Елена Топильская - Овечья шкура

Поблагодарив Пилютина за помощь, я положила трубку. Конечно, я предполагала, что он передаст родителям Кати Кулиш все, что узнал от меня, но мне почему-то не пришло в голову, что тот же объем информации услышит и Алиса. Извиняло мою преступную беспечность только то, что я была слегка деморализована трагикомическим происшествием с зональным прокурором.

Факт существования Алисы вообще выскочил у меня из головы, поскольку я углубилась в нудные телефонные беседы с девушками, написавшими заявления в Курортное РУВД. Конечно, не всех из них я с ходу застала дома; но те, с кем мне удалось поговорить, гневно отвергли идею о патрулировании с их участием. Мотивы отказов были разными — от ссылок на занятость до признаний в страхе перед преступником, но совершенно одинаковая непоколебимость их поражала.

Я потратила на уговоры столько красноречия, сколько никогда в жизни не тратила, даже уговаривая собственного ребенка убраться в комнате. Но все было напрасно, не согласилась ни одна. А патрулировать, захватив их с собой в принудительном порядке, естественно, не имело ни законного основания, ни смысла.

Закончив последний разговор, я положила трубку и пошла прогуляться по прокуратуре, собираясь с мыслями. Мне не удалось поговорить с тремя девушками, которых не было дома; их родные обещали, что девушки будут дома вечером, и я подумывала — а не прокатиться ли к ним домой? Может быть, в личном общении я буду более убедительна, чем по телефону.

Из кабинета зама прокурора по общему надзору доносился гул голосов; похоже, пьянка уже набирала обороты. Я заглянула туда: народ действительно уже веселился вовсю. Будкин восседал на почетном месте, по правую руку от хозяина; стол ломился. Андрей Иванович был переодет в голубую форменную рубашку, коих у каждого аттестованного работника прокуратуры — вагон и маленькая тележка, потому что выдают их часто, так быстро они не снашиваются. А кроме того, редко когда удается отхватить рубашку своего размера. Видимо, наш зампрокурора отстегнул приятелю ненужную форменную одежку.

Беседа за столом явно носила совершенно непринужденный характер, но завидев меня, Будкин насупился и попытался создать видимость своего оправданного присутствия тут. Перебив какой-то фривольный анекдот, он стал говорить о правилах составления протокола осмотра места происшествия по новому уголовно-процессуальному кодексу. Его, конечно, никто не слушал, но он очень старался, даже поставил на стол поднятую было стопочку с горячительным напитком, и воздев указательный палец, внушал собравшимся, которых тема ну нисколечки не интересовала, поскольку среди них следователей не было вовсе:

— …Главное в протоколе осмотра — подписи понятых! Все забывают про эти подписи, но протокол может быть признан недопустимым! Всегда надо помнить про подписи понятых!..

Утратив всякий интерес к происходящему, я тихо вышла и прикрыла за собой дверь.

Возвращаясь к себе, я услышала, как заскребся Лешка в своем кабинете. Через минуту приоткрылась его дверь и показалась смущенная Зоя, а за ней и хозяин кабинета.

— О, Машка! — обрадовался он. — Ну чего, там уже квасят?

— Вовсю, — подтвердила я. — Но если ты туда собрался, учти, что там Будкин.

— Тьфу! А этому черту что тут надо? — расстроился Лешка, с прошлого месяца еще не сдавший зональному справку на лиц, привлеченных по экономическим преступлениям.

— Как что? Прибыл на запах халявы. Но ты не волнуйся, минут через сорок он уже будет совсем невменяемый.

Зоя тем временем проскользнула к себе в канцелярию, а Лешка махнул рукой на Будкина и пошел поздравлять виновника торжества.

— А ты? — спросил он, обернувшись.

— У меня дела, — бросила я, открывая дверь своего кабинета.

— Противопоставляешь себя коллективу, — предупредил Горчаков уже на бегу. — Зайди хоть рюмочку опрокинь…

— Ладно, — отмахнулась я, но Горчаков уже не слушал. Из кабинета, где шла гулянка, доносилось нестройное пение про то, что артиллеристам Сталин дал приказ. Пение перебивалось пронзительными выкриками Будкина:

— …Но главное — подписи понятых! Не забудьте про подписи понятых!..

