Рут Ренделл - С любовью насмерть, Дун...
— Ну что же, звучит правдоподобно, — сказал Кводрант. Он поправил растрепавшиеся волосы жены и крепче прижал ее к себе. — Конечно, вам абсолютно не удастся обосновать предъявленное нам обвинение, но если хотите, мы потом, когда будет время, вместе попытаемся во всем разобраться, — он говорил так, как будто речь шла о пустяковом недоразумении, которое можно легко устранить. Ну, например, сломалась машина, а надо добираться домой, или, скажем, их приглашают на нежелаемую вечеринку, и приходится вежливо уклоняться от приглашения.
— Нет, мистер Кводрант, — произнес Уэксфорд. — Мы не будем терять время на разбирательства. Можете уезжать, воля ваша, но все-таки я хочу, чтобы вы остались и выслушали меня. Видите ли, Дун любил Минну, и к его любви могла примешиваться ненависть, да, именно ненависть, но ни в коем случае не презрение. Вчера я задал вам вопрос: знали ли вы миссис Парсонс раньше? Вы захохотали и впервые за все это время естественным образом отреагировали на мой вопрос. Смех ваш был полон презрения, злой издевки. И я подумал: «Да, Дун мог убить женщину, но это была бы страсть, и страсть толкнула бы его на убийство, однако это чувство не совместимо с презрением к предмету страсти». Далее: сегодня в четыре утра ко мне поступили еще кое-какие сведения и я понял, что ни вы, ни Друри не могли быть Дуном. И я наконец узрел, в чем заключается тот самый непоправимый недостаток, которым страдал Дун.
Берден знал, чем он закончит, но даже у него екнуло сердце.
— Дун — женщина, — сказал Уэксфорд.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Не смей, не смей любить!
Любовь чревата превращеньем,
Улыбка алых уст увянет, придет час;
В очах прочтешь ты холод, отчужденье;
Тепла ее рука, но пыл любви угас.
Кэролайн Нортон. Не смей любить«Вот теперь с ним можно делать, что угодно. Он бы дал себя арестовать, посадить за решетку — таким он вдруг сделался смирным, как овечка», — думал Берден. Только что с Кводранта было снято всякое подозрение в убийстве, а эффект оказался обратный: его самоуверенность исчезла, в глазах появилось выражение панического страха, что в представлении Вердена никак не вязалось с Кводрантом.
Фабия высвободилась из его объятий и выпрямилась. Все время, пока Уэксфорд говорил, она тихо рыдала, и теперь ее губы и веки опухли. Возможно, оттого, что слезы считаются проявлением слабости, свойственной совсем молодому возрасту, она стала похожа на маленькую девочку. На ней было желтое платье из дорогой тяжелой ткани, которое, как туника, ниспадало с ее плеч ровными, прямыми фалдами. До сих пор она молчала. Но внезапно в ней словно что-то зажглось, и от переполнявшего ее чувства она взволнованно дышала и как будто хотела что-то сказать, но не могла, хотя слова так и рвались с ее губ.
— Когда я узнал, что Дун — женщина, — продолжал Уэксфорд, — для меня почти все встало на свои места. Я нашел объяснение скрытности миссис Парсонс, я понял, почему она, обманывая мужа, все же не полностью осознавала, что обманывает его, и не видела в том своей вины; почему Друри считал, что она стыдилась Дуна; почему, преисполненная отвращения к самой себе, она прятала подальше книги.
«…И почему миссис Кац, которая знала, что Дун — женщина, но не знала, кто она такая, ужасно не терпелось выведать у кузины, как ее зовут», — размышлял Берден. Это открытие, что Дун — женщина, также объясняло фразу в письме миссис Кац, над которой они с Уэксфордом ломали голову: «Все-таки никак не могу взять в толк, почему ты так боишься этой встречи. Ну, скажи, чего там бояться? Между вами же не было ничего такого…» Близкая родственница, которой миссис Парсонс поверяла все свои тайны, была полностью в курсе дела. Для миссис Кац тут не было никакой тайны, для нее это был факт, к которому она давно привыкла, и потому она не сочла нужным, узнав о смерти двоюродной сестры, обратиться в полицию, пока сам шеф полиции штата Колорадо не обратился к ней за разъяснениями. И правда выплыла, выплыла в постскриптуме к беседе Уэксфорда с шефом полиции из Колорадо, когда они этой ночью вышли на связь с Америкой. Она выплыла почти случайно, когда шеф, что-то не вполне понимая, сам объяснил все, и очень просто: «Эй, что вы там говорите, не пойму. Вы, кажется, считаете, что Дун — мужчина?»
Хэлен Миссал откинулась назад, к стене, спрятав лицо в тени. Место, где она сидела, освещало солнце, его лучи вплетались в яркий узор на ее юбке, десять маленьких солнц горели на ее длинных, лакированных ногтях.
