Роберт Пайк - Пуля cтавит точку
Прекрасно… А время шло…
Тут его вдруг замучала совесть и он поймал себя на том, что думает о своей жене. О миссис Присцилле Аббот, вдове бывшего владельца фирмы, которая дала ему возможность поместить на вывеске свое имя в надежде, что это обеспечит их счастливую совместную жизнь до конца дней.
Если на то пошло, он был бы счастлив, если б такое тело каждый вечер помогало ему избавиться от забот. Вызывающе возбуждающее тело, словно пышущее теплом даже у последнего порога. А не та бесформенная груда с морковно-рыжими космами, которая лежала как колода, не издавая ни звука, и у которой были такие холодные ноги, что при одном воспоминании у него засвербило в паху и он содрогнулся.
— Джордж! — она заполнила весь дверной проем. Второпях, неловким движением ему удалось кое-как прикрыть тело. Поперхнувшись, он обернулся.
— Эта на вскрытие, — сказала миссис Аббот. Он все не мог прокашляться.
— Пусть доктор Стридом займется ей сам, а ты лучше позаботься, чтобы вторая была готова к трем часам. У меня на проводе крематорий, и они говорят, что сегодня после обеда все занято. Опаздывать нельзя.
Снова кашель.
— Она от Святой Троицы, так что не задерживайся, — ещё раз ткнула его миссис Аббот и вернулась в контору.
Муж её торопливо перешел к следующему отделению.
* * *До трех часов все шло гладко, как по маслу. Но Аббот все время морщился, потому что ему всегда было не по себе, когда ничего не случалось и не было возможности вмешаться и показать, на что он способен. Рассеянно он мысленно проверил все снова.
Прежде всего это былы похороны типа "Арабелла", за все про все 124 ранда — или 64 фунта стерлингов, если приходилось иметь дело с одним из тех старых семейств, что до сих пор называли родиной Соединенное Королевство. И держали дома портреты королевы, чаще всего королевы Виктории. Нет, это же надо, куда занесло его мысли. С этим надо кончать.
"Арабелла" — условное обозначение, которым пользовались чтобы не докучать убитым родственникам лишними разговорами о деньгах. А так они могли, прогуливаясь по выставочному залу, выбрать по карточкам, помещенным на маленьких подставочках на сверкающих крышках гробов: "Арабелла", "Дорис", "Дафна", "Кар-сон". Имена эти выбрала миссис Аббот. Цена была деликатно указана мелким шрифтом, зато красным.
Ах, да никто в этом случае особенно и не выбирал; Не было особых проблем определиться с типом. "Арабелла" была компромиссом между "Дорис" (для бедняков) и "Дафной" (скромно, но со вкусом) и служила обычным типом похорон для членов "Погребальной общины Святой Троицы".
Тут на пульте в кабинке оператора крематория загорелась красная лампочка и его правый указательный палец решительно нажал кнопку с надписью "Орган — финал". Левой рукой запустил транспортер.
Гроб номер А44/ПСТ, "Арабелла", 15 часов медленно двигался к люку. В последний момент автоматически раздвинулся бархатный занавес и все кончилось. Слабо звякнула дверца печи. Вот и все.
— Она ведь моих лет, — прошептал Фартинг, когда перестала играть музыка. Он говорил ещё что-то, что Аббот не понимал, потому что "Останься навсегда со иной" вдруг снова зазвучало во всю мощь, пока лента не перемоталась на начало. Но того, что он услышал, было более чем достаточно.
Преподобный Уилфред Кук, поразительно невозмутимый, даже перед лицом, видит Господь, совершенно пустого зала, — спустился вниз я протянул свою розовую длань за гонораром.
Фартинг уже ждал, чтобы его вручить. Потом ещё нужно было заказать мемориальные доски для "Сада памяти". Из фирмы "Максвелл и Флинн" приедут в полчетвертого и подбросят его до города.
И мистер Аббот умчался: Он так спешил, что на Жакаранда Авеню разогнал катафалк почти под сотню.
* * *Снаружи здание фирмы "Аббот и Маркус" выглядело солидно к несколько старомодно. Но за толстым фасадом из красного кирпича с зеркальными окнами, и вывеской цвета пожухлых осенних листьев, за бежево-кремовой канцелярией и выставочным залом был морг, оборудованный на редкость современно.
Он был воплощением мечты Франклина Маркуса, первого владельца первой похоронной конторы в этом тогда ещё пограничном городе. Вначале, правда, у него возникли проблемы с местным могильщиком и гробовщиком в одном лице, который не желал упускать из рук такой лакомый кусок, но он ещё перед первой зулусской войной заключил контракт с армией и начал процветать.
