Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело - Станислав Васильевич Родионов
— А у меня новое дело, — сообщил Рябинин, — и тоже пока глухо.
Он начал рассказывать. Петельников слушал внимательно, но не задал ни одного вопроса. Видимо, не осталось в его мозгу места для новых дел.
— Знакомые этой Кузнецовой обтяпали, — вяло отозвался инспектор.
— Надеюсь. Вот теперь надо установить всех ее знакомых, — тоже без всякой энергии заключил Рябинин.
Теперь они не шутили и не подкалывали друг друга. Время пикировок кончилось само собой. И сразу из их отношений, из совместной работы пропало что–то неизмеримое, как букет из вина. Но Рябинин был твердо убежден, что без чувства юмора не раскрываются «глухари».
Сначала он услышал шаги, потом ощутил запах духов, который несся впереди той, чьи это были шаги. В кабинет вошла Маша Гвоздикина в новом платье, удивительное платье, которому удавалось больше открыть, чем скрыть. Маша увидела Петельникова, и ее глаза зашлись в косовращении. Петельников давно нравился ей — это знала вся прокуратура и вся милиция, но, кажется, не знал Петельников. В руках Гвоздикина, как всегда, держала бумаги. Наверняка несла Рябинину, но сейчас забыла про них.
— Привет, Гвоздикина, — невыразительно кивнул инспектор, сделав ударение на первом слоге, хотя она не раз ему объясняла, что фамилия происходит не от гвоздя, а от гвоздики. — Как наука? — спросил он.
Маша училась на юридическом факультете.
— Спасибо, — щебетнула она. — Вот надо практику проходить. К вам нельзя?
Петельников обежал взглядом ее мягко–покатую фигуру, которую он мог представить где угодно, только не на оперативной работе.
— Куда — в уголовный розыск?
— А что? — фыркнула Маша. — У вас интересные истории…
— Интересные истории вот у него, — кивнул инспектор на следователя.
— У кого? — удивилась она, оглядывая стол, за которым сидел только Рябинин: лохматый, в больших очках, костюм серый, галстук зеленый, ногти обкусаны. Казалось, что только теперь Гвоздикина его заметила и вспомнила, зачем пришла. — Еще заявление по вашему делу. — Она ловко бросила две бумажки.
Петельников с Гвоздикиной лениво перебрасывались словами. Рябинин читал объяснения, которые взяли работники милиции у женщины. Рябинин не верил своим глазам — такой же случай, как с Кузнецовой–Васиной. Хоть бы чем–нибудь отличался! Даже сумма сторублевая. Одно отличие было, и, может быть, самое важное: Кузнецова прилетела из Еревана, а новая потерпевшая — Гущина из Свердловска. Он сравнил места работы и объекты командировок — тоже разные.
— Вадим Михалыч, — допытывалась Маша, — а у вас были страшные случаи? Такие, чтобы мороз по коже.
— У меня такие каждый день, — заверил Петельников.
— Расскажите, а? Самый последний, а?
— Ну что ж, — согласился инспектор и вытянул ноги, перегородив кабинет, как плотиной. — Забежал я вчера под вечер в морг, надо было на одного покойничка взглянуть.
— Зачем взглянуть? — удивилась Гвоздикина.
— Вдруг знакомый. Всех покойников смотрю. Значит, пока я их ворочал, слышу, все ушли. Подбегаю к двери — заперта. Что такое, думаю. Стучал–стучал — тишина. Как говорят, гробовое молчание. Что делать? Был там у меня один знакомый Вася…
— Вы же сказали, что все ушли? — перебила она.
— Правильно, все ушли. А Вася остался, лежал себе под покрывалом и помалкивал. Васю я хорошо знаю…
— Вася–то… он кто? — не понимала Маша.
— Как кто? — теперь удивился Петельников. — Можно назвать моим хорошим знакомым. Встречались не раз Я его и вызывал, и ловил, и сажал. Приятель почти, лет восемь боролись. А лежит спокойно, потому что помер от алкоголя. Ну, подвинул я его, лег — и на боковую.
— Зачем… на боковую?
Теперь Гвоздикина смотрела прямо, зрачки были точно по центру — глаза даже вытянутыми не казались.
— Ну и вопрос! — возмутился инспектор. — Что мне, на следующий день идти на службу не выспавшись? Вася человек спокойный, он и при жизни тихоня был, только бандит. Просыпаюсь утром, кругом поют.
— Кто… «поют»? — ошарашенно спросила Маша.
— Птички за окном. Поворачиваюсь я на бок, а Вася мне и говорит: «Доброе утро, гражданин начальник». Хрипло так говорит, противно, но человеческим голосом…
— Так ведь он… — начала было она.
— Все нормально. Решили, что Вася скончался, и привезли в морг, чтобы, значит, вскрыть и посмотреть, отчего бедняга умер. А чего там смотреть — Вася умрет только от напитков. Находился он в тот вечер в наивысшей стадии алкогольного опьянения, которая еще неизвестна науке. Человек не дышит, сердце не работает мозг не работает, а ночь пролежит, протрезвеет — и пошел себе к ларьку…
— Врете? — вспыхнула Гвоздикина.
— Процентов на двадцать пять, — серьезно возразил Петельников. — С покойниками рядом я спал.
Рябинин смотрел между ними в одну точку — прямо в сейф. Смотрел так, будто сейф приоткрылся и оттуда выглянул тот самый покойничек Вася, с которым спал инспектор.
— Ты чего? — спросил Петельников.
— Вадим, еще один аналогичный эпизод со ста рублями.
— Те же лица?
Рябинин рассказал.
— Выходит, здесь знакомые Кузнецовой ни при чем, — решил инспектор.
Они замолчали. Маша не уходила, не спуская опять окосевших глаз с Петельникова и глубоко дыша, будто ей не хватало кислорода. Инспектор автоматически вытащил сигарету, но, покрутив ее, помяв и повертев, воткнул в пепельницу.
— Пожалуй, — медленно сказал Рябинин, — второе мое дело посложней, чем снотворное. Тут я не понимаю даже механизма. Люди прилетают из разных городов, никому ничего не говорят, ни с кем не знакомятся, но домой идут телеграммы с просьбой выслать деньги. Она…
Он так и сказал — «она». Что случилось потом, Маша Гвоздикина толком не поняла, но что–то случилось.
Рябинин вскочил со стула, наклонил голову, пригнулся и уперся руками в стол, словно собирался перескочить его одним махом. И Петельников вскочил и тоже уперся в стол, перегнувшись дугой к Рябинину. Они смотрели друг на друга, будто разъярились, — один большими черными глазами, второй громадными очками, которые сейчас отсвечивали, и Маша вместо глаз видела два ослепительных пятна. Не будь они теми, кем были, Гвоздикина бы решила, что сейчас начнется драка.
— Ой! — непроизвольно вскрикнула она, потому что Рябинин, словно уловив мысль о драке, размахнулся и сильно стукнул Петельникова по плечу — тот даже пошатнулся. Но инспектор так долбанул сбоку ладонью следователя, что тот сел на стул.
— Это она… Она! — блаженно крикнул Рябинин. — Как же я раньше не понял! Ее же почерк…
Он опять вскочил, попытался походить по кабинету, но места не было — сумел только протиснуться между Петельниковым и Гвоздикиной.
— Нет, Вадим, нам ее никогда, запомни, никогда не поймать. Она творческая личность, а мы с тобой кто — мы против нее чиновники, буквоеды, службисты…
— Сергей Георгиевич, предлагаю