— Вы странно себя вели, миссис Миссал, — сказал Уэксфорд. — Прежде всего, вы мне солгали, сказав, что не знали миссис Парсонс. Возможно, вы действительно не узнали ее на фотографии в газете. Но с вами очень сложно иметь дело. Как что — вы сразу вилять, обманывать, и в результате истина выясняется только из показаний других людей. Или остается о ней догадываться по случайно сорвавшимся у вас с языка фразам, обмолвкам.
Хэлен Миссал сверкнула в его сторону глазами, в них была ярость.
— Ради Бога, Дуглас, дай мне сигарету, — сказала она.
— Сначала я решил, что вы не имеете к делу никакого отношения, — продолжал Уэксфорд, — до тех пор, пока в пятницу вечером не произошел один эпизод. Помните, я вошел в гостиную и сказал вашему мужу, что хочу поговорить с его женой. Вас мое заявление привело в раздражение, но что касается мистера Кводранта, то я заметил, как он страшно вдруг испугался. Тут он совершил одну неловкость, из чего я понял, что он нервничает. Когда вы мне сказали, что встречались с ним, с моей стороны было естественно предположить, что он не захочет, чтобы мы об этом были осведомлены. Но ничуть не бывало. К моему изумлению, он был предельно откровенен. Я долго размышлял и наконец пришел к выводу, что вся сцена была мною воспринята под неверным углом. Я стал восстанавливать в памяти, что я тогда говорил и на кого в это время смотрел… Но об этом потом, и пойдем дальше. Миссис Миссал, ваша старая классная наставница вас вспомнила. Все были убеждены, что вы станете актрисой. Вы подтвердили ее слова. «Я хотела быть актрисой!» — вырвалось у вас, и в тот момент вы не лгали. А вот что происходило в 1951 году, когда Минна оборвала дружбу с Дун и стала приятельницей Друри. У меня создалось впечатление, что Дун была честолюбива по натуре, и разлука с Минной для нее означала крах ее честолюбивых устремлений: жизнь сломана. Я нашел то, что упорно искал, а именно — сломанную жизнь. Когда Дун стала взрослой, она превратилась из умной, страстной, жизнерадостной девушки в существо разочарованное, опустошенное. Вы как нельзя лучше вписывались в этот образ, миссис Миссал. Даже когда вы старались быть веселой, получалось злое веселье. Да, вы придумывали себе развлечения, у вас были связи, но приносило ли вам это удовлетворение? Или, может быть, таким образом вы хотели заглушить свою тоску по несбыточному?
Хэлен Миссал не выдержала и, перебив его, закричала:
— Ну и что такого? — вскочив, она с такой силой пнула ногой первую попавшуюся книгу, что та перелетела через комнату, ударилась о стену и приземлилась у ног Уэксфорда. — Вы, должно быть, сошли с ума, если думаете, что я — Дун! Я не способна испытывать это мерзкое, отвратительное… ну, этой пакости к другой женщине!
Она расправила плечи и выставила вперед грудь, как бы желая подчеркнуть, что она прежде всего настоящая женщина, вооруженная всеми неоспоримыми признаками ее пола, как будто отклонение от сексуальных норм должно выражаться в некоем внешнем уродстве.
— Я ненавижу эти дела! Меня от них тошнит! И когда в школе училась, тоже ненавидела! У меня на глазах это было, мне всегда было противно.
Уэксфорд аккуратно подобрал книгу, которую она швырнула, и положил на сундук, а из кармана достал другую. Узор из мелких цветочков на нежно-зеленой замшевой обложке выцвел и производил впечатление въевшейся пыли.
— Это была любовь, — сказал он тихо. Хэлен Миссал после своей вспышки возмущения с трудом перевела дух.
— Ничего в чувстве Дун к Минне не было ни мерзкого, ни отвратительного, — продолжал Уэксфорд. — Это было прекрасное, возвышенное чувство со стороны Дун. Ей ничего не надо было от Минны взамен, кроме доброты и ласки, и еще — ей хотелось, чтобы Минна выслушивала ее и понимала. Словом, Дун нуждалась в ее доброте, — Уэксфорд подошел к окну и внимательно некоторое время вглядывался в небо, как будто провожал глазами птиц. — Дун хотелось, чтобы Минна встречалась с ней, чтобы иногда они обедали вместе в ресторанах, катались в машине по проселкам, по которым гуляли, когда были девочками; и чтобы Минна слушала ее сетования на судьбу, устроившую так, что все мечты ее юности так и не сбылись, честолюбивые замыслы пошли прахом; и ждала от Минны сочувствия. Вот теперь посудите: что это было, и как определить ее чувство к Минне?
Уэксфорд открыл книгу, которую держал в руках, и начал читать:
