Эд Макбейн - Тот, который колеблется
И не скажешь, что сюда что-то бросили.
Роджер забрался в кабину, завел двигатель и поехал по мосту на территорию соседнего штата. Рядом с дорогой промелькнули будки междугородного телефона, он проехал ещё милю, развернулся и направился обратно в город. Поставив машину в гараж, он вернулся в заведение миссис Дауэрти. У дома никого не было, в коридорах тоже. Все в доме спали. Роджер поднялся в свой номер, разделся и лег.
Заснул он почти моментально...
Дверь открылась.
Это вернулась Амелия.
Она умыла лицо, сняла помаду. Войдя в комнату, она закрыла дверь, потом заперла её и подергала. Положив сумку на туалетный столик, она повернулась к Роджеру, опираясь при этом руками, спрятанными за спиной, на столик.
– Привет, – промолвила она.
Роджер взглянул на нее.
– Привет.
– Ты не соскучился по мне?
– Конечно.
– Скажи полностью.
– Я соскучился по тебе.
– Какая у вас симпатичная ванная в коридоре, – произнесла она, стоя по-прежнему у двери. Она смотрела на него с легкой и несколько странной улыбкой. – Голубая туалетная бумага, очень даже ничего.
– Я не заметил, – ответил Роджер.
– Ты личность не очень наблюдательная, да? – Амелия споткнулась на самом длинном слове, не договорив его до конца.
Она не была очень уж пьяной, просто хватила выше нормы. Она продолжала стоять возле двери, держа руки за спиной, и на лице у неё играла странная, озорная, почти дьявольская улыбка. Роджер смотрел на неё и думал, до чего же она красива, и сразу же подумал, что лучше выгнать её, пока он не причинил ей боли.
Амелия двинулась к нему.
Она подошла к Роджеру, сидевшему на краю кровати, приблизилась к нему так, что их колени соприкоснулись, потом серьезно и торжественно, с пьяным достоинством протянула к нему широко раскрытые, как лопасти вентилятора, ладони, обхватила его голову, нагнула на бок свою голову, нагнулась сама и разомкнутыми губами поцеловала его в губы. Он обнял её и повернул так, чтобы было удобно накрыть ладонями её груди, думая о том, как ему хотелось бы любить её и как его мать будет всячески противиться этому, хотя Амелия была и очень красивой. Мать, конечно, будет напирать на то, что она цветная. Он попытался припомнить, когда же это началось, что для него стало важным, черт побери, мнение матери о девушках, с которыми он встречался. Какое вообще имеет значение, что думает его мать по этому поводу? Он понял, что мнение матери в этом вопросе уже давным-давно имеет для него определяющее значение. В прошлую ночь он наконец попытался пренебречь тем, что скажет мать и решил поухаживать за Молли, и вот что из этого получилось, вот почему ему пришлось так поступить с ней.
Убить её.
Да, он убил её, подумал Роджер.
Амелия впилась в его губы. Роджер испытывал жгучую радость от движений её языка, от её полных, мягких и влажных губ и почувствовал, что падает на спину, увлекая на себя Амелию. Он ощущал своей грудью груди Амелии. Сердце его учащенно билось, в теле появилась дрожь: на Амелии не было бюстгальтера, она, очевидно, сняла его, когда ходила в ванную. Его руки опустились ей под джемпер и поползли вверх по спине. Потом Роджер перекатился по постели, поменявшись с Амелией местами, и с рычанием стал целовать её груди, темные налившиеся соски.
– О, Роджер, – стонала Амелия, – я люблю тебя, я люблю тебя.
У него голова шла кругом от её аромата, её тепла, от её настойчивых губ. И в то же время его мысль работала как никогда в этот день ясно. Он думал о том, что её надо бы выставить отсюда, так как он уверен, что иначе причинит ей боль. Он ударил Молли, хотя вначале она ему не нравилась, и ударил её потом, когда она в некотором роде разозлила его. А в отношении этой девушки в нем поднималась сладострастная злоба – она красивая и цветная. «Она цветная, – скажет мать. – Что ты мне привел тут в дом цветную шлюху?» Ему нравились её губы... а как её руки... она опасна... если от неё не избавиться, они проведают и про Молли... если он ударит ее... если она позволит ему любить себя... если она позволит ему войти к себе... эта темная пульсирующая плоть... теплая... она у него в руках... она трется об него... гладкие темные груди... если она позволит ему... ты теперь главный мужчина в семье... придется убить ее... другого выхода не будет... придется убить... и про Молли узнают... уходи отсюда... – роились в его мозгу мысли.
Он внезапно отпрянул от нее.
Она посмотрела на него застывшим взглядом.
