Елена Топильская - Героев не убивают
— Роза Петровна, — спросила я, — как я поняла, ваш муж некоторых больных принимал дома?
— Круглыми сутками таскал, — охотно подтвердила Роза Петровна.Аристократам западло было в больницу к нему приходить. А потом, на работе у него все через кассу; конечно, сверху ему тоже давали, но он делиться патологически не любил. Да и вообще там, в Мечниковской больнице, условия не для богатых. Им войти туда противно было. Ну и, конечно, светиться не хотели, дома было надежнее.
— А он записи вел какие-нибудь, если принимал дома?
— А как же! Ведь невозможно лечить без истории болезни. Я поняла, к чему вы клоните. Все бумажки на месте. Будете забирать?
— Хотелось бы, — кивнула я.
Но увидев хозяйство покойного гинеколога Вострякова, слегка приуныла. В картонной коробке лежало огромное количество медицинских документов. Просто так мне было их не унести. Я стала звонить в прокуратуру, с учетом того обстоятельства, что в последнее время канцелярия переехала в кабинет следователя Горчакова и Зою можно было найти только там. Ничем меня родная прокуратура не порадовала, транспорта, как всегда, не было, но добрый Горчаков успокоил тем, что если я нигде машину не найду, то он, так уж и быть, приедет на трамвае и поможет мне тащить изъятые мной бумажки.
— А вообще чего тебя туда понесло? — добавил он, понизив голос. — У тебя же дело прекращено?
— А у меня же похищение Масловской в производстве, ты что, забыл?
— Не вижу связи.
— Балда, Востряков лечил Масловскую.
Повесив трубку, я подумала, что невредно бы допросить вдову Вострякова по этому поводу и вложить протокол в дело Масловской.
В поисках машины я обзвонила все наше милицейское начальство, которое посочувствовало мне, но вежливо отказало. Пришлось искать чекистов. Крушенкова на месте не было, а Царицын тут же изъявил желание приехать.
— Буду через двадцать минут, — заверил он. Эти двадцать минут я с толком использовала, кратенько допросив Розу Петровну.
Приехавший Царицын был обаятелен, как всегда, от чая отказался, резво снес коробочку в машину и быстренько домчал меня до прокуратуры. А вот в мое кабинете возжелал чаю в качестве компенсации за тяжелый физический труд. И попросил объяснений — над какой это коробочкой он так надрывался? Я в двух словах рассказала ему про трагическую гибель гинеколога и его пациентки, и про то, что покойный доктор лечил и мадам Масловскую.
— Вот, хочу порыться в меддокументах, может, чего интересное высмотрю.
А ты не в курсе случайно, Масловские вернулись из-за границы или там отсиживаются?
— По моим данным, отсиживаются. И никуда не собираются.
— Как можно расследовать дело без показаний потерпевших? Может, мне международное отдельное поручение послать? О допросе Масловских по месту их нахождения?
— Тогда сразу продлевайся до полугода, — резонно посоветовал Царицын. — Насколько я понимаю, ты направляешь свое поручение в Генеральную, они — в МИД…
— Еще сколько времени оно будет идти до Генеральной и сколько там лежать, — добавила я.
— Вот-вот, МИД обращается в Министерство иностранных дел того государства, откуда ты просишь помощи, их МИД — в свою Генеральную прокуратуру, там спускают на место, а ты сидишь и ждешь.
— Ты можешь предложить что-нибудь более быстрое?
— Конечно. Меня в командировку послать.
— Да ради Бога, если твое руководство не будет возражать.
— Руководство само захочет поехать.
— Нет, Юра, к сожалению, это будет незаконно. Ты не имеешь права проводить следственные действия на территории другого государства. Вон, наши ребята после развала Союза поехали в командировку на Украину. Стали там обыски проводить, местным властям не сказавши, людей допрашивать, по старой памяти, как это бывало при Союзе. А через два дня нагрянула служба Беспеки Украины — коллеги ваши, и всех наших оперов в кутузку. Хорошо еще, что не осудили там, а сразу депортировали.
Когда Царицын ушел, я спохватилась, что совершенно забыла спросить у Востряковой, откуда она знала родителей погибшей девушки и правда ли, что это она посоветовала им обратиться к Вострякову. Но потом решила, что, поскольку дело об аборте прекращено, смысла в этом вопросе все равно не было.
На следующее утро мне позвонил начальник из Управления по делам несовершеннолетних.
— Мария Сергеевна, вы кой-чего просили, — сказал он, — сейчас я трубочку передам…
— Алло, Мария Сергеевна, — зазвучал в трубке приятный голос женщины, судя по всему, средних лет, — инспектор Ковалева Нина Васильевна. Анатолий Дмитрич сказал, что вас интересовали подростки, которые до оружия сами не свои.
