Жан-Франсуа Коатмер - Я убил призрака

— Александр!

На зов подошел мускулистый кривоногий негр в фиолетовой накидке. По-французски он говорил кое-как, уснащая речь певучими междометиями. Александр — смотритель местных пляжей. Утром в прошлое воскресенье, рассказал он, его приятель-рыбак нашел на песке утопленницу. Тут же послали за ним. Да, он видел тело. Оно было в ужасном состоянии, месье! Уж он повидал на своем веку утопленников, но чтобы так искромсать… Акулы, месье, и барракуды! Нет, месье, в этих местах такое — редкость. Его, Александра, утопленники, как правило, бывают чистенькие. Рыбы не трогают целые трупы. Другое дело — в канале Вриди, если тело сначала разобьет о скалы. Тамошних мертвецов часто находят наполовину обглоданными. Первыми за дело берутся крабы и креветки. Потом — большие рыбы. Но в этой части побережья такого никогда не случалось. Почему же на этот раз? Призывая в свидетели небо, Александр пустился в путаные рассуждения, которые сводились к тому, что нет правил без исключения. Всяко бывает — вот, например, по всем правилам утопленники всплывают на третий день, когда по внутренностям растекается желчь. Но иногда — неизвестно почему, месье — желчный пузырь не лопается. Такие тела вовсе не находят.

Быстро, без сумерек, наступила ночь. Арле поблагодарил Александра и пожал руки всем рыбакам. Завернувшись в накидку, Александр вновь погрузился в дремотную апатию. Ему даже не пришло в голову спросить, кто этот хмурый европеец, расспрашивавший о его утопленнице.

Арле открыл глаза, машинально ощупал бок. Пальцы наткнулись на твердый предмет. Он повернулся и в полумраке разглядел револьвер. Как он очутился в кровати? Арле не помнил. Видимо, накануне, вернувшись из поездки в окрестности «Биде», он вынул оружие из ящика стола и унес в спальню. А тут его сморило, и он заснул, как бродяга, в одежде, даже не сняв ботинок. Дверь осторожно отворилась. В комнату вошел Эдуар.

— Воров ты не боишься! Все двери открыты!

— Который час?

— Около одиннадцати. Ты спал?

— Да, только лег и сразу отключился…

Эдуар раздвинул занавески: над головой нависли низкие предгрозовые облака. Комнату наполнил зловещий свет.

— Нет, старик, нет, — воскликнул Эдуар и живо подскочил к брату.

Он схватил револьвер и положил так, чтобы Арле не мог достать.

— Надеюсь, ты не всерьез?

Арле сидел на кровати, приглаживая руками всклокоченные волосы.

— Не знаю. В какой-то момент, может, и всерьез, вчера вечером…

На него вновь обрушилась приглушенная было сном реальность: вчерашнее смятение, вопросы, которыми он терзался перед тем как заснуть.

— Вчера после кладбища я был там, где ее нашли. Говорил со смотрителем.

Тучный Эдуар неуклюже присел на край туалетного столика.

— И что он сказал?

— Тело было страшно изуродовано. Он никогда не видел такого искромсанного утопленника.

Эдуар закурил.

— Ну, это известно… акулы…

— Да, но в этом месте такого не бывает, — перебил его Арле. — Рыбы жрут тела, которые уже повреждены. Те, что разбились о скалы Вриди.

Облако дыма окутало Эдуара.

— Ну и как твой негр это объясняет?

— Он сам не понимает.

— А ты?

Согнувшись, Арле массировал виски.

— У меня это весь вечер не шло из головы. Слова смотрителя, и не только они. Есть и другие непонятные вещи. Посуди сам, Эдуар. Роберта говорит всем, что отправляется в Гуильё. И ее вроде бы видели уже в дороге. А на следующий день ты находишь ее машину перед гаражом. Это уже странно, как по-твоему? Или еще. Роберта редко купалась одна, а в море вообще никогда не заходила. Во всяком случае тут. Помню, она говорила, что однажды, когда она только приехала сюда, ее захлестнуло волной, ударило о дно и выбросило на песок в полуобморочном состоянии. Роберте этого хватило: она раз и навсегда зареклась заходить в море. Боялась, понимаешь? Она боялась моря.

Его голос зазвучал глуше.

— Иногда мне кажется, что утонула не она. Глупо, понимаю. Но на нее это так не похоже.

Не сводя глаз с брата, Эдуар медленно потушил окурок в миниатюрной хрустальной пепельнице и твердо сказал:

— Я сам видел ее тело. Обезображенное, но вполне узнаваемое. И потом, кольцо! Оно было у нее на пальце.

Эдуар взял футляр, стоявший со вчерашнего дня на туалетном столике, и протянул брату.

Арле вынул кольцо. Черный бриллиант, вставленный в ажурную платиновую оправу. Роберта сама нарисовала узор, а выполнил работу один мастер из Трешвиля.

