Ю Несбё - Тараканы
— Я даю вам еще один шанс, Торхус. И если вы им не воспользуетесь, мне будет грустно сознавать, что МИД объявит вашу должность вакантной раньше, чем вы успеете сознаться, что «норвежский полицейский был умышленно введен в заблуждение начальником департамента министерства». Или что «посол Мольнес стал жертвой убийцы-гомофоба». Такие признания тотчас же станут отличными газетными заголовками, вам не кажется?
Торхус опустился на стул.
— Где вы, Холе? — спросил он, не зная, что еще сказать.
— У меня только что была долгая беседа с Бьярне Мёллером. Я задал ему пятнадцать самых разных вопросов о том, что все-таки делал этот Атле Мольнес в Бангкоке. Все, что мне до сих пор удалось узнать, свидетельствует, что это был один из самых невероятных послов наряду с Райульфом Стеном.[23] Мне не удалось вскрыть этот нарыв, но во всяком случае подтвердилось, что нарыв существует. Мёллер, насколько я понимаю, дал подписку о неразглашении, поэтому он адресовал меня к вам. И я снова задаю свой прежний вопрос. Чего именно я не знаю из того, что вам известно? Я жду от вас ответа, мой факс наготове, и рядом со мной телефонные номера редакций «Верденс Ганг», «Афтенпостен» и «Дагбладет».
От голоса Торхуса в Бангкоке повеяло зимней стужей:
— Газеты не напечатают измышлений спившегося полицейского, Холе.
— Даже если этот спившийся полицейский знаменитость?
Торхус не ответил.
— Я думаю, кстати, что газетчики из «Суннмёреспостен» тоже займутся этим делом.
— Вы не имеете права разглашать служебную тайну, — процедил Торхус. — Иначе вас ждет наказание.
Холе расхохотался:
— Не понос, так золотуха! Знать то, что я уже знаю, и ничего не предпринять — это служебная халатность. А она, как вам известно, тоже наказуема. И что-то мне подсказывает, что я потеряю меньше вас, если нарушу эту самую тайну.
— Какие гарантии… — начал было Торхус, но связь прервалась. — Алло!
— Я здесь.
— Какие гарантии, что вы не проболтаетесь, если я вам сообщу кое-какие сведения?
— Никаких. — И эхо в трубке трижды повторило краткий ответ.
Наступило молчание.
— Положитесь на меня, — сказал наконец Харри.
— С чего бы это? — фыркнул Торхус.
— Потому что у вас нет другого выбора.
Начальник департамента взглянул на часы и понял, что на обед уже опоздал. Бутерброды с ростбифом в столовой конечно же закончились, но его это не волновало: аппетит все равно уже пропал.
— Это секретная информация, — предупредил он. — Я говорю серьезно.
— Разумеется, секретная.
— Хорошо, Холе. Много ли вам известно о скандалах, связанных с Христианской народной партией?
— Совсем немного.
— Вот именно. Долгое время Христианская народная партия оставалась маленькой и приятной во всех отношениях, не привлекавшей к себе особого внимания. И пока журналисты подкапывались под властную верхушку из Рабочей партии и этих чудаков из Партии прогресса, депутаты стортинга от Христианской народной партии жили и не тужили. Смена правительства все изменила. Когда новые члены кабинета стали раскладывать свой пасьянс, то Атле Мольнес, несмотря на неоспоримый профессионализм и депутатский стаж, оказался исключен из числа кандидатов на министерский пост. Копание в его личной жизни грозило оказаться слишком рискованным, и Христианская партия со своими программными моральными принципами не могла этого допустить. Нельзя выступать против пасторов-гомосексуалистов и одновременно терпеть в своих рядах министров-гомосексуалистов. Думаю, что Мольнес и сам это понимал. Но, когда был обнародован поименный список нового кабинета, журналисты стали задавать вопросы. Почему в списке не оказалось Атле Мольнеса? Ведь в свое время он уступил премьер-министру пост лидера партии и впоследствии считался кандидатом номер два или хотя бы три или четыре. Возникла масса вопросов, опять поползли слухи о гомосексуализме, как в тот раз, когда рассматривалось его выдвижение на пост партийного лидера. Теперь-то мы знаем, что гомиками были многие парламентарии, и зачем, спрашивается, поднимать шум. Допустим, но самое интересное заключалось в том, что этот человек мало того что член Христианской народной партии, он еще и близкий друг премьер-министра: они учились вместе и даже снимали комнату на двоих в студенческие годы. Так что рано или поздно пресса начала бы докапываться до правды. Мольнес не вошел в правительство, но все равно оставался проблемой для премьера. Всем было известно, что глава правительства и Мольнес с самого начала были партийными соратниками, и кто бы поверил премьеру, заяви тот, будто все эти годы ничего не знал о сексуальной ориентации Мольнеса? Что скажут избиратели, голосовавшие за премьера именно благодаря принципиальной позиции его партии по отношению к закону об однополых браках и прочих мерзостях, когда он сам пригрел змею на груди, если вспомнить библейское изречение? И что тогда вообще говорить о доверии? Только личная популярность премьер-министра позволила этому правительству меньшинства удержаться у власти, а значит, скандал был им нужен меньше всего. Ясно, что Мольнеса требовалось как можно быстрее удалить из страны. Наилучшим решением представлялся пост чрезвычайного и полномочного посла где-нибудь за рубежом. После этого никто не сможет обвинить премьера, что тот несправедливо поступил с преданным ему ветераном партии. Именно тогда они и вышли на меня. Мы сработали оперативно. Мольнеса назначили послом в Бангкок, а пресса, разумеется, оставила его в покое.
