Александра Маринина - Шестерки умирают первыми
– Не могу пока сказать ничего определенного, – сказала ей Каменская. – То, что вы мне вчера сказали, частично подтвердилось, но нужно еще кое-что проверить. Может быть, у Дмитрия есть версии, объясняющие, кто и почему мог убить Агаева?
– Я не знаю, – растерялась Кира. – Он мне не говорил.
– Так вы спросите его. Скажите, что я прошу его ответить.
– Хорошо, я спрошу, – машинально ответила Кира и тут же спохватилась: – Правда, я не знаю, когда он мне будет звонить, у меня нет с ним связи.
– Конечно, конечно, – миролюбиво согласилась Каменская, словно бы не заметив ее ошибку. – Я понимаю. Но если вдруг он объявится, вы все-таки спросите.
– Я спрошу, – послушно повторила Кира.
Дома она честно пересказала Платонову весь разговор с Каменской, не утаив и своей ошибки, от которой, судя по всему, ужасно расстроилась.
– Ничего, ничего, – утешал ее Дима. – Если Каменская так умна, как о ней говорят, она все равно понимает, что я никуда не уехал. А если она до этого не додумалась, то и ошибку твою не заметила.
– А вдруг я тебя подвела?
Сегодня на Кире было платье из светлого трикотажа с вышивкой на воротничке, в котором она была похожа на школьницу. Огорченное выражение лица и пухлые губы еще больше усиливали впечатление, придавая ей вид провинившегося подростка.
Платонов отправил ее по магазинам искать обои, побелку, клей и прочие материалы для ремонта. На обратном пути она должна была позвонить Русанову, и Дмитрий с нетерпением ждал результатов этого разговора.
Кира вернулась, нагруженная рулонами обоев.
– Пришлось взять такси, – говорила она, втаскивая покупки в квартиру. – Хорошо еще шофер попался нормальный, мотался со мной на Москворецкий рынок, помогал плитку выбирать, я же ничего в ней не понимаю – какая годится для пола, какая для стен. Ты извини, я задержалась.
– Ты звонила Русанову?
– Да. Дима, пока все очень плохо. Он сказал, чтобы ты сидел тихонько и не высовывался, тебя очень серьезно подозревают. Какой-то водитель тебя видел рядом с тем местом, где убили Агаева.
– Но я действительно был рядом с тем местом, – пожал плечами Платонов. – Я же привез туда Славку, я этого и не скрываю.
– Ну вот видишь, а они тебя из-за этого подозревают. Короче, он просил передать, что делает все, что в его силах, чтобы тебе помочь.
– Он знает, что ты звонила Каменской?
– Я ему этого не говорила.
– А по его словам можно догадаться, что он об этом знает?
– Ой, Дима, я не знаю. Я же не сыщик, я не очень-то во всем этом разбираюсь. У меня, наверное, чутья нет. А это важно?
– Понимаешь, мне важно знать, рассказывает ли Каменская о твоих звонках. Если да, значит, она безусловно доверяет своим коллегам и не очень верит мне. Если нет, стало быть, она допускает мысль о том, что ты говоришь ей правду, а кому-то эта правда мешает.
Слушая его, Кира ловко резала овощи для салата, одновременно следя за жарящимися на сковородке котлетами.
– Я, наверное, глупая, но я что-то не очень хорошо понимаю, – виновато сказала она, потянувшись за солью и перцем.
– Что ж тут понимать, – обреченно вздохнул Платонов. – На фирму, где работает моя жена, перевели деньги, причем огромные. Потом убили моего агента. Потом, через два дня, убили помощника. Как можно это объяснить?
– А как? – спросила Кира, не отрывая взгляда от быстро мелькающего ножа.
– Первое объяснение: все это чистая случайность. Деньги от «Артэкса» пришли в фирму «Натали» совершенно законно или, наоборот, по ошибке, но в любом случае они не предназначались для того, чтобы меня подкупить. Тарасова убили по одной причине, Славку Агаева – по совершенно другой, просто по времени совпало. Сомнительно, конечно, но чего в этой жизни не бывает. Второе объяснение: кто-то хочет развалить дело о приборах и золотых отходах, но, поскольку я зашел слишком далеко и знаю слишком много, надо выбить у меня из рук всю доказательственную базу и всех квалифицированных помощников, причем сделать это так, чтобы обвинили в этом меня же. Понятно?
– Понятно, Дима. Только при чем тут Каменская? Достань, пожалуйста, глубокие тарелки, я борщ налью.
– Тебе помочь чем-нибудь? – спохватился Платонов, который только сейчас сообразил, что Кира, целый день проведшая на ногах, в бегах и разъездах, придя домой, встала к плите, как примерная жена при плохом муже, а он сидит на табуретке и с умным видом философствует. «Черт, избаловала меня Валентина, – с досадой подумал он. – Всегда, когда идет на кухню, зовет меня с собой, мол, посиди со мной, поговори, пока я готовлю».
