, Джордж. Когда тебя на пенсию провожаем? Выпить хочется.
В ответ смех.
— Это ты мне говоришь? Сам ведь и убедил меня остаться.
— Не мог допустить, чтобы ты ушел от нас.
— Значит, хочешь попросить меня об услуге?
— Дело официальное, но тут важна скорость…
— Как всегда. Давай выкладывай.
— Дай мне номер твоего факса, я вышлю подробности. Если найдешь ее по этому адресу, прошу тебя поговорить с ней. Я там записал два номера телефона. В любое время можешь меня застать либо по одному, либо по другому.
— Два телефона? Глубоко нырнул?
Глубоко нырнул… и чего мне не нужно, так это аварийного сброса…
— Можно и так сказать, Джордж.
— Что она собой представляет? — Вопрос относился к Пейшенс, а не Гейл.
— Она представляет собой семейные ценности, Джордж. Кошечки, собачки, ночевать дома, свечи, огонь в камине.
— Идеальная женщина. — Джордж помедлил. — Даю вам максимум три месяца.
— Чтоб тебе! — сказал Ребус, ухмыляясь.
Флайт снова смеялся.
— Тогда четыре, — сказал он. — Но это мое последнее слово.
* * *Покончив с Лондоном, Ребус направился в единственное место, побывать в котором ему было совершенно необходимо, — в мужской туалет. Часть потолка здесь обвалилась, и ее прикрыли куском коричневого картона, на котором какой-то шутник нарисовал огромное глазное яблоко. Ребус помыл руки, высушил их, поговорил с коллегой-детективом, угостил его сигаретой. Его могли бы прижучить за бездельничанье. Он и в самом деле бездельничал. И делал это с определенной целью. Дверь открылась. А вот и он. Лодердейл собственной персоной — самый частый посетитель туалета во время допросов.
— Каждый раз, когда отлучаешься, — сказал он Ребусу, — подозреваемый сильнее потеет, потому что не знает, что происходит, какие поступили новости.
— И какие же у нас новости? — спросил Ребус.
Лодердейл улыбнулся, поплескал водой себе в лицо, похлопал по вискам и по загривку. Он, похоже, был доволен собой. И что особенно настораживало: от него не пахло.
— Кажется, наш старший суперинтендант на сей раз прав, — признал Лодердейл. — Это он сказал, что мы должны сосредоточиться на Глассе.
— Гласс признался?
— Считай, что так. Но, видимо, он сначала хочет перебрать все способы защиты.
— Что это значит?
— Что виновата пресса, — сказал Лодердейл, вытираясь. — На эту мысль его натолкнула пресса. Чтобы убить еще раз. Дескать, все от него этого ждали.
