Елена Топильская - Мания расследования

— Спасибо, Владимир Иванович, — сказала я и поднялась.

— А Бородинскому Алексей Евгеньевич все объяснит, — добавил шеф, имея в виду Горчакова.

Как только я явилась домой, ребенок высунул из комнаты свой подбитый глаз и спросил:

— Ну что, ты будешь увольняться?

— А что? — спросила я, влезая в тапочки.

— Как что? Меня волнует твоя судьба, — заявил Хрюндик.

— Так ты хочешь, чтобы я уволилась или осталась?

— Конечно, увольняйся! — горячо заговорил ребенок. — Иди в адвокаты, хоть денег заработаешь. И времени побольше будет.

— Ладно, я подумаю, — сказала я устало.

— Кстати, ма, — продолжил Хрюндик, — мне надо в школу костюм купить. У нас ввели школьную форму.

— И какую же?

— Просто черный костюм. Пошли купим, а то меня в школу не пустят.

— Хрюшечка моя, — я погладила ребенка по голове, — куда же мы пойдем, магазины уже закрыты.

— Меня в школу не пустят, — повторил Хрюндик.

— Не думаю, мое солнышко. Если вам сегодня объявили, что вводят школьную форму, то явно не с завтрашнего дня перестанут в школу пускать.

— Понимаешь, ма, — протянул ребенок, вообще-то нам велели форму купить еще в декабре. Ты же на собрании не была, а там как раз говорили. А сегодня был последний день, когда без формы пускали.

Я небольно щелкнула ребенка по лбу.

— Потрясающе! Ну, а кто виноват, что я об этом узнала только сейчас?

Я предложила написать ему в школу записку, а за формой пойти послезавтра.

— А завтра? — ныл сын.

— А завтра я буду в Москве, в командировке.

Но ребенок выглядел таким несчастным, чуть ли не плакал, что мое материнское сердце дрогнуло, и я вспомнила, что около метро есть большой торговый комплекс, который работает допоздна, Правда, это удобство компенсировалось неоправданно высокими ценами, но ничего не поделаешь, за родительское разгильдяйство надо платить.

Щелкнул дверной замок, пришел с работы муж. И удивился, меня увидев.

— А мне Горчаков позвонил, чтобы мы тебя не ждали, мол, до утра тебя не будет.

— Ты разочарован? Не волнуйся, меня не будет до послезавтрашнего утра. Я сегодня уезжаю в Москву.

Сашка глянул на часы.

— Понятно. Я еще успею тебя покормить.

— Не успеешь, — сказала я, — мы едем срочно покупать школьную форму Хрюндику.

— Понятно. А деньги у вас есть?

Я прикинула, что если поеду в Москву на свои полторы тысячи, то сэкономленные деньги шефа могу потратить на ребенка. Потом приеду, займу у кого-нибудь и отдам шефу долг; в конце концов, еду я по своему делу, и шеф не обязан оплачивать мне эти экскурсии.

Подхватив ребенка, я понеслась в торговый комплекс. Там выяснилось, что в детском отделе нам уже делать нечего, и ребенок потащил меня в отдел мужской одежды. Любезные продавщицы подобрали Хрюндику костюмчик по умеренной цене (умеренной для бизнесмена средней руки; разглядев ценник, я зажмурилась, потом разжала веки и разменяла доллары, отложенные на черный день), и к нему рубашечку стоимостью в четверть костюма.

— Ух ты, какой деловой костюм, — восхитился Хрюндик, влез в брюки и первым делом подергал тазобедренным суставом, спуская штаны на крайнюю точку ягодиц. Продавщицы тихо застонали, что это не джинсы, и их так не носят. Хрюндик только смерил их взглядом короля в изгнании, вынужденного объяснять провинциалам, что, например, мелкие пряжки на туфлях — это не комильфо, и опустил штаны еще ниже, отчего они красивыми складочками легли на стоптанные Хрюндиковы кеды. Продавщицы охнули и оперлись друг на дружку, но это было еще не все. Следующий номер программы состоял в том, что рубаха была надета навыпуск и торчала из-под пиджака, а из рукавов высовывались незастегнутые рубашечные манжеты.

Оглядев себя в зеркале, сын остался доволен, несмотря на перекошенные лица тружениц прилавка, маячившие вокруг его отражения.

— Только надо футболку под рубашку надеть, — пробормотал он, хлопая пиджачными полами. У меня ум зашел за разум, но бэби быстро меня успокоил, заверив, что это стиль фьюжн. Я робко поинтересовалась, не полагается ли к такому наряду сменить обувь, например на бахилы или пляжные шлепанцы, но мои потуги на юмор отклика не встретили. Мне, как отсталому слою населения, было разъяснено, что разбитые кеды — к такому наряду в самый раз, и портить костюм ботинками могут только непродвинутые лохи. Бедные продавщицы только руками развели…

Сашка только крякнул, услышав про цену костюма, и заметил, что он себе таких шмоток позволить не может. Мой сыночек в ответ высказался в том смысле, что нам с Сашкой надо больше внимания уделять своему внешнему виду.