— Ведь это кольцо Роберты?

Арле кивнул.

— Вот видишь, — сказал Эдуар.

Снова закурив, он приник лбом к оконному стеклу. Голос Арле сливался с надоедным гулом кондиционера:

— Вчера вечером, по пути с пляжа, я чуть не завернул в полицию, но в последнюю минуту струсил.

Помолчав, он тихо добавил:

— Может, ее убили, а тело выбросили в море. Тогда понятно, почему оно в таком состоянии.

Эдуар оторвался от стекла.

— Этого не может быть! Заключение эксперта не оставляет сомнений: она утонула вследствие переохлаждения.

Арле покачал головой. Все эти доводы он уже перебирал по возвращении из «Биде».

— Ты никак не можешь отделаться от того, что наговорил какой-то негр! — продолжал Эдуар. — Состояние тела, состояние тела! Представь себе, что она ударилась обо что-нибудь в воде — о бревно, например. Рыбам же и капли крови хватит — тут же учуют.

Арле вертел в руках кольцо. Бриллиант отбрасывал блики на его землистого цвета лицо.

— А если самоубийство? Об этом ты не думал?

Эдуар состроил неопределенную гримасу. Сигарета у него в зубах дрогнула.

— Чтобы убить себя, нужна смелость, — сказал Арле, — и… веская причина…

Эдуар взял бутылку «Клаба» и сел рядом с кроватью.

— Ты свихнешься, если не перестанешь изводить себя. И выдумывать невесть что. Встряхнись, Аль! Поверь, отчаяние до добра не доведет, да и горю не поможешь. Мне ведь тоже, знаешь ли, порой бывает несладко.

Он наклонился к брату. Искалеченная губа его вздрагивала.

— Как представлю себе всю прожитую жизнь и все, что предстоит! Впереди старость. Как подумаю, что так и сдохну бобылем… здесь или еще где-нибудь, но бобылем.

Арле поднял глаза.

— Почему бобылем?

— Видишь ли, мне случается разглядывать себя в зеркало. Хотя бы по утрам, когда бреюсь. Забавно! Все никак не привыкну к бесподобной роже, которой меня наградило небо. А женщинам каково! Даже за деньги… Кроме внешности, еще и мой проклятый характер. Кто же это вынесет! Да ты ведь меня знаешь!

Он на минуту задумался, потом продолжил:

— Откровенно говоря, я и сам, наверно, не смогу никого полюбить настолько, чтобы пожертвовать тем немногим, что у меня осталось. Моей свободой.

Арле слушал его с удивлением и сочувствием.

— Свобода… Я тоже, Эдуар, рассуждал как ты — до тех пор пока два года назад не встретил Роберту… — Его голос дрогнул. — И понял, что всю жизнь искал именно ее… ее одну. С каждым днем она занимала в моей жизни все больше места. Видимо, это и есть любовь, когда сливается даже дыхание. Ну с чего бы она стала кончать с собой? — порывисто добавил Арле.

Эдуар сидел, разглядывая свои толстые красные пальцы.

— Альбер, я еще раз сделаю тебе больно…

Несмотря на то, что в комнате было не жарко, Эдуар весь взмок: Арле чувствовал запах пота.

— Ты всегда вел себя образцово, соблюдал правила игры…

Эдуар встал и зашагал из угла в угол, не поднимая глаз. Арле вдруг увидел, как нелеп его брат в широченных шортах цвета хаки и в белых гольфах, натянутых на волосатые икры. В нем было что-то почти отталкивающее.

— Не понял, — холодно произнес Арле.

Эдуар остановился перед ним. Арле тоже встал. Пару секунд они стояли лицом к лицу. Потом Эдуар отвел взгляд.

— В воскресенье утром, после морга, я зашел сюда. Мне хотелось отыскать какой-нибудь след, знак, который позволил бы что-то выяснить: ты поступил бы так же…

Эдуар тяжело дышал. На висках его блестели капельки пота.

— Так вот, я нашел, Аль. В ящике туалетного столика. Ключ торчал в замке.

Наступила тишина. Наконец Аль спросил бесцветным голосом:

— И что это было?

Он подумал о письме.

Эдуара явно терзали сомнения, однако он все-таки вытащил из кармана шорт и положил на край кровати конверт с пятнами пота. Арле схватил его, вынул содержимое, и лицо его помрачнело. Это было не письмо, а фотография. Арле ее раньше не видел. Роберта, одна, в чем мать родила и в позе отнюдь не художественной, до отвращения непристойной. Эдуар, отвернувшись, нервно отбивал пальцем дробь на стенке кровати.

— Какого черта ты лезешь не в свое дело? — выкрикнул вдруг Арле.

— Но…

— Я имею право снимать жену как мне вздумается.