Андрей Кивинов - Лазурный берег
Крокодайла, правда, через три дня все равно уконтрапупили, но это уже другая история.
— Не надо в горы, — пояснил Рогов. — В Антибах на рынке можно достать. Я хотел, но мужик, который корнями торгует, — ни в какую. Цену набивает, поганец.
— Где его найти? — Сергей уловил желание шефа и уже почти собрался в дорогу.
— Демьяныч, не волнуйся, мы щас сгоняем… — кивнул Серов. — Только на пару слов…
Они вышли на кухню, Серов плотно прикрыл за собой дверь.
— Демьяныч, что с киллерами? Правда, что ли, ждем семи утра?
— Разбежались, — хмыкнул Троицкий. — Сегодня с обоими надо потолковать. А если что — завтра в семь по нашему сценарию кино разыграют.
«А хотел бы я, например, жить вечно? — задумался Любимов. — Старикам-то несладко приходится. Все болезни вываливаются, кости ноют… В семьдесят лет многие уже как развалины. А в двести что будет? А в триста?..»
На днях они сидели с Максом Виригиным в скверике на Шестой Советской, пиво пили. Там такой квадратный скверик, а в центре лавочка. Очень удобная для оперативного наблюдения: все подходы просматриваются. Оперативных целей, кроме пива, у них, правда, никаких не было, но все равно было удобно. И вот сидят, пьют, а мимо ковыляет старушка. Приветливая такая старушка. В платочке в горошек. Остановилась.
— Молодцы, мальчики! — одобрила. — Пиво пьете! Молодцы! Погода хорошая, весна, скоро лето, надо пиво пить!
И поковыляла дальше.
Макс с Жорой смотрят: наискосок идет полная женщина с тяжелыми пакетами из продуктового магазина «Дикси». Продукты там так себе, но зато дешево, что для рядового петербуржца — дело совсем не последнее. Купила, значит, жратвы на большую семью, прет домой. Навстречу ей приветливая старушка в платочке в горошек. Что-то этой женщине сказала. Женщина поравнялась с Жорой и Максом и давай эту старушку в платочке ругать:
— А! Чё говорит-то, а! Ей, говорит, восемьдесят лет, и, говорит, ноги не ходят. А! Вы гляньте — прет как лошадь! А! Нет, вы гляньте! Прет как лошадь! Корова! Ноги, говорит, не ходят! Это у меня ноги не ходят, а мне пятьдесят пять! У меня матери семьдесят пять, она из дома не выползает! Только до туалета! А этой восемьдесят — ноги, говорит, не ходят! Да вы гляньте, гляньте — прет как лошадь!
И смешно, и грустно… Нет, вечно жить не следует.
Очередной пузырек из-под бальзама вечной молодости директор Хлестов запустил в портрет. Удачно — не в губернатора попал, а себе по лбу. Портрет покосился. Хлестов тоже покосился. Лег щекой на стол, высунул язык.
На столешнице — полдюжины пустых бутылочек из-под бальзама и одна еще не распечатанная.
— Ну, что я вам говорил… — язык Хлестова ворочался еле-еле. — Третий час, а я еще жив… Не могли они от бальзама окочуриться. Прованский корень — это сила в членах… И вечная молодость… Хотя и без закуски…
Директор икнул так, что портрет упал со стены. Хлестов в кресле на колесиках подъехал к портрету, поднял, но вешать не стал. Поставил — почему-то лицом к стене.
На глазах — как на то рассчитывал Жора — директор почему-то не молодел.
— Так ты мало еще выпил… — пожал плечами Любимов. — Погибшие по несколько месяцев лечились.
— Мало?! — Хлестов ухарски взмахнул рукой. — Хорошо, давайте еще…
Он решительно взял со стола еще одну бутылочку, примерился отвернуть пробку. Даже облизнулся, как кот. Вошел, короче, во вкус.
Любимов решительно протянул руку, забрал пузырек:
— Ладно, хватит. Готовый уже. Для экспертизы оставь.
— Может, не надо? — шмыгнул Хлестов. — Экспертизы…
— А как же уголовное дело? — нахмурился Любимов.
— Ну не могли они, не могли… «сожмуриться» от моего бальзама. Какой там, к черту, яд, — заскулил директор.
— Тогда объясни, что за корень, — приказал Любимов. Директор и впрямь был «готов»: во всех смыслах.
— Между нами?.. — директор заглянул майору в глаза.
— Конечно, — кивнул Жора.
— Больной прежде всего должен верить в силу лекарства… Согласны?
— Давай без демагогии, — строго сказал Любимов.
— Есть такая штука — плацебо.
— Как-как?..
— Плацебо. Она же фармакон. Тут в чем фокус… — директор икнул. — Слово есть, а штуки самой нету.
— А слово есть? — уточнил Жора.
