Эд Макбейн - Леди, леди, это я!
— Семь, — сосчитал Карелла. — И что это нам дает?
Она пожала плечами.
— А может, написать его задом наперед? — спросил Карелла. — Это на что-нибудь похоже?
Тедди посмотрела и отрицательно покачала головой.
— Давай-ка, вернем буквы на свои места. Значит, обои. А обои бывают бумажными и тканевыми, ведь так?
Она кивнула.
— Обои, бумага, ткань, — он пожал плечами. — Тебе что-нибудь приходит на ум?
Тедди отрицательно покачала головой.
— Может быть, он пытался сказать нам, что человек, который устроил бойню в магазине, носил какую-нибудь обойную или бумажную фамилию, а?
Лицо Тедди выразило сомнение.
— Обои, — снова начал перечислять похожие слова Карелла, — обивка, бумага, ткань. Перед смертью он должен был выбрать самый короткий вариант, ведь так?
Тедди стала что-то быстро показывать руками. Карелла следил за ее знаками: Может быть, Уиллис его не вполне расслышал или не так понял. А вдруг умирающий свидетель говорил что-то совсем другое.
— Например?
На листке бумаги она написала: БОЙЩИК.
— Как человек, который что-то оббивает?
Тедди утвердительно покачала головой.
— Бойщик. — Он немного поразмыслил над этим словом. — А что? Может быть. — Он пожал плечами. — А может, он говорил нечто вроде «отбойщика». — Он взглянул на ее лицо и понял, что для Тедди все эти слова — «обойщик», «бойщик», «отбойщик» одинаковы, потому что она читает по его губам. Он придвинул к себе лист бумаги и написал: ОТБОЙЩИК.
— А кто такой «отбойщик»? — спросила знаками Тедди.
— Я сам не знаю, — сказал он. — Наверное, это человек, который что-то отбивает… может, чечетку?
Тедди широко улыбнулась.
— Да. У вас, у итальянцев всегда были проблемы с произношением, — сказала она ему жестами.
— Вота, истина правда твоя! — рассмеялся Карелла. — Как она говорица, у бедная масса Векслер не был корош произношений, потому что он не был итальяно. — Он отложил карандаш. — Ну, иди ко мне. А как ты думаешь, не пора ли нам проверить на прочность обивку на нашей кровати? — Он взял ее на руки и понес в спальню.
Никто из них не знал, насколько близко они подошли к желанной истине.
Ноябрь.
Деревья потеряли свой лиственный наряд.
В одиночестве он блуждал по улицам, и злой холодный ветер нещадно трепал его белокурые волосы на непокрытой голове. На территории, находящейся под опекой его полицейского участка, проживало девяносто тысяч человек, а во всем городе — восемь миллионов. И кто-то из них был убийцей его Клэр.
Кто же? — Этот вопрос сидел в его голове мучительной болью, не давая покоя ни днем, ни ночью.
Он стал замечать за собой новую привычку — заглядывать в лица прохожих. Каждого встречного он невольно воспринимал как потенциального убийцу и тщательно изучал его лицо и глаза в поисках неведомого ему самому намека или улики. В толпе он высматривал белого мужчину чуть выше среднего роста, без шрамов и родимых пятен, нормального телосложения, одетого в темное пальто и серую шляпу, и желательно также, чтобы он носил темные очки.
Это в ноябре-то?
Слишком многого хочешь.
Кто же это?
Попробуй — угадай.
Леди, леди, это — я.
Леди, леди, это — я, я… стрелял и убил. Это я оставил в твоем боку эти зияющие раны, это я залил твоей кровью весь пол в магазине, это я забрал твою жизнь и опустил тебя в могилу.
Но кто ты?
Кто ты, мерзкая гадина?
Он не слышал ничего кроме гулкого эха своих шагов по тротуару. Вокруг него загорались и гасли огни неоновых реклам, машины гудели и проносились мимо, раздавались шумные голоса и смех людей. Но ничего этого он не слышал — ему слышался лишь мерный ритм его шагов и доносящийся откуда-то издалека тихий голос Клэр:
— А я купила себе новый бюстгальтер.
— Неужели?
— Если бы ты видел, Берт, как он мне идет. Ты меня любишь, Берт?
— Ты же знаешь, что люблю.
— Тогда скажи мне об этом.
— Я сейчас не могу.
— А попозже скажешь?
На глаза ему вдруг навернулись слезы. Он вдруг так остро почувствовал всю безвозвратность утраты Клэр и свое отчаяние, что ему показалось, что сейчас он упадет и умрет прямо здесь на тротуаре.
Он вытер глаза и вдруг вспомнил, что так и не успел сказать ей в последний день, что любит ее. Хуже всего то, что такой возможности у него больше уже не будет.