.Был у меня такой парень, долго на учете состоял. Родители приличные, мама — доцент в педагогическом институте, папа в Военно-медицинской академии работал.
Ребенок дома музей артиллерии устроил. Один раз папа с мамой у него под подушкой противотанковую мину нашли, саперов вызвали. Сколько он патронов в костер перебросал, одному Богу известно…
— А травмы у него были из-за этого?
— А как же! Так жалко мальчишку. Разбирал найденную гранату, она у него рванула в руках. Все лицо ему разворотило. Челюсть ему по кусочкам собрали, а пластику не сделать было. Так он и остался со шрамом во всю физиономию, и шрам такой неприятный, багровый, ужас. И кусочки металла въелись, еще и пятна черные по этому шраму.
— А когда это было? — спросила я просто для очистки совести.
— Сейчас скажу, — Ковалева задумалась. — Так, рвануло его семь лет назад, тогда ему было тринадцать. Сейчас уже двадцать ему. Но Пальцевы несколько лет назад переехали, да его и по возрасту с учета сняли…
— Пальцевы? — Я уже все поняла и была разочарована.
— Да, мальчик Феденька Пальцев. Мама — Пальцева Ирина Федоровна, папа — Пальцев Вячеслав Иванович. Другие данные надо?..
— Спасибо, Нина Васильевна. Оставьте их у Анатолия Дмитрича. Я как-нибудь заберу. — Я не стала говорить инспектору Ковалевой, что, к сожалению, мальчик Пальцев нас не интересует, мы уже установили нужного человека. Другого.
— Вы знаете, парень-то, в общем, был неплохой, и семья очень дружная.
Родители его очень любили, и он тоже их любил. Они очень переживали, когда Феденьку ранило.
Машинально я записала имена и мамы, и папы, и мальчика и засунула бумажку в ящик стола. Пусть мальчик Пальцев живет себе спокойно, хотя жалко его, конечно. Тем более что родители такие приличные, и все так друг друга любят.
После обеда приехал Крушенков с видом человека, который сделал невозможное. Он сказал, что подлежит занесению в книгу рекордов Гиннеса в связи с рекордными сроками получения установки на семью Горбунцов.
— Значит, так: папа с мамой живут по месту регистрации. Папа явно зашибает. Мама тоже не первой свежести, работает в торговле. Сын живет отдельно, место пока установить не удалось. Есть еще старшая дочь, живет с мужем в Москве. Сейчас в квартире внучка Горбунцов — дочка дочери, на каникулы приехала, восемь лет. Еще в квартире кошка и две собаки.
— Понятно, почему сынок дома не живет. В таком курятнике — кошки, собаки, племянницы, а у него работа нервная.
— Машины, кстати, никто у них отродясь не видел. За домом наблюдаем.
Как сынок появится, сразу сядем на хвост. Может, и лежбище найдем…
— А там — орудие убийства, — мечтательно сказала я.
— Ага, и три явки с повинной, заверенные у нотариуса. Но знаешь, что самое неприятное? Наши разведчики в парадной у этих Горбунцов наткнулись на типа с хвостиком, ну, с длинными волосами, который делал вид, что мочится в мусоропровод, но долго из парадной не уходил, топтался там.
— А они у него документы не проверили?
— Нет, они сначала решили, что это дружок младшенького Горбунца. А потом один вспомнил, что видел этого парня по телевизору.
— Черт! Трубецкой?
— Да, он. Пинкертон хренов. Что он у нас под ногами путается?
— Проводит журналистское расследование. Он обещал читателям держать их в курсе.
— Молодец. Может, нам еще сводки публиковать в газете тиражом полмиллиона экземпляров? И планы расследования?
— А что, такой случай уже был. Помнишь, когда начальником главка был Оковалко? В области ловили страшного бандита, с говорящей фамилией Аспидов.
Опера из кожи вон вылезли, аж на Камчатку ездили, чтобы информацию получить, и вычислили, что он в субботу должен прийти в некое кафе на встречу. Вся разработка на контроле, где только можно, начальству докладывают каждые два часа. А в пятницу Оковалко поперся на телевидение выступать, и ему там задали вопрос о ходе раскрытия страшного преступления. Ну он и ляпнул на всю Россию: все под контролем, преступник установлен, завтра он должен в четыре часа встретиться со своим соучастником в кафе по такому-то адресу, где и будет задержан. И сидит, очень собой довольный. И журналист тоже доволен.
