Ю Несбё - Пентаграмма
Ей принадлежал верхний этаж дома в Оппсале, где она жила с мамой. Они прекрасно ладили друг с другом, а уж отец, пока был жив, и вовсе в Беате души не чаял. Наверное, поэтому она и пошла по его стопам в полицию. Хобби у нее не было. Хотя она встречалась со следователем Халворсеном, соседом Харри по кабинету, у нее не было никакой уверенности в будущем их отношений. В журнале «Она», правда, писали, что такого рода сомнения естественны, поэтому все же стоит пойти на риск. Но риск и сомнения Беата не любила. Она любила свою работу.
Подростком она краснела от одной только мысли о том, что кто-то о ней думает, и большую часть времени искала различные способы спрятаться. Краснела она по-прежнему, зато теперь ей было куда спрятаться — за грязные кирпичные стены службы экспертизы, где часами можно было в тишине и спокойствии изучать отпечатки пальцев и следы обуви, отчеты по баллистике и сопоставлению голосов, видеозаписи, анализы ДНК, крови и фрагменты тканей — бесконечные улики, с помощью которых распутывались сложные и громкие дела. Беата поняла, что в ее работе опасностей не так уж много. Главное — говорить громко и четко, стараться не краснеть, не терять лица и не стыдиться неизвестно отчего. Кабинет на Кьёльберг-гате стал ее крепостью, а униформа — доспехами.
Было уже полпервого ночи, когда телефонный звонок оторвал ее от лабораторных отчетов по пальцу Лисбет Барли. На экране телефона высветилось «неизвестный номер», и сердце бешено забилось. Только бы не он!
— Беата Лённ.
Он! Его слова звучали, словно резкие удары.
— Почему ты не позвонила мне насчет отпечатков?
Она на секунду задержала дыхание. Потом ответила:
— Харри сказал, что передаст тебе.
— Спасибо, передал. В следующий раз информируй в первую очередь меня. Ясно?
К горлу подкатил ком — Беата не знала, от страха или от злости.
— Хорошо.
— Ты еще что-нибудь говорила ему, чего не говорила мне?
— Нет. Разве что про результаты исследования вещества, которое мы обнаружили под ногтем присланного пальца.
— У Лисбет Барли? И что вы там нашли?
— Экскременты.
— Что?
— Дерьмо! — в раздражении повысила она голос.
— Мерси, я в курсе, что такое экскременты. Есть догадки, откуда они?
— Да, — коротко ответила Беата.
Не дождавшись продолжения, он сказал:
— Задам вопрос иначе. Чьи они?
— Наверняка не знаю, но могу предположить.
— Ах, будьте так любезны…
— В них найдена кровь — вероятно, человек болен геморроем. Третья группа крови. Встречается лишь у семи процентов населения. Вилли Барли зарегистрирован как донор. И у него…
— Ясно. Так какое ты делаешь заключение?
— Не знаю, — поспешила ответить Беата.
— Но ты ведь знаешь, что анус — эрогенная зона? А, Беата? Как у женщин, так и у мужчин. Или забыла?
Беата закрыла глаза. Лишь бы он не начал снова. Не надо. Все давно прошло, и она уже начала забывать, вытеснять это из памяти. Но его голос был твердым и гладким, как змеиная кожа.
— Ты умеешь притворяться очень правильной девочкой, Беата. Мне это нравится. И нравилось, когда ты делала вид, что тебе этого не хочется.
«Никто ничего не знает», — мысленно убеждала себя она.
— А у Халворсена так же хорошо получается? — продолжал Волер.
— Всё, пока, — сказала Беата.
В ушах раздался его смех. И тогда Беата поняла: спрятаться некуда и достать ее могут повсюду. Как это случилось с теми тремя женщинами, которые чувствовали себя в полной безопасности. Потому что нет на свете ни прочных крепостей, ни надежных доспехов.
Эйстен сидел в такси на Тересес-гате и слушал «Роллинг Стоунз», когда вдруг зазвонил телефон.
— Такси Осло, — сказал он в трубку.
— Привет, Эйстен. Это Харри. У тебя в машине кто-нибудь есть?
— Только Мик и Кит.
— Кто?
— Лучшая группа в мире.
— Эйстен!
— Нда?
— «Стоунз» не лучшая группа в мире. Да и песню «Wild Horses» написали не Кит с Миком, а Грэм Парсонс.
— Все это сплетни, и ты это знаешь. Бывай…
— Алло? Эйстен?!
— Скажи мне что-нибудь хорошее. Быстро.
— «Under My Thumb» — действительно неплохая песня. И в «Exile On Main Street» есть интересные моменты.
— Хорошо. Чего хотел?
— Помощь нужна.
— На дворе — три часа ночи. Может, поспишь?
