Николас Мейер - Пылай, огонь (Сборник)

У него сдало сердце, — еле слышно сказала она. Я кашлянул, чтобы скрыть свою растерянность, а Холмс поднялся на ноги.

— Примите мои соболезнования. Ну что ж, похоже, что наши дела тут окончены, Ватсон, — небрежно сказал он и, как мне показалось, даже с облегчением. — Вот мы и разрешили эту маленькую загадку. — Он сделал жест в сторону Норы Симмонс. — Мадам, нам очень жаль, что мы нарушили ваше уединение в печали и злоупотребили вашим драгоценным временем.

— Но. вы же, конечно, не заберете ее у меня! — вскрикнула баронесса, тоже поднимаясь. — Я только что обрела ее, и, заверяю вас, мистер Холмс, без нее я буду несчастлива.

— Она вряд ли сможет принести вам пользу в ее нынешнем состоянии, — сухо заметил Холмс, — так как сама нуждается в заботе и попечении. — Он снова протянул руку.

— О, но я могу сама ухаживать за ней, — энергично запротестовала баронесса. — Разве я не говорила, что она скорее моя компаньонка, чем горничная. — У нее был такой страдающий голос, что я уже был готов пойти ей навстречу и как врач-профессионал убедить Холмса, что любовь и забота порой могут принести результаты там, где медицина бессильна. Но он резко прервал хозяйку дома.

— Боюсь, что в настоящее время такое решение невозможно, ибо ваша горничная находится на попечении доктора Зигмунда Фрейда из больницы «Алгемайнес Кранкен-хаус». Мы взяли на себя большую смелость, без его разрешения доставив ее сюда. И я бы не пошел на это, не будь уверен, что тут ее удастся опознать.

— Но...

— С другой стороны, думаю, что мне удастся убедить доктора со временем передать эту женщину на ваше попечение. Не сомневаюсь, что в Провиденсе вы уделяли внимание делам церкви, заботясь о сирых и убогих, не так ли?

— Я была очень активна в благотворительных мероприятиях такого рода, — торопливо ответила баронесса.

— Не сомневаюсь. Вы можете быть совершенно уверены, что я сообщу этот факт доктору Фрейду, и, конечно же, он примет удовлетворяющее вас решение, когда зайдет речь о дальнейшей судьбе его пациентки.

Она собралась что-то ответить, но Холмс мягко дал ей понять, что спешит, и мы покинули этот дом вместе с несчастной Норой.

Фиакр ждал нас там, где мы его оставили, и, оказавшись в нем, Холмс, наконец, позволил себе облегченно засмеяться.

— Весьма интересное представление, Ватсон. Полное нервного напряжения и выдумки, которой может позавидовать сама Эллен Терри. Конечно, они подготовились к такого рода событию. Женщину, чувствуется, хорошо натаскали.

— То есть она обманывает нас? — Казалось почти невероятным поверить, что эта величественная женщина — мошенница, но Холмс лишь устало склонил голову, просыпав несколько крошек табака из трубки, когда кивнул в сторону нашей пассажирки.

— Вот эта женщина и есть баронесса фон Лейнсдорф, и ей завещано все имущество, — серьезно добавил он. — Теперь, прежде чем завершить это дело, нам придется восстановить сначала ее права, если не здоровье.

— Откуда вы знаете, что та, другая, лжет?

— Вспомните, как она себя вела — в дополнение к этой невероятной истории о горничной, бесследно исчезнувшей из дома, когда у хозяина случился сердечный приступ.

Кивнув, я согласился, что и мне эта история показалась достаточно неправдоподобной.

— Может быть, есть какая-то связь между событиями, которыми мы занимаемся, и она поможет нам понять ее поведение, — предположил я, пытаясь сформулировать появившуюся гипотезу.— Может быть...

— Может быть, — улыбнувшись, согласился он.— И уже есть некоторые факты, убедительно подтверждающие вывод, к которому я пришел.

— И что же это за факты? — не без скепсиса спросил я.

— Интересно узнать, — ответил он, протягивая мне телеграмму и пропустив мимо ушей недоверчивые нотки в моем голосе, — что Слейтеры из Род-Айленда вот уже в течение двухсот лет принадлежат к религиозной секте квакеров. Квакеры проводят свои собрания, не посещают церковь и не занимаются благотворительностью. И это совершенно точно, — добавил он, поворачиваясь, чтобы взглянуть в окно.

На этот раз мне не удалось скрыть удивления, но, прежде чем я нашелся с ответом, он снова заговорил:

— И кстати, я только что вспомнил, где нам доводилось раньше видеть графа фон Шлиффена.

— Какого графа?

