Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме
Фаландер позвонил Марии Энерюд, двадцатипятилетней женщине, сообщившей ему имя агента. Правда, каких-нибудь других свидетелей она назвать не сумела.
— Ах вот как, свое имя он, значит, тоже наврал, паразит несчастный! И такой тип еще распространяется о боге, а?!
— Больше он ничего о себе не говорил, не помнишь? Нам бы тогда легче было его разыскать.
— Ну, болтать-то он болтал, только все больше о том, как распродает свои «Вольво» и всякое такое прочее, да и то врал, наверно.
— Ничего не упоминал, где живет, или о своих друзьях, или о каком-нибудь кружке или обществе, где состоит членом, вообще чего-нибудь в таком роде?
— Нет. Хотя погоди, он рассказывал как-то, что несколько лет назад летал на Канарские острова. На каком-то самолете, что ли.
— Куда, в какое именно место на Канарских островах?
— Этого он не сказал.
Только Фаландер положил трубку, как по прямому телефону позвонил Эверт Бенгтссон. Эверту Бенгтссону шестьдесят восемь лет, он расследовал дела о бандитизме.
«Эверт верен себе,— подумал Фаландер,— звонит по прямому, а сам чуть ли не рядом в комнате сидит. Да, сильно сдал наш Эверт Бенгтссон за последние годы, сильно, что и говорить...» Шесть лет назад у него умерла жена. С тех пор Бенгтссон почти перестал за собой следить. Костюм блестит, волосы седые, нестриженые. Жил он на частной квартире и содержал ее точно в том виде, какой она имела при жене, даже кровать ее была застелена, как будто Бенгтссон ожидал, что жена вот-вот появится.
Несмотря на то, что Бенгтссон потерял интерес к себе с тех пор как овдовел, к работе он по-прежнему относился безупречно. Работа его как раз в том и заключалась, чтобы руководить работой других, работа его вполне устраивала. К подчиненным он относился внимательно и дружелюбно, поэтому в отделе борьбы с бандитизмом его очень любили. Кроме того, он был принципиальным и опытным полицейским работником.
— Можете зайти ко мне на минутку? — спросил Бенгтссон.
— Иду.
Когда Фаландер вошел к Бенгтссону, тот сидел и разговаривал с Петером Сюндманом и еще каким-то незнакомым постовым полицейским.
— Вот мы тут сидим и обсуждаем один случай — избиение в Вэллингбю,— сказал Бенгтссон.— Одна женщина, ей тридцать лет, заявляет, что ее избил жених. Уверяет, что «бил по рукам разбитой бутылкой».
— Что же вас тут смущает?
— То, что раны у нее на руках похожи на бутылочные. Да еще у самой артерии. Короче: мне кажется, типичная попытка самоубийства. Потом: сама женщина очень подавленная, говорит все время только о том, что все в жизни плохо, ну и еще, конечно, о подлости своего жениха. Петер был у нее в больнице и допросил, но она во всем обвиняет только жениха. А как только Петер намекает, не было ли, мол, попытки к самоубийству, она сейчас же в истерику.
— А почему бы нам пока не отложить расследование этого дела?
— Нет, не может быть и речи. Нам нужно знать все точно. Эта женщина будет потом везде ходить и обвинять полицию, что, дескать, ничего не сделали, чтобы наказать жениха за то, что ее избил. Неприятностей не оберешься. Придется расследовать.
Комиссар Бенгтссон почесал свое ухо. Он иногда делал это, когда находился в затруднительном положении и хотел выиграть время. Процедура была длительная, обстоятельная, почти по минуте на каждое ухо. Начинал комиссар с задней стороны уха, делал вокруг него указательным пальцем дугообразные движения. Потом продолжал спереди и заключал все спиралеобразным завитком в середине уха. Потом та же процедура начиналась снова, но уже с другим ухом.
— Ну хорошо, что ты хочешь?
— Мне бы хотелось, чтобы ты поговорил с женихом. Вот этот полицейский первым его допросил и заявляет, что тот отказывается объяснить, где он был в момент предполагаемого преступления.
— Когда все произошло?
— Женщина позвонила в полицию в субботу, в двадцать тридцать девять.
— А как зовут жениха?
— Леннарт Улльсон. Агент по продаже автомобилей. Продает автомобили марки «Сааб»... Чего ты? С ума сошел?
Фаландер внезапно с воплем сорвался со стула и начал прыгать на одном месте, совсем как ворона. Потом опять уселся и сказал:
— Слушай, тут слишком много случайностей. Леннарт Улльсон. Продает «Сааб». А за шесть минут до этого взрывается динамитный патрон на Риддаргатан. И здесь замешан Улле Леннартссон, агент по продаже автомобилей, продает «Вольво». Вот я и думаю сейчас, что у меня, пожалуй, есть алиби для жениха как раз на то самое время, когда, как она уверяет, он хотел ее зарезать. Да, так оно, наверное, и есть.
