Фред Варгас - Игра Нептуна

Комиссар быстро собрал сумку. Он рассчитывал ехать всю ночь, поспав два часа в дороге, и приехать в Детройт утром, чтобы не упустить брата. Он так давно не видел Рафаэля, что даже не волновался — таким нереальным казалось ему все это предприятие. Он надевал футболку, когда в номер вошла Ретанкур.

— Черт, Ретанкур, могли бы постучать.

— Простите, боялась вас упустить. Когда мы отправляемся?

— Я еду один. Это частное дело.

— У меня приказ, — уперлась лейтенант. — Я вас сопровождаю. Повсюду.

— Вы мне симпатичны, Ретанкур, и я знаю, что вы готовы помочь, но это мой брат, мы не виделись тридцать лет. Так что оставьте меня в покое.

— Сожалею, но я еду. Не волнуйтесь, я вам не помешаю.

— Отпустите меня, лейтенант.

— Как хотите, но ключи от машины у меня. Пешком вы далеко не уйдете.

Адамберг шагнул к ней.

— Вы сильный человек, комиссар, но ключей у меня не отберете. Давайте бросим эти детские штучки. Мы едем вместе и будем вести машину по очереди.

Адамберг остыл. Сражаясь с Ретанкур, он потеряет не меньше часа.

— Ладно, — смирился он. — Раз уж вы прицепились, как репей, идите собирать вещи. У вас три минуты.

— Я уже собралась. Встречаемся у машины.

Адамберг оделся и присоединился к своему лейтенанту на парковке. Белокурая телохранительница направила всю свою энергию на его охрану, причем исключительно навязчивую охрану.

— Я сяду за руль, — объявила Ретанкур. — Вы полдня боролись с суперинтендантом, а я дремала на стуле и прекрасно отдохнула.

Ретанкур отодвинула сиденье, чтобы устроиться поудобнее, и включила зажигание. Когда стрелка спидометра подобралась к отметке 90 километров в час, Адамберг призвал лейтенанта к порядку, и она сбавила скорость. В конечном итоге, Адамберг был рад возможности расслабиться. Он вытянул ноги и сложил руки на животе.

— Вы не сказали им, что он умер, — бросила Ретанкур, когда они отъехали на несколько километров.

— Они узнают завтра утром. Вы зря волновались — у Лалиберте на меня ничего нет. Кроме анонимки. Мы закончим во вторник и улетим в среду.

— Если закончите во вторник, в среду мы не улетим.

— Почему?

— Потому что они предъявят вам обвинение.

— Вам нравится драматизировать, Ретанкур?

— Я наблюдаю. Перед гостиницей стояла машина. Они едут за нами от самого Гатино. Они следят за вами. Филибер Лафранс и Реаль Ладусер.

— Слежка — еще не обвинение. Вы сильно преувеличиваете.

— На листке анонимного письма, которое Лалиберте не хотел вам показывать, были две тонкие черные полоски, в пяти сантиметрах от верхнего края и в одном сантиметре от нижнего.

— Фотокопия?

— Именно. С закрытым сверху и снизу текстом. Наспех сляпанный фотомонтаж. Бумага, шрифт и расположение на листе напоминают формуляры для стажировки. Помните, я занималась этим в Париже? А фраза «Задействован лично» звучит по-квебекски. Это письмо изготовили в ККЖ.

— С какой целью?

— Создать мотив, способный убедить ваше руководство отправить вас сюда. Если бы Лалиберте выдал свои истинные намерения, Брезийон никогда не согласился бы на вашу экстрадицию.

— Экстрадицию? О чем вы, лейтенант? Лалиберте спрашивал, что я делал в ночь на двадцать шестое октября, я это понимаю. Я тоже себя об этом спрашивал. Он спрашивает себя, что я мог делать с Ноэллой, это я тоже понимаю. Я тоже задаю себе вопросы. Но, Ретанкур, я не подозреваемый.

— Сегодня после обеда вы все ушли, оставив слониху Ретанкур дремать на стуле. Помните?

— Получилось неловко, но вы ведь могли пойти с нами.

— Вовсе нет. Я уже превратилась в невидимку, и никто из них не сообразил, что они оставляют меня одну. Одну, в непосредственной близости от зеленой папки. Я могла рискнуть — и рискнула.

— Я не…

— Я сняла фотокопии. Главное в моей сумке.

В полумраке кабины Адамберг посмотрел на своего лейтенанта. Машина опять неслась слишком быстро.

— В отделе вы тоже так пиратствуете по зову интуиции?

— В отделе я работаю телохранителем.

— Сбавьте скорость. Совершенно ни к чему, чтобы нас остановили с той бомбой, которую вы везете в сумке.

— Что да, то да, — признала Ретанкур, отпуская педаль. — Эта чертова автоматическая коробка передач меня просто завораживает.

— Вы вообще увлекающаяся натура. Представляете, какой шум мог подняться, застань вас кто-нибудь у ксерокса?