— Именно! Слово есть, а вещи нет. Больному дается пустая таблетка, ну просто там, допустим, глюкоза. И говорят, что хорошо идет от поноса. Больной верит и излечивается. Чисто силой веры.
— Мошенничество, короче?
— Ну вы скажете… Древний способ! Это еще Гиппократ с Платоном придумали! Главное ведь результат. Так ведь?
Директор ни с того ни с сего вскочил, схватил картину и ловко нацепил ее на гвоздь. Видимо, слова «главное результат» ассоциировались у него с губернатором.
— А что за корень все-таки? — не унимался Жора.
— Валерианы… На спирту… С ароматическими добавками…
— Лихо, — удивился Жора. — А главное, название красивое.
— Я там отдыхал, в Провансе, — Хлестов мечтательно закатил глаза.
— Чего ж тогда так дорого стоит?
Жора попытался в уме прикинуть доходы мошенников. Хорошо устроились — затрат никаких, вреда от них тоже вроде никакого, а людям помогает. Во всяком случае, некоторым. У Любимова сосед по подъезду этим бальзамом вроде грипп вылечил.
— Для пущей веры… — пояснил Хлестов.
— М-да… А этот, — Жора кивнул, — безусый в приемной, он тоже в бальзам верит?
— Не, он знает что к чему. Давно работает.
— Значит, врет, что тридцать ему?..
— Правда, тридцать, — уверил директор. — У него и паспорт есть. Просто развитие замедленное.
— Понятненько… — Жора так и не решил, что ему делать с директором и всей этой конторой «по заготовке рогов и копыт». С одной стороны, явное мошенничество. С другой — людям польза. Надо, что ли, устроить медицинскую экспертизу. — Ладно, гуляй пока. Можно телефоном твоим воспользоваться? Коллеге в Прованс позвоню. Он там в командировке по этому делу…
— Конечно-конечно! — Хлестов угодливо пододвинул аппарат.
Картина снова грохнулась — на сей раз вместе с гвоздем.
— Арбуз, может, возьмем? — предложил Николай.
— Какой, на хрен, арбуз! — огрызнулся Серов. — Корень нужен… Это вот туда как-то, налево. Если оперу верить.
Рынок воображение потрясал, ничего не скажешь. Такой бы устроить в Копалкино. Со всей бы области народ приезжал. Со всего края.
Здесь — прикинул Николай — не менее тыщи мест. Если по пять евро с места в день… Нет, Копалкино в России, а не во Франции. Хорошо, по баксу в день. По одному ничтожному баксу. Тыща в день: ничего так себе. Для Копалкино — атомное бабло. А если по полтора бакса?
А дыни-то, дыни-то какие! В Португалии такие не растут!
— Серый, а может, дынь парочку? Ты только глянь, какие дыни!
Серов нехотя остановился, но дыни оглядел с интересом. Ослепительно оранжевые, размером с дирижабль. Продавец мгновенно протянул по куску на пробу. Сочные и сладкие, как в детстве.
— Ладно, — согласился Серов. — На обратном пути. Сначала дело сделаем.
Нашли продавца, которого описал Рогов. Скептически оглядели его с ног до головы. Не хочет русским корень жизни выдавать? Ну-ну…
— Что вам угодно, месье? — обеспокоился торговец.
— Прованский корень жизни, — внятно сказал по-французски Серов, четко выговаривая каждое слово, чтобы продавец не усомнился в серьезности его намерений.
Продавец, однако, усомнился:
— Но такого нет. У меня уже спрашивали.
— Да ты не стремайся — мы нормально заплатим! — успокоил его Серов.
— Это не меняет дела, — покачал головой торговец. — Такого корня нет в природе.
— Но бальзам-то из него есть… Продается в России.
Француз только развел руками. Вообще у него наготове было много шуток про русских, но над этими типами он решил особо не иронизировать.
— Ну, че он? — спросил нетерпеливый Николай. — Понтуется?..
— Темнит, гад, — мрачно кивнул Серов.
— Дай-ка я его… просветлю.
Николай взял продавца за грудки, тряхнул как следует пару раз. Спросил — по-русски, разумеется:
— Ты чего, мусью долбаный, по-французски не понимаешь?
— Месье, же не компренд па! — взмолился торговец. Дима постучал себя большим пальцем по лбу, а потом сделал то же самое с французом. Довольно больно.
— Ко-о-рень, мусье. Про-о-ванс. Андестенд? Или корень или во!..
Большой кулак Николая описал свистящую петлю прямо перед носом несговорчивого продавца.
— Мы знаем, что у вас есть корень, — пояснил Серов. — И советуем перестать ломать комедию…
О, эти русские… Пора было сдаваться, и продавец вздохнул:
— Хорошо, уважаемые, вы меня убедили. Но это будет дорого стоить.
— Ну? Сколько? — поторопил Серов.
— Пятьдесят евро за унцию.
