Николай Оганесов - Непохожий двойник
– Да нет, я же говорила, у нас соседка, Щетинникова, умерла. Нина Ивановна. Родственников у нее нет, Игорь и взял на себя хлопоты. В похоронное бюро ездил, машину заказывал, место на кладбище оформил... Жалко старушку. Тихая была, безобидная. Болела часто. Игорь ей все путевку хотел выбить, чтобы поехала, подлечилась в санатории на старости лет. Да вот не получилось, не успел. Он ее очень уважал...
По известной причине меня интересовало все, что прямо или косвенно касалось Красильникова, тем более что речь шла о вчерашнем дне. Я продолжал расспрашивать Тамару, и она, пусть без особого энтузиазма, исчерпывающе отвечала на мои вопросы. На это, думаю, тоже были свои причины: она не сомневалась, что сосед умер по собственной неосторожности, и принимала мой визит как необходимую в таких случаях формальность. Кто знает, как сложился бы наш разговор, если бы она знала то, что я: Волонтир был убит.
– Вчера ваш супруг так и не вышел на работу?
– Нет, – ответила Тамара. – С утра – в похоронное бюро. В начале второго Нину Ивановну на кладбище повезли. Игорь тоже поехал. Через час вернулся и лег спать. Намотался за день, устал. А я с Наташкой к отцу поехала.
– Вы говорили, что дочь у тетки, – вставил я.
– Ну да, сестра отца и есть тетка, – удивилась она моей бестолковости. – Я же говорила, что отец у сестры гостит. Наташу я там оставила, а домой вернулась с папой, пригласила его на годовщину, отпраздновать. Сколько же времени было, дайте сообразить. – Она закатила свои подернутые сонной поволокой глаза, стараясь вспомнить, как мне показалось, больше для себя, чем для меня. – В шесть мы приехали. Точно, в шесть. Будильник еще зазвонил. Я его на шесть поставила, чтобы Игоря разбудить.
– Он еще спал?
– Нет, проснулся. Сбегал в магазин за шампанским. Потом они с отцом в шахматы сели играть, а я на скорую руку мясо поджарила, салат приготовила. Все было тихо-мирно. Сели, выпили, и тут Игорь завелся... – В этом месте рассказ Тамары прервался. С ее лица сбежало полусонное выражение. Она уперлась взглядом в пространство и на некоторое время забыла о моем присутствии. Несколькими днями позже я узнал, с чем это было связано, но тогда поторопился и попал впросак, начал активно выспрашивать, что там у них произошло, отчего «завелся» Игорь, и она, отмахнувшись, осадила меня: – Ничего, ничего. Все это совершенно не касается... – Ее темные, круглые, как маслины, глаза так и не обрели прежнего умиротворенного выражения. Она стала отвечать нехотя, с видом человека, вынужденного поддерживать беседу, в то время как его самого одолевают совсем другие мысли. Да так оно в действительности и было. Невидимая стена выросла между нами: по одну сторону осталась она со своей жизнью, своими заботами, по другую – я, посторонний человек, докучающий ей своими вопросами.
– Вы еще долго сидели за столом? – спрашивал я.
– Нет. В восемь я уже легла спать.
– Отец остался у вас?
– Нет. Ушел.
– А муж?
– Тоже вышел куда-то.
– Кто из них ушел раньше?
– Отец.
Не скажу, чтобы наш прежний разговор протекал так, как хотелось, но такая перекличка через стену нравилась мне еще меньше.
– Так вы не знаете, куда ушел ваш супруг?
– Не спрашивала.
– А когда он вернулся?
– В двенадцать ночи.
– Вы точно помните?
– Точно, точно.
Это противоречило показаниям Ямпольской и, как любое противоречие, должно было быть устранено. Я потребовал, чтобы Тамара уточнила, каким образом ей стало известно точное время возвращения мужа домой. С ее слов, ночью она проснулась от шума и увидела в соседней комнате Игоря. Спросила спросонья, который час. Он ответил: «Не слышала, гимн только что отыграли». Потом разделся и лег спать.
– И больше не вставал?
– Нет. Он спит у стенки... Я бы проснулась.
– Скажите, а вы сами радио слышали? – поинтересовался я.
– Нет, не слышала.
– И на часы не смотрели?
– Не смотрела.
Противоречия как не бывало. В два ночи Игорь был во дворе, у дома Волонтира, а вернувшись домой, попытался обзавестись алиби, обманул жену. Факт сам по себе значительный!
– Ну, а что, если он вас обманул, Тамара? – спросил я.
Красильникова недоверчиво посмотрела на меня:
– А зачем ему врать?
Случалось, мне задавали вопросы и посложнее. Но я промолчал.
Мы вышли в коридор. Здесь было по-прежнему темно.
