Александра Маринина - Украденный сон
– Хозяин вас ждет? – спросил Борис, запирая машину.
– Нет.
– А вдруг мы его не застанем, что тогда?
– Вот когда не застанем, тогда и решим, что делать, – ответила Настя, стараясь казаться беззаботной. На самом деле она ясно понимала, что сегодня они получили выигрыш во времени, и если не смогут его использовать, если Смеляков куда-нибудь уехал, то… Додумывать мысль до конца ей не хотелось. Очевидно, что второй раз примитивный фокус наподобие сегодняшнего, с поликлиникой, у них не пройдет. ОНИ ждут от нее сложных ходов, и только поэтому удалось при помощи дешевого «бородатого» трюка выиграть хоть немного времени. Завтра ОНИ будут знать об обмане, и тогда она не сможет даже выйти в туалет, чтобы это не осталось незамеченным.
Так что сегодня – главный день, решающий во всей операции, и исход ее зависит от того, сколько ей, Насте, удастся за этот день сделать.
Она решительно толкнула калитку, и в ту же секунду на крыльце появился пожилой мужчина с красивой окладистой бородой и седыми волосами.
– Вам кого? – вопросил он зычным басом.
– Григорий Федорович?
– Я.
Настя подошла к крыльцу и уже полезла было в сумку за удостоверением, но внезапно решила сыграть наугад.
– Можно нам войти?
– Проходите.
Смеляков посторонился, пропуская гостей в дом. Изнутри жилище напоминало городскую квартиру, комфортабельную, даже роскошную. Стены обшиты деревом, на окнах тяжелые шторы из дорогой ткани. В большой центральной комнате горел камин, не электрический, а самый что ни есть настоящий.
Перед камином – кресло-качалка с небрежно брошенным теплым пледом, рядом с креслом на полу – два огромных ньюфаундленда, которые тут же вскочили при появлении посторонних и настороженно застыли.
– Как у вас хорошо! – непроизвольно вырвалось у Насти.
Хозяин довольно улыбнулся. Было видно, что он любит свой дом и гордится им.
– С чем пожаловали? – спросил он, принимая у Насти пальто.
– Григорий Федорович, можно поговорить с вами о событиях тысяча девятьсот семидесятого года?
Реакция Смелякова была совершенно неожиданной. Он радостно улыбнулся.
– Значит, все-таки опубликовали! А я уж и надеяться перестал. Как отдал рукопись в прошлом году, так из журнала ни слуху ни духу. Думал, забраковали. А вы, выходит, прочли и заинтересовались? Только имейте в виду, там не все правда, там и авторский вымысел есть. Да вы садитесь, садитесь, я сейчас чай сделаю, а потом отвечу на все ваши вопросы.
Настя вцепилась в локоть Карташова, чтобы не упасть. Как всегда в минуты внезапных озарений, спазм сосудов приводил к тому, что у нее кружилась голова и слабели ноги.
– Вам плохо? – шепотом спросил Борис, осторожно усаживая ее на мягкий диван.
– Хуже не бывает, – пробормотала она, прикладывая ко лбу ледяную ладонь и стараясь выровнять дыхание. – Ничего, сейчас пройдет. Борис…
– Да?
– Я, кажется, поняла. Мы влипли в чудовищную историю. Это может оказаться крайне опасным. Поэтому уезжайте отсюда, уезжайте прямо сейчас. Я как-нибудь сама доберусь.
– Не говорите глупостей, Анастасия. Я никуда не уеду.
– Поймите же, я не имею права втягивать вас в это. Мне за риск зарплату платят, а вы, посторонний человек, можете при этом пострадать. Пожалуйста, прошу вас, уезжайте. Если с вами что-нибудь случится, я себе никогда не прощу.
– Нет. Не уговаривайте меня. Если не хотите, чтобы я присутствовал при разговоре, я могу посидеть в машине. Но одну я вас здесь не оставлю.
Настя попыталась было возразить, но в комнату вернулся хозяин, толкая перед собой сервировочный столик на колесах.
– Вот и чай! Батюшки, какая вы бледная, – охнул он, взглянув на Настю. – Не заболели?
Она уже почти пришла в себя, даже улыбнулась.
– Я всегда такая, не обращайте внимания.
Они пили чай, заваренный с мятой, зверобоем и брусничным листом, и Григорий Федорович Смеляков рассказывал им про дело об убийстве, совершенном Тамарой Ереминой. Бывший следователь ничего не скрывал: слишком много лет прошло, чтобы оправдываться. Да и модно стало в последние годы писать и говорить о том, как коммунистическая партия творила в стране произвол. Партию ругали, попавших под ее беспощадный пресс жалели, и при таком раскладе Смеляков не видел ничего неприличного или опасного в том, чтобы поведать свою историю.
