Александра Маринина - Стечение обстоятельств
Дима промолчал. Он мог бы тоже разоткровенничаться и рассказать своей случайной попутчице, что больше десяти лет работал в милиции, что среди практических работников отношение к милицейской науке было именно таким, как она рассказывает. Мог бы посетовать на недальновидность начальников и несправедливость судьбы. Мог бы рассказать ей, что, уйдя из милиции, он начал работать в частной фирме, занимающейся тем, что весьма обтекаемо называется «коммерческой безопасностью». Их разговор, возможно, стал бы более профессиональным и более доверительным, они, несомненно, нашли бы с дюжину общих знакомых, может быть, даже прониклись бы друг к другу симпатией, и их знакомство закончилось бы совсем по-другому. Все это могло случиться. Но не случилось. Дима Захаров промолчал.
Машина стояла перед светофором на залитом светом перекрестке.
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, – вдруг сказала пассажирка. – Вы пытаетесь прикинуть, есть у меня деньги или нет.
– Я решил, что денег у вас нет, – честно признался Захаров, оторопев от неожиданности.
– Почти правильно. С собой действительно нет, а дома есть. Так что не переживайте. – Она улыбнулась. – Я понимаю: если судить по моему внешнему виду, трудно заподозрить меня в расточительности.
Через несколько минут они подъехали к зданию школы милиции на улице Волгина.
– Сейчас налево, – сказала женщина, – и еще раз налево вдоль дома. Вот здесь, возле арки.
Вдоль фасада шел широкий газон, и Дима подумал, что, пока она дойдет до подъезда, опять вымокнет. Ему стало жаль ее, женщину, которая мотается по командировкам, которую никто не встречает и которая, судя по всему, привыкла надеяться только на себя.
– Давайте я въеду под арку, до подъезда будет ближе, – предложил Захаров.
– Спасибо, – благодарно сказала женщина, открывая сумочку. – Я вам паспорт оставлю в залог, ладно? Или, может быть, подниметесь со мной?
– Ну нет, – хмыкнул Дима, – в наше время машину и на секунду оставить нельзя – разденут. А закрывать ее, снимать зеркала и дворники, потом снова надевать – дольше выйдет. Давайте паспорт.
– Я быстро, – пообещала пассажирка, выходя из машины.
Дима развернулся, поставил машину так, чтобы было удобно выезжать из-под арки, заглушил мотор и притушил фары. Сидя в теплой машине, он курил и неторопливо прикидывал распорядок на завтрашний день. В десять надо быть на работе, в двенадцать тридцать забрать Веру из школы и отвезти к бабушке на дачу, успеть обернуться до пяти, потому что в пять семнадцать на Белорусский вокзал поездом Берлин – Москва приезжает очередной сумасшедший клиент, напуганный разговорами о разгуле преступности в русской столице. Клиента надо будет отвезти в гостиницу. Вечер пока трудно планировать: шеф дал понять, что клиент непростой и ему, кроме личной охраны, могут понадобиться услуги, как он выразился, информационного характера…
Дима посмотрел на часы. Без двадцати три. Он ждет уже пятнадцать минут. Странно. На «динамистку» она не похожа, да и паспорт оставила. Не может деньги найти? Уехала в командировку, а муж-пьяница все пропил. Или сын-балбес все на жвачку истратил. Дима пролистал паспорт. Филатова Ирина Сергеевна, москвичка, фотография, безусловно, ее, штамп о регистрации брака, штамп о расторжении брака, прописка. Дети в паспорте не записаны, стало быть, их нет.
Дверь подъезда открылась, на асфальт упал прямоугольник света. Дима потянулся было к рукоятке, чтобы опустить стекло, но из дома вышел какой-то мужчина. Сколько можно ждать, в конце концов? Дима снова открыл паспорт на странице с пропиской, посмотрел номер квартиры и решительно вышел из машины.
Глава 2
В понедельник Настя Каменская проснулась, как всегда, разбитая, она была настоящей «совой», засыпала поздно, и подъем в семь утра был для нее мучительной процедурой. Настя с трудом вытащила себя из сна и, тяжело волоча ноги, поплелась в ванную.