Я оделась и ушла из прокуратуры от греха подальше. Потом Зоя рассказала мне, что Будкин с замом прокурора назюзюкались так, что их с трудом подняли, дотащили до лестницы и запихали в лифт. Решив, что дальше они справятся сами, народ пошел продолжать банкет, благо выпивки оставалось еще вдоволь. Каково же было удивление сотрудников, когда, собравшись домой, они обнаружили сладкую парочку стоящей в обнимку в лифте: до лифта-то их довели, а про то, что для дальнейшего движения надо нажать кнопку, никто не напомнил. Вот они и стояли, сладко посапывая друг у друга на плече и парализовав работу лифта. Говорят, что когда Будкина грузили в такси, он рыдал на груди у водителя, умоляя не забыть про подписи понятых. Водитель обещал и брезгливо отстранялся.

Прихватив с собой бланк протокола допроса, я отправилась к той из девушек, которая жила ближе всех к прокуратуре. Мне обещали, что она будет дома примерно через час, и надо было где-то этот час поболтаться. Спускаясь по лестнице, я еще плохо себе представляла, где проведу это время, лелея смутные мечты о том, что я просто погуляю по улицам и подышу свежим воздухом; но мой ангел-хранитель позаботился, чтобы я ни минуты не бездельничала.

На лестнице меня догнала Зоя с криками, что меня срочно требуют к телефону из какого-то районного управления внутренних дел. Недоумевая, какие у меня дела с этим районным управлением, я побрела назад, и уже перед дверью канцелярии вспомнила, что на территории этого самого района располагается опечатанный мной офис фирмы “Олимпия”. Сердце заныло от нехорошего предчувствия.

Взяв телефонную трубку, я уже почти представляла, чем порадуют меня коллеги. И точно, помдежурного РУВД уведомлял меня о том, что сегодня утром бдительные жильцы дома, где расположен офис, обнаружили, что на двери сорваны печати и сбит замок, заглянули внутрь и увидели труп. На место выехала дежурная группа в составе следователя местной прокуратуры и уголовного розыска, но поскольку двери полуподвального офиса были опечатаны печатью с указанием моих координат, они сочли нужным поставить меня в известность о происшествии.

Не дозвонившись до Василькова, я пошла к шефу просить машину. Зная, что в конторе сшивается любимый зональный, который ко мне неровно дышит и только ищет случая, чтобы доказать мою полную профессиональную несостоятельность, Владимир Иванович с превеликой радостью выпихнул меня вон из прокуратуры, пожертвовав ради такого дела машиной и наказав не возвращаться до окончания рабочего дня.

— Ну, и чей труп вы там ожидаете увидеть? — осведомился он напоследок.

— Думаю, что Красноперова. Третьего из бизнесменов. Мы его так и не нашли.

— Застрелен? — проверил меня шеф.

— Ага, — кивнула я. — Скорее всего, пуля девять миллиметров. Там пол хороший, может, и следочек найдем.

— Кроссовки? — шеф прищурился, и я в очередной раз поразилась, как он все держит в памяти, все наши дела и материалы, сроки и обязательства, достижения и прегрешения…

Труп Красноперова со сквозной огнестрельной раной головы лежал в полуподвале посреди коробок с барахлом. Вот мне и представилась возможность набрать образцы колготок, которые привозили из Польши владельцы фирмы “Олимпия”, для сравнения с теми, что маньяк надевал на своих жертв. Одежда трупа и обстановка места происшествия хранили явные следы волочения — одежда на трупе сместилась, брюки были чуть спущены, рубашка и куртка задрались, ботинки еле держались на ногах. Убили его где-то в другом месте, поэтому искать в этом полуподвале пулю, прошедшую навылет, было бессмысленно.

Документов при нем не было, за исключением завалявшейся в нагрудном кармане рубашки квитанции об оплате мобильного телефона, там значилась фамилия Красноперое. Я сказала местному следователю, что у меня есть свидетельница, которая может опознать труп и достоверно определить, Красноперов это или нет, имея в виду Люду Ханурину. Но телефон Василькова упорно молчал, а без него вытащить Люду на место происшествия было нереально.

К полуподвалу подъехала главковская машина, доставившая судебно-медицинского эксперта. Экспертом оказался, конечно, Стеценко, который вцепился в меня, как бультерьер, и заставил поклясться страшной клятвой, что мы сегодня подадим заявление в ЗАГС.

Я тихо удивлялась такой настойчивости Александра, вслух возражая, что мы не успеем из-за осмотра трупа. Стеценко нырнул в подвал, и выйдя оттуда через пять минут, объявил мне, что договорился со следователем, — пока тот описывает обстановку подвала, мы на главковской машине метнемся в ЗАГС, где работает его приятельница, и оставим там заявление.

— А у меня нет с собой свидетельства о расторжении предыдущего брака, — вспомнила я, когда он уже заталкивал меня в машину, но Стеценко только рассмеялся.