Но им, наконец, повезло. И повезло несколько раз. Прежде всего, повезло в том, что, когда позвонила жена Джозефа Векслера, к телефону подошел Стив Карелла. Повезло, что трубку не снял Берт Клинг, который сильно сочувствовал этой женщине и в процессе долгого общения с ней научился настраивать свой слух под нее и воспринимать этот жуткий акцент без наводящих вопросов. Повезло, что на звонок не ответил Мейер Мейер, который сам был выходцем из той среды, где люди говорили с похожим акцентом, и он мог пропустить мимо ушей тот важный ключ к разгадке, который она обронила в разговоре. И повезло в главном что Карелла так долго возился со словом «обойщик» и его вариантами, что он, подобно голодному хищнику, уже был подсознательно готов ухватить любой намек или похожее слово, которое поможет разгадать эту загадку. Сильно повезло, что разговор происходил по телефону, а не лично с глазу на глаз. Аппарат создавал некий барьер между говорящими. А поскольку Стив никогда не видел этой женщины и не беседовал с ней раньше, то ему оставалось только старательно вслушиваться в каждое слово и каждый звук, который приходил к нему по проводам.
— Алло, тут говорит миссис Векслер, — сказал голос по телефону.
— Да, мадам, — ответил Карелла.
— Я жена от своего мужа Джозеф Векслер, — сказала она.
— Да-да, миссис Векслер. Как вы поживаете. Меня зовут детектив Карелла.
— Здравствуйте, — сказала она, — мистер Карел, я бы не стал беспокоить вас… Я знаю, что вы заняты.
— Ничего страшного, миссис Векслер, слушаю вас.
— Вот, знаете ли, когда пришел ко мне ваш детектив, я отдала ему пачку разных счетов и платежей, как он сказал, чтобы вы имели возможность их пересмотреть. Так, я желаю теперь получить их обратно, знаете.
— Ох, простите нас, пожалуйста, — извинился Карелла, конечно, их давным-давно должны были вам вернуть.
— Это есть не беда, — сказала миссис Векслер. — Я бы не подумала вас беспокоить из-за этих счетов, так они вчера мне прислали второй счет из ремонта, где чинят и красят обивку машин, и тут я, однако, стала вспоминать, что этот счет я еще не платила.
— Я прослежу, чтобы все счета были немедленно отправлены к вам, — сказал Карелла. — Простите, это наше упущение.
— Спасибо. А то я хочу платить их как можно скорее…
— Что-что? — вдруг переспросил Карелла.
— Пардон? Что вы спросить?
— Ну, человек из ремонта, который прислал счет?
— Я не совсем вас понимать, мистер Карел?
— Вы сказали, что вам прислал второй счет тот человек из ремонта машин, как его…?
— А-а… обивщик и красильщик машин. Человек, который чинит и красит снаружи обивку машин. Ну, да. Он прислал мне второй счет. А что с ним?
— Миссис Векслер, а… то, как ваш муж говорил и подбирал слова, похоже на то, как вы говорите?
— Что?
— Ну, ваш… муж говорил так же, как вы?
— А как же, конечно, бедняжка моя. Мы так похожи. Он, знаете, был очень хороший. Дорогой мой…
— Берт! — вскрикнул Карелла.
Клинг оторвал глаза от бумаг на столе.
— Пошли, — сказал Карелла. — До свидания, спасибо, миссис Векслер. Я вам скоро перезвоню. — Он с грохотом бросил трубку на рычаг.
Клинг уже почти пристегнул кобуру с револьвером.
— А в чем дело?
— Кажется, он попался.
Глава 15
На задержание отправились втроем, хотя в данном случае наверное хватило бы и одного.
Прибыв на место, Браун, Карелла и Клинг прежде всего переговорили с Батистой, хозяином гаража. Они протиснулись в маленькую конторку Батисты, где помещалось только его ветхое кресло на колесах, и беседовали там с ним почти шепотом. По мере развития разговора глаза Батисты все больше округлялись от удивления. Он позабыл, что курил сигару, и она, потухнув, глупо торчала в уголке его рта. Время от времени Батиста послушно качал головой. Когда же вся полицейская троица достала револьверы — глаза на лице Батисты и вовсе чуть не вылезли из орбит. Он рассказал им, где находится Бадди Мэннерс, и его попросили оставаться в конторке, пока все не закончится. Он понимающе кивнул, вынул потухшую сигару изо рта и сел в свое древнее кресло. На лице его сохранялось выражение крайнего изумления и озабоченности, он даже на время потерял дар речи — мир привычных криминальных сериалов перешагнул через экран телевизора и неожиданно вошел в его жизнь.