Свои прибыли Маркус вложил в дело: заказал за границей два операционных скивц, а стены своего нового морга велел обшить деревом да уровня плеч. Потом ещё было оборудовано просторное холодильное отделение, в котором, как он утверждал, хватило бы места на целую армию.
И Аббот продолжил традицию Маркуса тем, что обзавелся первоклассным освещением и соорудил три встроенные в стену витрины с хирургическим инструментом.
И хотя время открытого противостояния с туземцами закончилось, его услугами стали часто пользоваться местные власти. Они считали довольно выгодным поручать Абботу обычные процедуры после вскрытия, а он при этом получал неплохой доход. Такая договоренность его весьма устраивала.
До тех пор, пока Фартинг кое-что не прошептал…
Влетев на катафалке в ворота, Аббот остановил его возле "Понтиака" судебного врача. Чертов тип — он хоть когда-нибудь опаздывает? Большинство врачей вечно опаздывает из-за неотложных вызовов к больным или несчастных случаев, но доктор Кристиан Стридом — никогда. Его пациенты словно боялись заболеть не вовремя, или тихо и спокойно ждали сколько угодно, хоть бы это и длилось целую вечность.
Направившись прямо к моргу, он раздраженно заметил, как скрип гравия выдает его неприлично торопливую походку.
В морге была все та же красавица, которая произвела на него такое впечатление; роскошная и таинственная, так сладко его взволновавшая, она уже никогда не раскроет ему своей тайны.
Еще в морге был Стридом, который углубился в неё как в раскрытую книгу; грудная клетка была вскрыта по грудной кости и широко распахнута; внутренние органы вынуты и аккуратно разложены в ряд. Он сосредоточенно их разглядывал, равнодушный к окружавшим, как любитель старых книг, роющийся в затхлых рукописях в поисках чего-то нового в давно известной ему истории.
Вот только книга была не та.
Проскользнув внутрь в половину двустворчатой двери с цветными стеклами и старательно прикрыв её за собой, Аббот приблизился к столу. Бирка, разумеется, была там все это время, потому что шнурок её глубоко врезался в кожу. И что ещё хуже, не было на ней ни пятен, ни смазанных мест, свидетельствовавших, что кто-то хотел подделать данные, занесенные на бирку детским почерком Фартинга. И регистрационный номер был, несомненно, А 44/ ПСТ. Только звали её не Элизабет Боуэн, а Тереза Ле Руке.
Он поперхнулся.
Доктор Стридом счел это за вопрос и угрожающе прорычал:
— Ну, за это кто-то поплатится, я вам ручаюсь. Аббот с трудом проглотил слюну.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В соседней комнате стонал задержанный. Оживал он с неравными интервалами, что мешало сосредоточиться. А пишущая машинка то и дело заедала. Отчет не будет готов вовремя: полковник Дю Плесси дал срок до четырех часов, было уже без пяти, и оставалось не меньше страницы.
— Ну и наплевать мне на вас, господин полковник, — заявил во весь голос лейтенант Тромп Крамер. В помещении отдела по расследованию убийств он был совершенно один, вот и дал выход давно копившейся злобе. Не было никакого смысла не щадя сил копаться в подробностях насильственной смерти негритянки Гертруды Кумал. Ни малейшего смысла.
Ее убийца, негр по имени Иоганнес Нкоси, до самого рассвета скрывался от погони, а теперь, скорее всего, был в отделении реанимации писхайвенской больницы. По заключению врачей вероятность того, что его можно будет допросить, — минимальная, что, впрочем, и к лучшему. Ладно, значит будет судебное следствие, а потом и процесс. Но следствие — сущая чепуха по сравнению с судебным процессом. Никого ничто не будет интересовать, кроме показаний свидетелей. И со стороны родственников тоже проблем не будет. Семья Гертруды уже смирилась с тем, что произошло. Эти бедняки всегда утешались тем, что за страдания в этом мире им воздается на Страшном суде. А что касается семейства Нкоси, те вообще были ни при чем. И если бы все решилось сегодня ночью, отпала бы вся эта морока и возня с множеством бумаг. Но чертов полковник слишком хорошо все это понимал. Ему-то в четыре утра не звонили.
Хуже всего, что получив отчет, он на него и смотреть не будет; сам же заявлял, что если человек прочел хоть одно дело про убийство среди черномазых, то сыт им по горло. Ему только нужно было, чтобы все мерзкие подробности были тщательно занесены на бумагу, которую он мог бы потом проштемпелевать своей личной печатью. И после этого педантично подшить в свой реестр раскрытых преступлений и доложить бригадному генералу — как же, очередной триумф закона и порядка. Вот откуда этот срок — до четырех и не иначе, вот откуда эта безапелляционность, явное проявление начинающейся мании величия.
