Рудольф Ложнов - Записки следователя. Привидение
– Это поле находится в пяти километрах от хутора.
– Уточните, пожалуйста, в районе этого поля есть речка Кундрючья?
– Да. Река протекает параллельно с нашим полем.
– Как далеко она находится от вашего поля?
– Я бы ответил так. Не совсем далеко. Вдоль поля тянется лесополоса, можно сказать, лесной массив. За лесным массивом река.
– Хорошо. Скажите, как вы ехали к комбайну, то есть вдоль этого лесного массива или как?
– Как? От хутора до поля есть обыкновенная просёлочная дорога. Обычно накатывают машины. Доехали до поля, а после – прямо по полю к комбайну.
– Долго вы пробыли возле комбайна?
– В пределах тридцати-сорока минут.
– Кто был возле комбайна, когда вы приехали к комбайну?
– Был помощник комбайнёра Алексей. Больше никого.
– Сколько ему лет?
– Ему ещё нет восемнадцати.
– Скажите, вы на поле заехали со стороны лесополосы или с другой стороны поля?
– Мы по дороге, которая тянется вдоль лесополосы, вообще не ехали. Мы далековато от лесополосы заехали на поле.
– Вы после замены ремня не ездили на мотоцикле купаться в реке?
– Рудольф Васильевич, о чём речь, какое там купание? Тут каждая минута дороже золота. Нет. Никто не ездил и не ходил купаться. И так комбайн простоял больше часа. Как только закончили ремонт, тут же завели его и начали работать.
– После, как заработал комбайн, вы остались на поле или уехали куда?
– Я тут же уехал в хутор.
– На этом поле один комбайн работал или несколько?
– На этом поле работал один комбайн Сидушкина. Поле не очень большое, и поэтому послали туда один комбайн.
– За время ремонта, как вы сказали, минут тридцать-сорок, не появлялся ли в этом районе другой мотоцикл с коляской? Иван Потапович, вы не торопитесь с ответом. Подумайте, прежде чем ответить.
– Я прекрасно помню, кроме моего мотоцикла, никакого другого мотоцикла с коляской не было.
– Давайте представим. Вы заняты ремонтом. Оглядываться по сторонам некогда. Тем более вы спешите быстрее закончить ремонт. Могли не заметить? Ведь такое не исключено?
– Нет. Ещё раз нет. Почему? Объясню. Погода была тихая, безветренная. Только жаркая была. У нас-то поле не очень широкое и не очень длинное. Из любого края поля звук работающего двигателя мотоцикла было бы слышно. Его бы мы обязательно слышали. Не было никакого другого мотоцикла. Если вы сомневаетесь в моих словах, то спросите у Сидушкина и Алексея. Я уверен, они скажут то же, что и я.
– Мы не сомневаемся, Иван Потапович. Мы верим. Вам придётся ответить ещё на несколько вопросов. Давайте представим вот такой вариант. Вы заняты ремонтом. В это время со стороны реки раздаётся выстрел из охотничьего ружья. Вопрос: вы бы услышали выстрел?
– Абсолютно да. Я за других не отвечаю, пусть они сами скажут. Но лично я услышал бы.
– Почему вы так уверены, Иван Потапович?
– Знаете, когда сезон охоты на дичь, выстрелы слышны за километры, не то что метров пятьдесят-шестьдесят. Это я говорю о расстоянии от нашего комбайна до реки. Может, при работающем комбайне не слышно, но когда тихо – очень даже слышно. Можете проверить.
«Значит, выстрел был позже, – подумал я мысленно. – Но почему тогда Лисов настаивает, что стреляли в него с появлением мотоцикла? Другого мотоцикла в то время не было, кроме мотоцикла Шершнева. А эти трое купаться не ходили. Откуда же взялись тогда мужики? Были ли они в действительности? Одни вопросы…»
– Вы, Иван Потапович, простите уж нас. Мы и так задержали вас и отняли время. Но напоследок у меня есть ещё один нерешённый вопрос. Скажите, в котором часу вы были возле комбайна?
– Сейчас! – Шершнев посмотрел на свои часы. – Сейчас час времени. Вот примерно в это время мы были возле комбайна.
– Огромное спасибо вам, Иван Потапович, за откровенный, чистосердечный разговор. Ещё раз простите, что потревожили вас. Работа у нас такая. Расспрашивать, уточнять, что, где, как, почему… Напоследок – где мы можем увидеть Сидушкина и его помощника Алексея?
– В данный момент обеденный перерыв, значит, они на обеде. Обедают механизаторы на стане. Вы знаете, где наш стан?
Я отрицательно покачал головой.
– Я знаю, – вместо меня ответил участковый.
– Тогда поехали, – сказал я, и мы покинули гараж.
– Рудольф Васильевич, – обратился ко мне Шершнев, когда мы оказались на улице, – я могу вам задать вопрос?
– Отчего же, можете, Иван Потапович. Задавайте.