Господи, как же противно на себя смотреть. Лицо припухшее, под глазами мешки – угораздило же выпить на ночь две чашки чая, знает ведь, что за два часа до сна нельзя ни капли жидкости, иначе к утру лицо отекает. Ох как хочется спать…
Настя встала под душ, включила воду, сначала горячую, потом прохладную, и стала терпеливо ждать, пока организм проснется. Обычно на это уходило минут десять. Вяло орудуя зубной щеткой, Настя попыталась умножить тридцать семь на восемьдесят четыре. Сбилась. Сонный мозг отказывался производить простейшие операции. Сменила числа и попробовала еще раз. Получилось. Начала перемножать трехзначные числа. Процесс пробуждения шел успешно, потому что произведение получалось с первой попытки. Последняя проверка – вспомнить десять слов на шведском языке. На этот раз Настя называла про себя слова, обозначающие предметы кухонного обихода. Вообще-то она не учила шведский язык, равно как и множество других, но любила запоминать слова, как она сама признавалась, для умственной гимнастики. Настя знала примерно по пятьсот слов из всех европейских языков. Дело в том, что ее мать была уникальным специалистом по составлению программ компьютерного обучения иностранным языкам, и все свои идеи и методические находки профессор Каменская пробовала и отрабатывала на дочери.
На девятом слове Настя почувствовала, что замерзает – вода оказалась слишком холодной. Она напрягла память, извлекла из ее недр шведский синоним слова «сито» и быстро схватила полотенце.
Полдела сделано, мозг приведен в рабочее состояние. Теперь нужно заставить тело двигаться. Настя пошла на кухню и принялась молоть кофе. Пока закипала вода, она открыла холодильник, вытащила пакет апельсинового сока и лед. Удовольствие, конечно, дорогое, в который раз отметила Настя, пакета хватает на четыре дня, если пить сок только по утрам, а это две тысячи без малого в месяц. В мае она была в отпуске, никуда не поехала, вместо этого взяла «халтуру» – перевод с французского детективного романа Шарля Эксбрайя, и весь гонорар тут же истратила на такие вот дорогие удовольствия: купила тридцать пакетов сока, несколько банок кофе, три блока хороших сигарет. А еще Настя купила свой любимый мартини – единственный напиток, от которого она получала наслаждение.
Тело медленно, как бы неохотно, отзывалось на каждый глоток ледяного кисло-сладкого сока. Под горячий кофе дело пошло совсем на лад, а после первой сигареты Настя почувствовала себя совсем хорошо.
Позавтракав, она скинула халат и снова подошла к зеркалу. Отечность спала, на себя уже можно смотреть без отвращения. Настя критически разглядывала свое отражение. Что ж делать, не дал бог красоты. И ведь нет в ней откровенно уродливого. Черты лица правильные, фигура ладная, пропорциональная, с длинными ногами, тонкой талией. Все в отдельности было хорошо, а вот вместе складывалось во что-то неприметное, стандартное, гладкое – глазу не за что зацепиться. Явным дефектом были только светлые брови и белесые ресницы, но, даже подкрасив их, Настя казалась серой мышкой. Мужчины на таких не оглядываются.
Натянув джинсы и футболку, сделав легкий макияж, Настя Каменская отправилась на работу.
* * *Собирался на работу и Виктор Алексеевич Гордеев, начальник отдела МУРа, – невысокий, круглоголовый, почти совсем лысый, с солидным брюшком, имевший среди подчиненных прозвище Колобок.
Виктор Алексеевич был ярким олицетворением, можно сказать, живым воплощением истины об обманчивости внешности. Из пятидесяти трех прожитых лет тридцать два года он служил в милиции, и из этих тридцати двух лет двадцать шесть работал в уголовном розыске. За двадцать шесть лет он понял, как нужно раскрывать преступления, поэтому, когда он возглавил отдел в МУРе, работа под его руководством пошла куда успешнее, чем до него. Мягкий, неизменно доброжелательный, Гордеев был фантастически злопамятен и недоверчив. А кроме того, он никогда и ничего не боялся, потому что был весьма удачно женат.
История женитьбы Колобка являла собой подтверждение старой истины, гласящей, что брак по расчету может быть счастливым, если расчет сделан правильно. Дело в том, что Колобком Гордеев не стал. Он им родился. И вплоть до окончания средней школы был неизменным предметом насмешек и издевательств со стороны одноклассников. Закомплексованный, злой на весь мир, толстый, но, несмотря на это, ловкий и сильный, Витюша Гордеев после службы в армии пошел работать в милицию только потому, что это было в те времена престижно и почетно и могло хоть как-то компенсировать чувство собственной ущербности.
Работая в милиции и став студентом вечернего отделения юрфака, Витя избавился от насмешек, но продолжал страдать. Ему, низкорослому и толстому, до обмирания сердца нравились высокие худощавые брюнетки. Особенно долго мучился он от безответной любви к сокурснице Люсе Хижняк, в которой всего было много: роста, каблуков, худобы, изящества и шарма. Все это сооружение имело в высоту сто восемьдесят три сантиметра и казалось Гордееву недосягаемым идеалом.