— Не могу, — сказал Харри. — Стоит закрыть глаза, и сразу так жутко становится…
— Тот же кошмар, что и раньше?
— Кино из ада — повтор по заявкам зрителей.
— Про лифт?
— Про лифт. И я каждый раз схожу с ума. Как скоро ты сможешь подъехать?
— Ох, не нравится мне это, Харри.
— Когда?
Эйстен вздохнул:
— Подожди минут шесть.
Когда Эйстен поднимался по лестнице, Харри уже напялил джинсы и ждал его в дверях.
Они сели в гостиной. Свет включать не стали.
— Пиво будет? — Эйстен снял бейсболку с надписью «Playstation» и зачесал назад редкие потные космы.
Харри покачал головой.
— Тогда вот, — сказал Эйстен и поставил на стол черную тубу, похожую на футлярчик из-под фотопленки. — Держи. Флунипам. Вырубает с гарантией. Одной таблетки за глаза хватает.
Харри внимательно посмотрел на цилиндрик, потом сказал:
— Я позвал тебя не за этим, Эйстен.
— Нда?
— Нда. Мне хочется узнать про взлом кодов. Как это делается?
— Ты про хакеров? — Эйстен был немало удивлен. — Собираешься взломать пароль?
— Вроде того. Читал в газете про маньяка? Мне кажется, он оставляет нам закодированные послания. — Харри включил лампу. — Гляди.
Эйстен посмотрел на лист бумаги, который Харри положил на стол и удивился:
— Звезда?
— Пентаграмма. Этот символ он оставил дважды. В первый раз вырезал на балке у кровати жертвы, а во второй — нарисовал на пыльном экране телевизора в магазине напротив другого места преступления.
Эйстен посмотрел на звезду и кивнул:
— И ты думаешь, я помогу тебе разобраться, что это значит?
— Нет. — Харри подпер подбородок руками. — Но надеюсь, ты расскажешь мне про принципы расшифровки кодов.
— Харри, я же взламывал математические коды, а у человеческих — иной смысл, другая семантика. Я, например, до сих пор ни разу правильно не вычислил, что имеют в виду женщины, когда говорят «нет».
— Представь себе, что в нашем случае задействованы и человеческая логика, и некий подтекст.
— Тогда это уже криптография, тайнопись. Для этого помимо логического мышления нужно умение задействовать подсознание и интуицию — все то, что ты знаешь, но не знаешь, что знаешь. Придется использовать линейное мышление и распознавание образов. Слыхал об Алане Тьюринге?
— Нет.
— Этот англичанин в войну расшифровывал немецкие коды. Проще говоря, выиграл Вторую мировую. Он говорил, что для расшифровки нужно сначала понять, в каком измерении действует противник.
— Это как?
— Скажем так, этот уровень выше букв и цифр. Надъязыковой. И ответы надо искать не на вопрос «как», а на вопрос «зачем». Понятно?
— Нет.
— Никто не понимает. Это, скорее, особый дар — вроде ясновидения.
— Предположим, мы знаем зачем. Что дальше?
— Дальше придется потратить уйму времени. Комбинируй варианты, пока не вымрешь.
— Нельзя мне вымирать. И уймы времени у меня нет. Побыстрее можно?
— Тогда есть только один известный мне способ. Транс.
— Ну, разумеется, транс. Вот теперь все понятно.
— Я не шучу. Продолжаешь смотреть на информацию, пока не избавляешься от всех мыслей. Все равно что перегрузить мышцу и вызвать ее спазм. Что-то в этом роде. В восемьдесят восьмом я четыре ночи подряд взламывал систему счетов Датского банка. На голом энтузиазме и капельке ЛСД. Получится подсознательно взломать код — считай себя королем. А если не получится…
— То что?
Эйстен засмеялся:
— Угодишь в психушку. Там полно таких, как я.
— Транс, говоришь?
— Ага. Транс. Интуиция. Может быть, немного фармацевтической помощи…
Харри взял со стола черный цилиндрик и поднес к глазам:
— А знаешь что, Эйстен?
— Что?
Он кинул тубу через стол, и Эйстен ловко поймал ее.
— Я пошутил насчет «Under My Thumb».
Эйстен положил тубу на край стола и нагнулся завязать шнурки на старых, ужасно грязных лыжных ботинках «Пума».
— Да знаю. Как там Ракель? — спросил он.
Харри пожал плечами.
— Ты от этого такой грустный?
— Возможно, — ответил Харри. — Мне тут предложили работу, и не знаю, смогу ли я отказаться.
— Значит, это явно не работа таксиста. Или предлагал не мой шеф.
Харри улыбнулся.
— Извини, но из меня плохой советчик по вопросам трудоустройства. — Эйстен встал. — Флунипам оставляю здесь. Поступай, как знаешь.