– А лампу надо бы вкрутить, – сказал я. – Есть у вас запасная?
Тамара не заставила просить дважды. Она молча принесла стул, поставила на него табурет, и я кое-как взгромоздился на это шаткое сооружение. Туда не доставал свет, падающий из открытой настежь двери, но кое-что все же было видно. На потолке рядом с крученым шнуром электропроводки серым пятном выделялся след руки. Это было ребро ладони и четкий отпечаток большого пальца. На всякий случай я осмотрел и лампу. Все остальные действия были продиктованы чистым любопытством, уверенности, что поступаю правильно, не было. Я вытащил из кармана носовой платок, обернул им лампу, осторожно выкрутил ее и спрятал в карман. Затем, нагнувшись, перехватил из Тамариной руки новую, упакованную в гофрированный картон и вставил ее в патрон. Загорелся свет.
Рискуя сломать себе шею, я спрыгнул с табурета, наскоро попрощался с хозяйкой и вышел в подъезд. Здесь, не в силах тянуть с осмотром своего трофея, развернул платок. На толстом слое пыли, покрывавшем верхнюю, узкую часть лампочки, отпечатались следы чьих-то пальцев. Но не это было самым интересным. Глянув на свет, я убедился, что не зря лазил под потолок: внутри стеклянной колбы венчиком дрожал неповрежденный вольфрамовый волосок. Лампа была исправной!
ГЛАВА 2.
19-23 января
ТИХОЙВАНОВФедор Константинович проснулся в пять утра. Проснулся неожиданно, разом, будто кто-то толкнул его в плечо. Не разобравшись, вытянул руку. Рядом никого не было. Пустота.
Он повернулся на спину. Раскладушка отозвалась тонким, неприятным скрипом. Из темноты проступили смутные, с нарушенными пропорциями контуры мебели. Они изменили комнату, сделали ее неузнаваемой. Тихойванов сложил руки под затылком и долго вслушивался в тишину. Постепенно она наполнилась звуками: на холодильнике громко тикал будильник, в трубах урчала вода, из соседней комнаты доносились едва различимые шорохи – там спали дочь и внучка.
Федор Константинович вздохнул. Третий день продолжалась пытка, иначе он создавшуюся ситуацию не воспринимал, третий день как заведенный вставал в семь утра, кормил внучку завтраком, провожал в школу, до полудня шатался по городу, чтобы не возвращаться к погруженной в трагическую немоту Тамаре. В половине первого встречал Наташу, готовил с ней уроки, а к вечеру, доведенный до предела изматывающей атмосферой недоговоренности, садился у телевизора и, уставившись невидящим взглядом в экран, прислушивался к шагам слонявшейся из угла в угол дочери. Старался не обращать внимания на ее угрюмое лицо, на красные от недосыпания веки, по-старушечьи поджатые губы... Горе не красит, да и добрее не делает, это понятно, однако терпеть молчаливый и оттого особенно тягостный нажим становилось невмоготу. Он знал, чего добивается Тамара, чего ждет: хочет, чтобы он надел свои ордена, медали и при полном параде пошел по инстанциям выручать зятя. Ну нет, козырять заслугами он не намерен...
Никогда не питавший к зятю ни любви, ни особой симпатии, Федор Константинович все же не считал его преступником и был в полном смысле ошарашен новостью: заехал на часок в среду проведать внучку, и вдруг словно обухом по голове: Игорь арестован, обвиняется в убийстве! Подумать только: его зять убийца! Игорь, муж его дочери, убил Жорку Волонтира! В уме не укладывается!
Тихойванов, не мигая, смотрел в черный прямоугольник окна. За крестовиной рамы, сплюснутый неровностями стекла, висел холодный диск луны. Федор Константинович хотел повернуться на бок, но вспомнил про отзывающиеся на каждое движение пружины и остался лежать на спине. «Восемь лет, – подумал он. – Это началось восемь лет назад...»
Он работал на железной дороге, водил по стране тяжелогруженые составы и по неделе, а иногда и больше не бывал дома. После смерти жены долгие отлучки не тяготили его, Тамара росла самостоятельной девочкой, заканчивала школу, за нею присматривала соседка, навещала сестра. Правда, с некоторых пор он стал замечать в дочери перемены, но относил их на возраст и был уверен, что рано или поздно Тамара сама, без подсказки поговорит с ним по душам. Такой момент пришел. Однажды поздно вечером она ворвалась в дом, не сняв пальто, бросилась на кровать и зашлась в рыданиях. Из ее сбивчивых, путаных слов он понял, что произошло несчастье. Под утро Тамара притихла. Прикрыв ее одеялом, он оделся и пошел к железнодорожному вокзалу – в том районе проживал Игорь Красильников...