…На другой день после убийства, когда Тамара была уже арестована, его вызвал к себе один из секретарей горкома партии. Из кабинета секретаря следователь Смеляков вышел начальником городского отдела внутренних дел в Подмосковье и владельцем огромной четырехкомнатной квартиры. Прямо из горкома Григорий Федорович отправился на работу, аккуратно изъял из папки часть документов, заменил их новыми, подделав подписи понятых и свидетелей, и позвонил эксперту Батырову, который вместе с ним выезжал на место происшествия. Батыров пришел не сразу. По его лицу Смеляков догадался, что того тоже вызывали в горком.
– Чего делать будем, Гриша? – затравленно спросил Батыров. – Мне предлагают должность в Кирове, с повышением.
– А мне – в Подмосковье, тоже с повышением. Ты согласился?
– А куда деваться-то? Откажусь – сгноят. Припомнят, что мои родители – переселенные крымские татары.
– Я тоже согласился. У меня шестеро детей, а живем в двух комнатах в коммуналке, друг у друга на головах.
– Да разве в этом дело? – грустно сказал эксперт.
– А в чем?
– В том, что нам с тобой ничего не предлагают. Нам приказывают. Квартиры и должности – это уж так, для благородства, от широты души. Нам приказывают сфальсифицировать уголовное дело и убирают с глаз подальше.
А мы с тобой совершаем преступление.
– Ну что ты, Рашид, – заволновался Смеляков, – какое же тут преступление? Никто не пострадает. Еремина – убийца, это очевидно, да она и сама не отрицает. От нас только хотят, чтобы свидетели, которые были у нее в квартире в момент убийства, в деле не фигурировали. Ну и ладно, пусть их не будет. Кому от этого плохо? Хорошие мальчики, студенты, случайно оказались дома у Ереминой, так это дело молодое, с кем не бывает. Они в таком институте учатся! Если там только узнают, что они пьянствовали вместе с проституткой-алкоголичкой, их сразу же исключат, из комсомола выгонят, – и прощай, карьера. Зачем же ребятам жизнь портить из-за ерунды?
– Может быть, ты и прав, – сухо ответил Батыров. – Что от меня требуется?
– Протокол осмотра места происшествия, – быстро ответил следователь. – Чтобы никаких следов пребывания в квартире лишних людей. Только Еремина и потерпевший.
– А девочка, дочка Ереминой?
– Девочку оставь. Все знают, что она там была.
Уголовное дело забрали в прокуратуру, а Смеляков и Батыров благополучно разъехались, один – в Подмосковье, другой – в Киров. Григорий Федорович вышел на пенсию четыре года назад. Шестеро его детей давно выросли, обосновались в Москве, обзавелись семьями. Трое сыновей занялись бизнесом. Тогда и решили продать четырехкомнатную квартиру и построить отцу роскошный дом, где ему, недавно овдовевшему, будет уютно и удобно и куда можно приезжать с семьями и друзьями поплавать в озере, покататься на лыжах, попариться в бане и вообще как следует отдохнуть.
Григорий Федорович против такого решения не возражал, наоборот, обрадовался, что сможет на старости лет воплотить в жизнь свою давнюю мечту о доме с камином, библиотекой, креслом-качалкой и большими собаками, благо денег у сыновей-бизнесменов было много. Обустроив по собственному усмотрению и вкусу дом и насладившись комфортом и покоем, Смеляков решил попробовать себя в литературе. Это было еще одной его заветной мечтой.
Написал сначала несколько документальных очерков, как говорится, расписался, а потом замахнулся на повесть, в которой изложил то самое дело Тамары Ереминой. Написал так, как было на самом деле.
– А на самом деле в кухне на стене было вот это?
Настя протянула ему рисунок, сделанный Карташовым со слов Вики. Смеляков кивнул.
– Где же все-таки опубликовали мою повесть?
– Боюсь, что нигде, Григорий Федорович.
– Значит, вы прочли рукопись в редакции?
– Нет, вашу рукопись я не читала.
Смеляков впился в нее тревожным и подозрительным взглядом.
– Тогда как вы узнали?
– Прежде чем я отвечу, позвольте, я кое-что прочту вслух.
Она достала из сумки «Сонату смерти», предусмотрительно обернутую бумагой, чтобы скрыть рисунок на обложке, открыла в том месте, где лежала одна из многочисленных закладок, и начала переводить с листа. Прочтя два абзаца, она подняла глаза на Смелякова.
– Нравится?
– Что это? – с ужасом спросил он. – Откуда вы это взяли? Это же мое, из моей повести. Вид из окна моего служебного кабинета. На обшарпанной стене дома огромный транспарант «Слава КПСС». А под ним мальчишки-хулиганы нарисовали свастику. И под всем этим художеством каждую субботу валялся один и тот же пьяный, которого потом забирали в вытрезвитель. Это ведь нельзя случайно придумать, правда?
