Алексей Макеев - Очень большие деньги
Прошли сутки после того, как Степанков появился в поселке. Он не стал здесь останавливаться и на ночь вернулся в город, который находился в пятидесяти километрах. Они решили, что им не стоит встречаться на виду у всех, и Глумов объяснил, как найти место, где их никто не увидит.
Ночью Глумов спал вполглаза. Он не верил Степанкову. Однажды тот уже пытался его подставить, и глупо было бы надеяться, что в нем проснется совесть. Да и какая ему выгода помогать Глумову? Это же все равно что самому совать голову в петлю. Чемодан не простит измены. При любом раскладе Степанков будет держаться своих. Возможно, он не слишком комфортно себя чувствует, заманивая Глумова в ловушку, но уж лучше чувствовать себя подлецом, чем вообще ничего не чувствовать, валяясь где-нибудь на городской свалке с пулей в башке. Глумов не осуждал Степанкова – жизнь диктует свои законы, и благородству в ней нет места. Но покорно идти на убой Глумов тоже не собирался.
По идее, он мог бы попробовать уехать, но это был не самый удачный вариант. Его выследили и далеко уйти не дадут. Да и самому ему надоело уже бегать. Он решил разобраться с Бабалу и Бугаем – значит, нужно довести дело до конца. Еще неизвестно, кто кого. Бабалу опасен, но он в чужой стране, Бугай – тупица. Степанков – тертый калач, но ему не слишком-то хочется на старости лет влезать в чужие разборки. Он, скорее всего, будет стараться сделать так, чтобы Глумов скрылся. Это единственный положительный вариант, который мог иметь право на существование. Степанков будет ему помогать, но не из-за огромной любви к нему, а просто чтобы лишний раз не пачкать руки в крови. Для Чемодана Бабалу и Бугай сейчас гораздо опаснее Глумова. Он уже, наверное, сто раз раскаялся, что связался с этими обезьянами. Милиция, наверное, уже дышит ему в затылок. Но ему заплатили большие деньги. Отдавать их жалко, поэтому ему нужно поскорее избавиться от опасных свидетелей. Глумова он, конечно, тоже хочет прикончить, но во вторую очередь.
Обдумав все это, Глумов пришел к выводу, что до определенного момента ему не следует чрезмерно опасаться Степанкова. Их главная задумка – сделать так, чтобы Бабалу и Бугая прикончили менты, – похожа на правду. Такой выход был бы для Чемодана максимально удобным. Он бы тогда умывал руки. Если бы гости из далекой страны умолкли навеки, ментам нечего было бы предъявить Чемодану. Наверняка Степанков заряжен именно на это – в первую очередь избавиться от «друзей». Про тайные его мысли Глумов не знал, но надеялся ухватить какой-нибудь намек в разговоре.
На место встречи он пришел на полчаса раньше, чем договорились. Море было темным и неприветливым. До самого горизонта тянулись по небу серые растрепанные тучи. Ни единого человека на берегу, ни одной лодки в заливе. Глумов занял удобную для наблюдения позицию и стал ждать. Рукоятка пистолета в кармане была согрета теплом его ладони. Он был готов к чему угодно.
Ровно через полчаса где-то в отдалении прошумел автомобильный мотор, а через некоторое время из-за камней появилась грузная фигура Степанкова. Он двигался осторожно, неуклюже, то и дело спотыкаясь. По сторонам почти не смотрел, но Глумова заметил и махнул издали рукой. Глумов не ответил, а еще раз внимательно окинул взглядом окрестности. Но, похоже, Степанков действительно был один.
– Ну, брат, выбрал ты местечко! – с упреком сказал он, когда добрался до места, где стоял Глумов. – Все пятки посшибаешь! Я ведь уже немолодой, чтобы козлом по горам скакать!
– Ничего, жирок растрясти – для здоровья полезно, – ответил Глумов. – Ну что у тебя нового?
– Отзвонился вчера Чемодану, – вытирая со щек и со лба пот, сказал Степанков. – Сказал, что нашел тебя.
– Это понятно, – усмехнулся Глумов. – Дальше-то что?
Степанков поднял на него тяжелый взгляд.
– Как я тебе и говорил – твои кореша уже сюда выехали. Чемодан намекнул, что у них там какие-то неприятности начались, так что все удачно совпало. – Он сердито покривил рот. – Еще бы не неприятности! Эти уроды везде наследить успели! Ментов разозлили до предела. Кстати, о ментах… Говорят, твой портрет по всей территории разослали. Ты там молодой, красивый. Правда, значишься как Глумов, но не дай бог, не дай бог… тут тебя на заметку еще не взяли?
Глумов вспомнил про следователя, проверявшего его документы, и мысленно выругался. В паспорте он Смолянинов, но у ментов глаз наметанный, и если была на него ориентировка…
– Ментам-то откуда про меня известно? – грубо спросил он, подозрительно разглядывая мрачное лицо Степанкова.
Тот тряхнул головой, словно вспомнил что-то важное.
– Совсем забыл тебе сказать! – объявил он. – Ты ведь с Машкой Перепечко крутил, так? А после того как ты смылся, твои дружки ее проведали…
– Что?! Что они с ней сделали? Это ты их навел, сука!