— Ты полагаешь, это один и тот же человек?
— Спорим, что это так. Имя у него, по всей вероятности, вымышленное.
После короткого допроса Леннарт сознался, что его имя действительно не Улле Леннартссон. Фаландер устроил ему очную ставку с Марией Энерюд, и та тотчас же его опознала.
— Видишь, что получается, когда перед моим носом захлопывают дверь,— сказала она.— Тогда я напускаю на тебя полицию. Ну ты и мерзавец, я тебе скажу! Ведь тебя зовут совсем не Улле Леннартссон, а Леннарт Улльсон. А что, интересно, говорит тебе твой бог о мошенничестве, а?
— Да вот я тут поболтал немного с Богом об этом деле,— сказал Улльсон.— Он меня поддерживает.
— Поддерживает... Вот здорово! Странный у тебя бог, с которым ты водишь компанию, должна я тебе сказать.
— Да все моя деликатность! Боялся обидеть невесту,— сказал Улльсон.— А сделал я все совершенно правильно, мой поступок был глубоко моральным.
— Ну и ну! Ведь теперь ты поешь совсем другую песню. А помнишь, как ты стал раскаиваться да как убежал, и еще с какими причитаниями, когда на лестнице грохнуло!
— Я подумал, что взрыв как раз и есть предостережение. Но теперь-то я понимаю, что не разобрался как следует. Бог говорит, что проявлять нежные чувства к красивым женщинам совсем не грех. Напротив, ближним своим всегда надо доставлять удовольствие.
— То-то ты сбежал...
— Я же говорю, это моя ошибка. Я раскаиваюсь. Нельзя ли нам продолжить с тобой там, где мы остановились?
— Ах, вот как, теперь ты меня опять захотел, мерзавец этакий! — Она обернулась к Фаландеру.— Я не желаю больше видеть этого вруна.
— Подожди,— сказал Фаландер.— Мне нужно, чтобы ты ответила на несколько вопросов. Сколько времени ты провела с этим человеком до той минуты, как произошел взрыв?
— Несколько часов. Мы встретились с ним в Гранде, пили чай и танцевали, потом пообедали в Уперачелларен — Театральном погребке.
— Вы все время находились вместе?
— Да, а как же!
— Нам надо знать, можешь ли ты дать ему алиби.
— Ты имеешь в виду взрыв?
— Да, и потом он обвиняется еще кое в чем.
— Какого лешего, я еще должна помогать этому паразиту и давать ему алиби, а по мне хоть бы он сдох!
— Но все-таки ты провела с ним несколько часов подряд перед взрывом.
— Да. Хотя один раз он минут на десять скрылся в туалете,— сказала она с надеждой.
— Здесь, в твоей квартире?
— Нет, в ресторане.
— Все равно, алиби у него есть. За эти несколько минут он никак не мог добраться до Вэллингбю.
— Да, конечно, это-то исключено. А что за гнусность он сотворил в Вэллингбю?
— Об этом поговорим в другой раз. Большое спасибо за помощь. Теперь я должен вас оставить.
«Как все официально, чего это он вдруг? — подумала она.— Неужели забыл, что спал со мной вчера?» Но потом до нее дошло: Фаландер просто не желал, чтобы Леннарт Улльсон знал об их отношениях.
5
Аннике Тэрнквист было пять лет. Ей только что купили новые красные сапожки, и она ими гордилась. Пошла погулять и в свое удовольствие потопталась и поплескалась в новых сапожках во всех глинистых лужах, которые только нашла в парке вокруг церкви Густава Адольфа на Эстермальме. Так что теперь сапожки были не такими блестящими. Глина у Анники была повсюду: и на одежде, и на лице, и в волосах. И это, в общем, тоже не страшно. Все равно она счастлива. Правда, она проголодалась, ей захотелось домой, к папе, и чтобы папа сам ее покормил.
Она очень быстро побежала по длинной и широкой дороге, усыпанной гравием. По газону, она знала, ходить нельзя, а то сторож рассердится. Надо было скорее добежать вон до того громадного дома, где так много окон. Одно из них было окном ее комнаты, она уже видела там папу, он стоял и кричал ей что-то из этого окошка.
И действительно, папа следил за нею из того окна, что выходило в парк. Потом он выглянул опять и обнаружил, что Анники нигде не видно. Значит, она уже вошла в дом. Тогда он сразу же поставил на газ кастрюлю с ягодным муссом, самым ее любимым.
Анника знала: сначала нужно нажать кнопку, а потом потянуть за тугую ручку двери. Эти премудрости она постигла совсем недавно. Раньше приходилось вызывать папу всякий раз, как ей нужно было попасть в дом. Теперь же она могла входить сама. Это тоже было предметом ее гордости.