Джемпер у неё был задран выше обнаженных грудей, юбка – высоко на бедрах. Привстав, он замер над ней на несколько мгновений. Он весь дрожал от любви к ней. Она нежно протянула к нему руки и бесконечно ласково и поощрительно коснулась его.
– Нет! – закричал он.
– Что?
– Вон... Нет... – произнес он.
Он слез с кровати и повернулся к ней спиной.
– Уходи, – сказал он. – Иди домой. Уходи отсюда. Вон!
– Что-о?
Он подошел к шкафу, открыл дверцу, достал оттуда её пальто, принес и положил его на кровать рядом с ней, проделав все это не глядя на нее, зная, что она ещё не одернула джемпера, любя её и боясь, что сейчас возненавидит ее... Пожалуйста, ну пожалуйста, уходи, произносил он про себя, не уверенный, действительно ли произносит их про себя.
Она молча поднялась с постели, одернула джемпер, молча же надела пальто. Потом взяла сумочку, подошла к двери, отперла её.
– Сколько буду жить, так и не пойму, – промолвила Амелия и ушла.
Было около семи часов, когда он сходил за грузовиком и подъехал на нем к полицейскому участку.
Он остановился на другой стороне улицы, поставил машину на ручной тормоз и заглушил двигатель. Потом посмотрел на зеленые шары по обеим сторонам входа с цифрами 7 и 8.
Сейчас он был уверен, что поступает правильно.
Он был очень доволен, что не причинил зла Амелии. Это, как будто, служило хорошим признаком. Он не знал, почему не сделал так с самого начала, почему не привез сюда Молли прямо ночью, сразу после того как убил её, вместо того чтобы запихивать её в холодильник и бросать в реку, где они никогда не отыщут её. Надо было тогда же рассказать все одному из детективов и освободить себя от дополнительных переживаний, и...
Разве нет?
Или найдут?
Он спокойно сидел за рулем автомобиля. В кабине было холодно, и изо рта шел пар. Лобовое стекло заметно покрылось льдом.
На город опустился вечер. Тускло горели шары у входа в участок, роняя блеклый свет на снег по сторонам ступенек. В тишине до него доносился только скрежет лопат – это соскребали снег с тротуара – да временами раздавалось громыхание цепей проехавшей автомашины.
Она провела в городе только неделю, никто и не знает, что она должна быть здесь – за исключением5 конечно, персонала отеля, где она остановилась. Она там поставила свою подпись на бланке, в этом отеле. Как, бишь, он называется? Название какое-то испанское. А, неважно. Там подумают, что она сбежала, не заплатив за проживание, вот и все. Мистер Брум, они заявят в полицию, а может быть и нет. Все зависит от того, что она оставила в номере. Да, она же говорила, что приехала сюда с одним чемоданом и небольшой суммой денег. Но даже если они сообщат в полицию о её исчезновении, если даже они скажут, что Молли Ноулен, которая остановилась у них в отеле, исчезла, оставив в номере одежду и личные вещи? Хорошо, положим они сообщат в полицию. Положим, уже сообщили.
Она сейчас на дне реки, подумал Роджер.
Всплыть она не всплывет, потому что заперта внутри тяжелого холодильника. Он едва поднял его в кузов. Он его бросил с высоты, может, ста пятидесяти футов, может и больше, у него всегда хромал глазомер. И лег холодильник на глубину футов в десять, по крайней мере пять, да пусть даже три, не важно. Пусть его даже видно, все равно её не найдут, никогда не найдут. Холодильник останется на дне навсегда, а с ним – и мертвая Молли Ноулен в его чреве, и никто в мире не узнает, что она там. Родители у неё умерли, единственная подруга – на Гавайях, в баре на них с Молли никто не обращал внимания, никто не видел, как они пришли в номер Роджера. Так что никто ничего не узнает.
И самое лучшее, что он может сделать – это завести машину и ехать отсюда.
Никто ничего никогда не узнает.
Если он не пойдет в этот полицейский участок не другой стороне улицы и не скажет им, что он убил её, то они никогда не узнают об этом, им никогда до этого не докопаться.
Роджер взглянул на другую сторону улицы.
Нет, лучше пойти и все сказать, подумал он.
Он вышел из машины.
Он уже собирался пересечь улицу, как входная дверь участка открылась и оттуда появились двое мужчин. В высоком он узнал детектива, за которым сегодня следовал по пятам до ресторана. Господи, вот тот самый человек, с которым он хотел бы поговорить в первую очередь, подумал Роджер. Рядом с ним шел человек совершенно лысый. Роджер подумал, что это тоже детектив. Зеленый свет шаров отсвечивал на его лысине, что придавало этому человеку потешный внешний вид.