— А тебе, мама, давно надо трубку сменить, — сказал он мне, имея в виду мой мобильный телефон, два года назад бывший очень дорогим, а теперь, конечно, морально устаревший.

— А меня он устраивает, — простодушно ответила я.

— Что там может устраивать? — хмыкнул ребенок. — Там даже игр нормальных нету.

— Хрюшечка, мне вообще-то телефон нужен, чтобы звонить, а не чтобы играть, — сказала я, но Хрюшечка только плечами пожал с непередаваемым видом.

— Мама, ты же взрослый человек. Как ты не понимаешь, что телефон участвует в создании твоего имиджа!

— Да в гробу я видала такой имидж, который создается телефоном, — рассердилась я. — Имидж мозги создают, понятно?

Ребенок посмотрел на меня сочувственно, как на отсталое существо. Похоже, что этой идеи про мозги он не разделял, считая, что телефон важнее.

— В любом случае стыдно ходить с устаревшей трубкой. С такими телефонами, как у тебя, ходят только лохи и первоклассники. Я же о тебе забочусь, глупая!

Очень кстати звякнул наш домашний телефон, и Хрюндик, забыв про меня, коршуном налетел на трубку, по обыкновению полагая, что это ему звонят всякие лахудры по половым вопросам, отвлекая от учебного процесса. С некоторых пор дозвониться в наш дом по вечерам стало невозможно. Кокетливые девчачьи голоса наперебой просят Гошу, он с мрачным видом забирает телефон и уединяется у себя в комнате — это означает, что на ближайшие два часа мы отрезаны от мира.

Но на этот раз его постигло разочарование:

— Здрасьте, дядя Леша, — сказал он в трубку. — А вы-то хоть увольняетесь? Приятно слышать. А мать не хочет… Вы бы ей объяснили…

Я с негодованием выхватила у него телефон.

— Ренегатка, — сказал мне Горчаков. — Тебе надо лечиться электричеством. Не хочешь, значит, увольняться? Я, правда, тоже передумал, Ленка в трауре.

— Леша, я еду в Москву, — сказала я, но Горчаков не дал договорить.

— А чего я звоню, спрашивается? Мне шеф уже все разобъяснил. Не волнуйся, я с Барракудой поговорю. Машка, помни, морально я с тобой.

Неужели когда-то я могла думать об окружающих меня мужчинах всякие гадости? Я определенно была не права.

Глава 18

Сашка посадил меня в вагон и помахал рукой с перрона, когда поезд тронулся. Стало грустно, как всегда, куда бы я ни уезжала. Вспомнив, когда в последний раз я ездила в командировку, я удивилась, как давно это было. Поезда стали гораздо комфортабельнее, и я удобно устроилась на своей нижней полке, но очень долго не могла заснуть, невесело думая про то, что я, наверное, действительно старею, мне уже не хочется никуда ездить, хочется ночевать дома. Раньше любая командировка была мне в радость, я прыгала в поезд или в самолет и уверенно неслась навстречу приключениям. Меня не путали ночевки в вокзальных залах ожидания, отсутствие в гостиницах горячей воды, шумные и грязные средства передвижения, необходимость таскаться по чужим городам с тяжеленной поклажей из томов уголовного дела. Помню, как мы с операми добирались до воюющей Армении в декабре 1991 года — спали на третьих, багажных, полках, без всяких матрасов и постельного белья, и счастьем мне казалось чужое одеяло, на эту полку постеленное, да и прихваченная из дома холодная картошка, которую мы жевали третьи сутки, абсолютно спокойно воспринималась. А теперь мне уже не в радость нижняя полка, теплое уютное купе, вежливые проводники и фирменная коробочка с едой на завтрак. Может, и правда, уволиться? Стать адвокатом, зарабатывать деньги, жить в свое удовольствие?

Мне мешал стук колес, легкий сквознячок из окна, дыхание соседей по купе и собственные мысли; заснула я под утро, проснулась в семь, за полтора часа до прибытия поезда, чтобы спокойно умыться, пока все спят, и вернувшись в купе причесанная и накрашенная, тихонько, чтобы не разбудить попутчиков, села к окну. И поняла, что рада своей командировке, что буду бороться до конца, и что нас с Лешкой, шефа, Кораблева и всех нормальных людей голыми руками не возьмешь. Все у нас получится.

В Москве было значительно теплее, чем у нас, и у меня сразу промокли сапоги. Экспертно-криминалистический центр начинал работу в девять. Я неторопясь прошвырнулась по вокзальным киоскам, села в метро, доехала до улицы 1905 года, вышла, перешла дорогу, дождалась автобуса и в начале десятого была на улице Расплетина.