Торхус умолк.
— Господи помилуй, — произнес Харри, помедлив.
— Именно, — ответил Торхус.
— Вы знали, что у его жены есть любовник?
Торхус хохотнул.
— Нет. Но бьюсь об заклад, что она просто не могла не иметь любовника.
— Почему же?
— Во-первых, потому, что муж-гомик наверняка смотрел на подобные вещи сквозь пальцы. Во-вторых, сам стиль жизни в Министерстве иностранных дел поощряет внебрачные связи. Ну разумеется, заключаются и повторные браки. Здесь, в МИДе, сотрудники то и дело наталкиваются в коридорах на своих бывших супругов, бывших любовников или нынешних сексуальных партнеров. Дипломаты печально известны своими браками между близкими родственниками, мы, черт побери, еще хуже, чем НРК.[24] — И Торхус снова хохотнул.
— Ее любовник не из МИДа, — ответил Харри. — Он норвежец, и здесь, в Бангкоке, он слывет местным Гекко,[25] этаким непревзойденным брокером. Его зовут Йенс Брекке. Сперва я подумал, что у него связь с дочерью посла, но потом оказалось, что все-таки с Хильде Мольнес. Они сошлись сразу после того, как посол с семьей прибыл сюда, и, согласно дочери, встречи эти происходили неоднократно. Там все довольно серьезно, дочь даже считает, что мать рано или поздно выйдет замуж за своего любовника.
— Это новость для меня.
— Во всяком случае, у жены был мотив для убийства. И у любовника тоже.
— То есть Мольнес мешал им обоим?
— Нет, как раз наоборот. По словам дочери, именно Хильде Мольнес все эти годы не желала отпускать своего мужа. Коль скоро он отказался от своих политических амбиций, я исхожу из того, что самому ему этот брак-ширма стал не нужен. А жена наверняка использовала дочь как средство давления на него, такое ведь часто бывает? Нет, думаю, что мотив на самом деле гораздо более корыстный. Ведь семейство Мольнесов владеет доброй половиной Эрсты.
— Точно.
— Я попросил Мёллера проверить, существует ли завещание и что именно из семейных акций и других ценных бумаг принадлежит Атле Мольнесу.
— Хорошо-хорошо, это не по моей части, Холе. Но не кажется ли вам, что вы усложняете дело? Может, посла просто-напросто заколол какой-то псих?
— Может, и так. Вы ничего не имеете против, Торхус, если этот псих окажется норвежцем?
— Что вы хотите этим сказать?
— Типичные убийцы-маньяки не будут втыкать своей жертве нож в спину и затем заметать все следы. Им этого мало. Настоящий маньяк обязательно оставит что-то, с чем можно будет потом поиграть. В нашем же случае нет ровным счетом ничего — nada.[26] Поверьте, это тщательно спланированное убийство, совершенное человеком, который вовсе не собирается играть с полицией и который просто хочет, чтобы дело было закрыто за отсутствием улик. Но кто знает — может, нужно быть психом и для того, чтобы совершить убийство такого рода. И эти психи, которых я встретил в Бангкоке, говорят по-норвежски.
Глава 25
Харри наконец-то нашел вход между двумя стрип-барами на Первой Сой в Патпонге. Он поднялся по лестнице и вошел в полутемную комнату, где на потолке медленно крутился огромный вентилятор. Его лопасти вращались так низко, что Харри невольно пригнулся; он уже успел заметить, что дверные проемы и высота потолков в местных домах явно не рассчитаны на его метр девяносто.