Глумов, не помня себя от ярости, шагнул прямо на Степанкова. Рука его сама собой вырвала из кармана пистолет. Степанков невольно попятился, споткнулся о камень и, неловко взмахнув руками, шлепнулся задом о землю. Глумов тут же остановился, словно очнувшись, и, хмуро посмотрев на побледневшего Степанкова, медленно спрятал пистолет.
– Ну ты дурной! – убежденно произнес Степанков. – Вы там в горах все такие, что ли?
– Это ты дурной, если думаешь, что я верю каждому твоему слову, – сказал Глумов. – Кто, кроме тебя, знал, что я встречаюсь с Машкой?
– Кто?! Да пол-Москвы об этом знало! – возмущенно воскликнул Степанков. – Или ты думаешь, что никто ничего не видит? Ты мотался с ней по кабакам, знакомился со всеми подряд. Или ты думаешь, никто тебя не узнал? Она сама трещала на каждом углу – Глумов, Глумов!.. Скажи спасибо, что я тебе паспорт организовал, а то бы вся страна знала тебя сейчас в лицо. Видел тебя с ней кто-то из людей Чемодана. Ну а Чемодану про тебя я сказал, это верно. Но этот вопрос мы, кажется, уже обсуждали. Может, подумаем, как нам из всего этого выкрутиться? Дай руку!
Глумов помог ему подняться. Степанков, сердито сопя, отряхнул брюки и поднял голову.
– Короче, вот такие дела, Глумов! – сказал он примирительно. – Предлагал я тебе когти рвать, а получается, что тебе вообще отсюда сваливать надо. Не принимает тебя Россия! Не будет тебе здесь удачи.
– Тоже мне, пророк нашелся! – зло бросил Глумов. – Патриот российский! Я здесь родился и прав не меньше тебя имею. А менты меня ищут со слов Машки. Им Бугай с Джеком нужны, а не я.
– Уверен? – прищурился Степанков. – Ты, значит, чистый, как новорожденный ягненок? Только паспорт у тебя – один липовый, а другой американский. И занимался ты неизвестно какими делами неизвестно где. И за тобой по следам вурдалаки ходят. И ты двоих честных российских граждан замочил мимоходом. А так у тебя все в порядке!.. Ну, тебе виднее. Но мой тебе совет – как только будет просвет, рви отсюда как можно дальше! Я тебе препятствовать не стану, скажу, что не справился с таким молодым и прытким. Может, вспомнишь меня когда-нибудь добрым словом.
– Когда венок тебе на могилу буду класть, – отрезал Глумов. – Ты сначала заслужи его, доброе слово! Кто вместе с Бугаем приедет?
– Да неважно кто, – угрюмо сказал Степанков. – Какая разница? Чемодан никого из своих больше подставлять не будет. Отвезет эту парочку сюда – и прошла любовь. Их на тачке везут. Средняя скорость – сто двадцать в час. Водилы меняются, чтобы без остановок. В Москве слишком горячо стало. Считай, ночью они уже здесь будут. Думаю, они сразу же захотят тебя навестить, чтобы с утреца уже свободными себя чувствовать.
– Ну, смотри, Кенарь, если кинешь меня!.. – неопределенно пообещал Глумов. – Я ведь так просто вам не дамся. А уж тебя в первую очередь постараюсь угробить, не сомневайся!
– Да я и не сомневаюсь, – сказал Степанков, мстительно сверкнув глазами. – Я и так уж стараюсь спиной к тебе не поворачиваться. Навязался ты на мою голову! Лучше бы ты сдох там, в своих джунглях! Какого черта ты сюда приперся? Кому ты здесь нужен? Нет тебе здесь места, сволочь! Все места заняты, вагон отправляется, понял?! Я одного хочу, чтобы ты отсюда убрался и оставил нас всех в покое. А ты уперся, как баран, да еще угрожаешь. Кому ты угрожаешь, мразь?! Да если бы я захотел, ты давно бы в канаве валялся с перерезанной глоткой! Дойдет это когда-нибудь до твоей тупой башки? Это благодаря мне ты до сих пор жив, скотина! И не смей меня называть Кенарем! Еще раз услышу – влеплю пулю в башку без разговоров!
Он был взбешен и распалялся все больше. Наклонив голову, он выкрикивал злые слова, и слюна летела из его раскрытого рта. На бледных щеках выступил лиловатый румянец.
Глумов выслушал его проклятия с каменным выражением на лице. Когда же Степанков немного выдохся и замолчал на секунду, Глумов поднял руку и сказал:
– Ладно, хорош! Поговорили! Не упирайся, я тебя понял. За Кенаря извини. Дурная привычка. Больше ни разу не вспомню, обещаю. И вообще, зря ты обижаешься. Я же не обижался, когда ты мне про мои грехи пел. А мне доверяться никому нельзя. Такая у меня сейчас полоса. Ты говоришь, двоих я угробил? Это верно. Но это была самооборона. Промедли я хоть секунду, и разговаривал бы я сейчас с Бугаем, а не с тобой. А больше никаких грехов на мне нет. Но ты прав – не приживаюсь я тут, не идет это дело. Видно, сильно я за эти годы изменился, чужим стал. Только вот вопрос – уйти теперь тоже не так просто. Прежде всего мне от Бабалу с Бугаем избавиться надо.