– Объясните, пожалуйста, почему вы осматривали мой мотоцикл и снимали отпечатки протекторов колёс? Вы меня в чём-то подозреваете? Простите, я никаких противозаконных действий не совершал. Я от чистого сердца, честно вам всё рассказал. Ничего не утаил. Видит бог, я чист перед законом…
– Иван Потапович, – перебил я его, – успокойтесь. Не казните себя. Не наговаривайте на себя. Никто ни в чём вас не подозревает. Совершено преступление, и совершено оно в районе того поля, где вы ремонтировали комбайн, и в тот день, когда вы повезли на своём мотоцикле Сидушкина к комбайну. Только преступление совершено не на поле, а за лесополосой, на поляне, рядом с рекой Кундрючьей. Есть там небольшая поляночка.
– Я знаю эту поляну, – сказал Иван Потапович.
– Так вот, на этой поляне пятого числа, в четверг, было совершено тяжкое преступление. В данном преступлении фигурирует мотоцикл с коляской. На том мотоцикле приехали трое мужчин и совершили преступление.
– Вы это, Рудольф Васильевич, серьёзно говорите?
– Серьёзно, Иван Потапович, серьёзно. Всё то, что я рассказал, правда.
– Вы сказали, что преступление совершено на поляне за лесополосой, рядом с нашим полем и в тот день, когда мы ремонтировали комбайн, так?
– Да. Именно так. Иван Потапович, почему вас так заинтересовало это место? Вы что, знаете эту поляну?
– Ничего такого. Просто я хотел уточнить место. Много у нас мест и полянок вдоль реки Кундрючьей, и потому спросил. Если та поляна рядом с нашим полем, о которой вы говорили, то я хорошо знаю эту поляну. Место замечательное и красивое. Для купания берег отличный. Дно каменистое, да и глубина реки подходящая. Мы иногда, когда есть возможность, отдыхаем семейно. Бывает, отмечаем праздники. Если не секрет, что же произошло на этой поляне?
Я вкратце обрисовал картину происшествия. Иван Потапович внимательно выслушал мой рассказ и, когда я закончил, тут же отозвался:
– И вы, Рудольф Васильевич, подумали, может, предполагали, что так могли поступать мы: я, комбайнёр Сидушкин и наш молодой парень Алексей? По этой причине вы приехали ко мне? Обследовали мой мотоцикл и расспрашивали меня?
– Иван Потапович, вы должны понимать, что совершено преступление. В данном деянии фигурирует мотоцикл. Не только обыкновенный мотоцикл без коляски, а – с коляской. Трое мужчин. Вас тоже было трое. Как бы мы ни думали, предполагали, а выход был у нас один – проверять всех, у кого есть мотоцикл с коляской. Вы хотели, чтобы мы поступали иначе?
– Должны поступать справедливо, честно и по совести.
– То, что мы проверяем всех, кто хоть как-то, косвенно или прямо, имеет отношение к совершённому преступлению. Это не значит, что мы всех их подозреваем в совершении преступления. После проверки кто-то отсеется, а виновные будут привлечены к ответственности.
– Нет, нет! Рудольф Васильевич, вы в данном случае в отношении нас допускаете непростительную, явно несправедливую ошибку! – в сердцах произнёс Шершнев. От первоначальной растерянности и скромности у него не осталось и следа. – Мы к этому преступлению не имеем никакого отношения. Ни я, ни Сидушкин, ни несовершеннолетний Алексей, не способны на подобные действия. Вы сами подумайте, зачем оно нам. У нас сейчас совсем другие заботы и проблемы.
Комбайнёры у нас добросовестные, опытные, проверенные, добропорядочные. Я за каждого из них могу поручиться. У всех нормальные семьи. Все они добросовестно, со старанием проводят уборочную. Дорожат каждой минутой, каждым часом. Я не один сезон занимаюсь уборкой. Я не помню за свою многолетнюю уборочную страду, чтобы кто-то из комбайнёров во время работы допускал пьянку или прогул. А Алексей – он вообще не употребляет пока спиртное.
Рудольф Васильевич, я, конечно, не следователь и не оперативный работник, но как человек, проживший больше половины срока своей положенной жизни и повидавший много чего в жизни, определённо, конкретно могу сказать, что в данном преступлении, как мне видится, много непонятного. Извините!
– Хорошо, Иван Потапович, разберёмся. А теперь, ребята, в путь! На стан! Ух, уж эти полевые дороги!
Пыль столбом. В кабине полумрак от пыли. Духота невыносимая. Пока доехали до стана, пыль проникла во все щели наших тел. От духоты и жары моя рубашка прилипла к влажному телу. Бодрое настроение куда-то улетело. Дорога тянулась так долго, казалось, не будет конца. Наконец-то мы на стане. Мы в спешном порядке покинули душную, пыльную кабину машины и нырнули под сени раскидистых акаций, которые тут образовали небольшую рощицу. В тени акаций чувствовалась прохлада и свежесть. Дул лёгкий ветерок.