— А вы представляете, что было бы, не загляни я в досье? В воскресенье в ККЖ никого не было. Я слышала звук ваших голосов и успела бы все положить на место. Я знала, что делала.

— Сомневаюсь.

— Они провели большое расследование. И знают, что вы спали с девушкой.

— От хозяйки квартиры?

— Нет. Но у Ноэллы в сумке был тест на беременность, пипетка с мочой.

— Она была беременна?

— Нет. Тестов, которые дают ответ за три дня, нет в природе, но мужики этого не знают.

— Так зачем же она носила его с собой? Собиралась шантажировать бывшего дружка?

— Она хотела обмануть вас. Возьмите отчет в моей сумке. Синяя папка, кажется, страница десять.

Адамберг открыл сумочку Ретанкур, которая больше походила на вещмешок с инвентарем для выживания: щипцы, веревка, крючки, косметика, тандеры, нож, фонарик, пластиковые пакеты и много чего другого. Он зажег свет и открыл страницу 10: анализ мочи Ноэллы Кордель, вещественное доказательство РРТ 3067. «Наличествуют следы спермы, — прочитал он. — Проведено сравнение с образцом СТЖ 6712, взятым с белья в комнате Жана-Батиста Адамберга. Сравнительный анализ ДНК положительный. Половой партнер установлен».

Под текстом находились две схемы — абсолютно идентичные. Адамберг закрыл папку и погасил свет. Его бы не смутил разговор о сперме, но он был благодарен Ретанкур за то, что позволила ему прочесть это самому.

— Почему Лалиберте ничего не сказал? — тихо спросил он.

— Он забавляется, комиссар. Смотрит, как вы увязаете, и наслаждается. Вы лжете — и множите лжесвидетельства.

— И все-таки, — Адамберг вздохнул, — даже если он знает, что я спал с Ноэллой, установить связь с убийством не может. Это совпадение.

— Вы не любите совпадений.

— Нет.

— И он тоже. Девушку нашли на перевалочной тропе.

Адамберг замер.

— Это невозможно, Ретанкур, — выдохнул он.

— В маленьком прудике, — мягко добавила она. — Может, поедим?

— У меня нет аппетита, — буркнул Адамберг.

— А я проголодалась. Надо подкрепиться — вам, кстати, тоже, иначе сломаетесь.

Ретанкур остановила машину и достала из сумки сэндвичи и яблоки. Адамберг медленно жевал, рассеянно глядя в никуда.

— Даже если, — бормотал он. — И что это доказывает? Ноэлла постоянно торчала на тропе. С утра до вечера. Она сама говорила, что это опасно. Не я один там гулял.

— Вечером — один. И еще голубые, которым Ноэлла Кордель сто лет была не нужна. Полицейские много чего выяснили, в том числе то, что вы бродили по тропе три часа, с половины одиннадцатого до половины второго ночи.

— Я ничего не видел, Ретанкур. Я же говорил вам, что был пьян. Должно быть, шатался туда-сюда. Потом упал и потерял фонарик. Ваш.

Ретанкур вынула из сумки бутылку вина.

— За качество не ручаюсь, — сказала она. — Выпейте.

— Не могу.

— Несколько глотков. Прошу вас.

Растерянный Адамберг подчинился. Ретанкур забрала бутылку и тщательно закупорила ее.

— Они допросили бармена из «Шлюза», — продолжала она, — того самого, которому вы сказали: «Если копы подойдут, я тебя проткну».

— Я говорил о моей бабушке. Она была очень храбрая женщина.

— Может, и так, но им ваша фраза не понравилась.

— У вас все, Ретанкур?

— Нет. Еще они знают, что вы ничего не помните о той ночи.

В машине установилась долгая тишина. Адамберг откинулся на спинку, поднял глаза к потолку и застыл, как человек в состоянии шока.

— Я говорил об этом только Данглару, — глухо произнес он.

— Но им это известно.

— Я все время гулял по этой тропе, — продолжал он бесцветным голосом. — У них нет ни мотива, ни доказательства.

— У них есть мотив — тест на беременность, шантаж.

— Немыслимо, Ретанкур. Это какая-то дьявольская махинация.

— Судья?

— Почему бы и нет?

— Он умер, комиссар.

— Мне плевать. У них нет доказательств.

— Есть. На девушке был кожаный ремень, который она купила в тот самый день.

— Он мне это сказал. И что?

— Он валялся в куче листьев, рядом с прудом.

— И что?

— Мне очень жаль, комиссар. На нем ваши отпечатки пальцев. Они сравнили их с отпечатками, снятыми в вашей комнате.

Адамберг не шевелился, оцепеневший, оглушенный ужасными новостями, захлестывавшими его, как волны прибоя.

— Я никогда не видел этого ремня. Никогда его не расстегивал. А девушку не видел с вечера пятницы.