– Нет, не нужно, я уже все сделала. Ты мне не ответил про Каменскую. Осторожно, борщ горячий. Бери сметану.
– Видишь ли, если мне кто-то хочет подставить подножку, то это должен быть кто-то из нашей системы, из милиции. Вернее, нет, я не с того начал. Развалить дело хочет тот, кто в нем заинтересован, то есть тот, кто имеет доход от махинаций с приборами и отходами. Наблюдая за действиями Славки Агаева на заводе в Уральске, можно примерно предположить, в каком направлении и под кого он копает. Славка на виду, и эти люди вполне могут его убить, ничего невероятного в этом нет. Но про Юрия Ефимовича они знать не могут. Чтобы вычислить, что Тарасов – мой агент, нужно быть сыщиком, причем сыщиком опытным, а не зеленым первогодком и не аппаратчиком, и уж тем более не человеком со стороны. Значит, в операцию по развалу дела включился работник милиции. Откуда мне знать, какого уровня этот работник? Из нашего министерства? Из ГУВД Москвы? Из окружного управления? Из Уральска? Черт его знает, кто он такой. Им может оказаться кто угодно. Между прочим, и Каменская в том числе. Поэтому мне важно знать, как она поступает с той информацией, которую ты ей даешь. Если она ею делится с остальными, значит, ей в голову не приходит, что меня могли подставить, она на таком уровне даже и не мыслит. Если же она ею не делится, то мне важно знать почему. Потому, что предполагает возможность подставки? Или потому, что заинтересована в том, чтобы меня утопить?
– Но, Дима, если ты никому не веришь, то зачем я звонила этому генералу, Заточному? Он же тоже может быть заинтересован в развале дела. Или в нем ты совершенно уверен?
– Да ни в ком я не уверен.
Платонов с досадой бросил ложку на стол и оперся подбородком на сложенные в замок ладони.
– Тот факт, что Серегу Русанова включили в группу по инициативе Ивана Алексеевича, означает, что Иван своих сыщиков бережет, охраняет, ценит, а не сдает первому встречному по первому требованию. Если бы Заточный хотел меня свалить, он бы ни за что не допустил Русанова к этому делу, потому что он понимает: Сережа из-под себя выпрыгнет, но сделает все, чтобы мне помочь.
Какое-то время Кира молча жевала салат, не поднимая глаз от тарелки. Молчание вдруг стало неловким и тягостным. Не говоря друг другу ни слова, они закончили обедать, Платонов помог Кире вымыть посуду и убрать со стола.
– Давай будем пить чай в комнате, – неожиданно предложила она. – Сейчас по телевизору начнутся «Джентльмены удачи», я очень люблю этот фильм.
– Конечно, – обрадовался Платонов. Слава богу, обстановка разрядилась, хотя он не мог взять в толк, из-за чего возникло это внезапное напряжение.
Помогая Кире расставлять на низком журнальном столике чашки, сахарницу, плетеную корзиночку с печеньем, розетки, нарезанный лимон, он поймал на себе косой взгляд и вздрогнул, словно обжегся. Снова это загадочное пламя полыхало в темно-коричневых глазах женщины. Он собрался с силами, обернулся и посмотрел прямо ей в лицо. Ничего. Спокойное лицо, спокойные матовые глаза. «Показалось, наверное, – подумал он. – В общем-то, это можно понять. Ситуация действительно щекотливая, вроде я заявил, что хочу ее, а сам не делаю никаких движений в этом направлении и, более того, стараюсь не создавать условий, благоприятствующих тому, чтобы и она такие движения делала. У женщин интуиция великолепная, и Кира не может этого не чувствовать. Она, наверное, не понимает, в какую игру я играю, и это ее настораживает, а может быть, и пугает. Из-за этого она и нервничает. Может, нужно наконец сделать это и снять напряжение? Нужно, нужно, конечно, но видит бог, как же мне этого не хочется. Интересно, почему? Ведь она такая славная, добрая, и потом, она очень красива. Почему же она меня не будоражит?»
Они смотрели популярную комедию, изредка обмениваясь репликами, и Дмитрия удивляло, что Кира ни разу не только не засмеялась, но и не улыбнулась, хотя сама сказала, что любит этот фильм. В самом конце она отвернулась и отерла слезы со щек.
– Кира, что случилось? – обеспокоенно спросил он. – Ты чем-то расстроена?
– Нет-нет, все в порядке, – быстро ответила она, но головы не повернула.
Платонову была видна часть ее лица, и по напряженным мышцам он понял, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не расплакаться. «Э, матушка, а нервы-то у тебя совсем никуда не годятся. Где же ты их так расшатала при твоей-то спокойной жизни? Тихий библиотекарь, никто из твоих близких не умер и не болен, а ты плачешь, когда на экране Вицин и Крамаров». Дмитрий решил никаких вопросов не задавать, чтобы не расстраивать Киру еще больше. Может, этот фильм связан с какими-то воспоминаниями, например, она смотрела его вместе с мужчиной, которого любила и которого больше нет в ее жизни. Как знать…