— Фон Шлиффена, джентльмена, миновавшего нас, когда мы входили в дом. Его изображение появилось в «Таймсе» несколько месяцев назад. Разве вы не видели его? Если мне не изменяет память, он был назван главой германского генерального штаба.

 13

Шерлок Холмс теоретизирует

С бокалом красного бургундского Шерлок Холмс стоял в кабинете на Бергассе, 19, у камина, опершись локтем на его верхнюю мраморную доску.

— По завещанию все переходит к новой баронессе, — сказал он.

Оторвавшись от своих записок, доктор Фрейд со страдальческим выражением лица взглянул на него.

— Если вы заранее знали содержание завещания, могли бы сказать мне об этом, — вежливо заметил он. — А так мне пришлось отменить прием пациента. Но вы убедили меня, что поход в нотариальную контору имеет огромное значение.

Холмс только рассмеялся на вежливый упрек в его адрес и поднял руку.

— Я не сомневаюсь, что вы простите меня, доктор. Мною руководило не столько знание, сколько убеждение.

И вы отнюдь не потратили впустую свое утро — доставленные вами данные подтвердили все мои подозрения. Я должен принести вам свою благодарность. Если бы я бегло говорил на немецком, то никогда не позволил бы себе оторвать вас от пациентов. Доктор Ватсон может подтвердить, что я никогда не мешаю его занятиям без убедительных причин. Так вы прощаете меня? Отлично!

После этих слов Холмс рассказал Фрейду о нашей экскурсии. Доктор неодобрительно нахмурился, узнав, что мы взяли с собой пациентку, но успокоился, когда я заверил его в отсутствии с ее стороны какой-либо реакции на дом и его обитателей.

— И теперь пришло время, — продолжил Холмс, доставая свою излюбленную выщербленную глиняную трубку, — собрать воедино все имеющиеся у нас факты и посмотреть, укладываются ли они в рамки созданной нами теории.' — Он Сделал паузу, чтобы щипцами извлечь из камина уголек и разжечь трубку. — Но прежде чем приступить к этому, я хотел бы задать вам один, последний вопрос. Что представляет собой как человек новый немецкий кайзер?

— Он занимает этот пост с 1888 года, — вставил я.

Холмс кивнул, но продолжал смотреть на Фрейда, который задумался, собираясь с мыслями.

— Если бы я должен был охарактеризовать одним словом, я бы назвал его ограниченным, — наконец сказал он.

— А что вы можете сказать о его политике?

— Она посвящена главным образом законодательству по социальным вопросам. Он смертельно боится социализмма, и его внешняя политика пронизана — насколько я могу судить по газетам— агрессивностью, особенно по отношению к России и, в частности, к ее правам на Балканах.

— Что он представляет собой как, личность?

—Это несколько труднее. Он достаточно образован, но возбудим и неуравновешен. Не сомневаюсь, что результатом одного из таких конфликтов и явилась отставка принца фон Бисмарка. Кайзер обожает все, что связано с армией, — мундиры, парады, демонстрации силы. Он... — Фрейд издал короткий смешок.

— Да?

— Честно говоря, в свое время у меня была теория относительно кайзера.

— Мне было бы очень интересно ознакомиться С ней, — тут же вежливо заметил Холмс.

— Вряд ли она представит для вас интерес. — Фрейд резко поднялся, словно досадуя на самого себя.

Разрешите мне самому судить, насколько она окажется мне полезной, — продолжал настаивать Холмс, сводя кончики пальцев и прислонившись к камину, в зубах он стиснул трубку, и дымок ровной спиралью поднимался к потолку.

Фрейд пожал плечами.

— Вы, должно быть, знаете — то ли по его изображениям, то ли из литературы, — что одна рука у кайзера поражена параличом.

— Параличом?

Результат какого-то детского заболевания — может быть, полиомиелита. Я не уверен. Во всяком случае, у него есть определенная физическая неполноценность. — Помолчав, Фрейд искоса посмотрел на меня. — Вы первый, кто услышал от меня об этой его особенности.

Холмс кивнул, выпустив очередной клуб дыма.

— Продолжайте.

— Я буду краток. Мне пришло в голову, что, может быть, настойчивое стремление кайзера к демонстрации силы, его любовь к ярким мундирам — особенно с плащами и накидками, скрывающим деформированную руку, к парадам и медалям, которыми он обожает украшать себя,— мне пришло в голову, что эта любовь к воинственным проявлениям определенным образом служит компенсацией его физической неполноценности. Она должна была возместить для него невозможность пользоваться рукой. Будь кайзер обыкновенным инвалидом, он не был бы столь чувствителен, но ведь он глава империи и наследник длинного ряда благородных воинственных предков.