Александра Маринина - Посмертный образ
– Двух дам мы отбросили, зато один мужчина появился. Так что в итоге мы имеем четырех подозреваемых: Харитонов, Имант и Инга Вазнисы и в перспективе – неудачливый поклонник. Голову даю на отсечение, у этого Шалиско тоже не окажется алиби, зато найдутся и мотив, и возможности.
– Да, дела…
Следователь Гмыря появился без двадцати восемь, даже и не думая извиняться за опоздание.
– Пошли, – бросил он сквозь зубы, проходя мимо машины Короткова.
Уже поднимаясь в лифте, он вдруг спросил:
– Понятых будем звать?
– Да зачем, Борис Витальевич? Мы же не улики ищем, а вещь, принадлежавшую потерпевшей. Никакого значения не имеет, где мы найдем дневник, если вообще найдем.
– Ну смотри, – неопределенно хмыкнул Гмыря.
Следователь не был ярым поборником соблюдения буквы закона и, если было можно, сокращал процедурные тонкости до минимума.
В квартире Алины после пребывания работников милиции в субботу никто не прибирался, и сейчас она напоминала разоренное гнездо. Особенно неприятным был вид дивана с очерченным мелом контуром трупа.
– Борис Витальевич, к вам отец погибшей вчера не обращался насчет ключей? – спросил Коротков, тщательно вытирая ноги о коврик в прихожей. – Он хочет вещи забрать и квартирой распорядиться.
– Нет, вчера не обращался. Ну что, как искать будем?
– Разделимся, – предложила Настя. – Две комнаты и кухня, как раз на троих. Потом ванная, туалет и прихожая.
Они искали долго и тщательно, но, к сожалению, безрезультатно. Никаких дневников они не нашли. Кроме дневников, они искали белую трикотажную майку с пуговичками и зеленую пеструю юбку. Майку Настя обнаружила в стиральной машине в куче грязного белья, а длинная свободная юбка из зелено-коричневого шелка висела на крючке на внутренней стороне двери ванной комнаты, там же, где и теплый махровый халат. Таким образом, подозрения в адрес Харитонова делались совсем шаткими. Для того чтобы описать эту одежду, он должен был видеть ее на Алине. Если бы он убил ее, когда она была уже в пеньюаре, и захотел бы «скроить» версию о своем более раннем и предваренном звонком визите, то скорее всего открыл бы платяной шкаф и выбрал для описания то, что в нем висит. Маловероятно, что он полез бы в стиральную машину.
Но дневники… Неужели Настя ошиблась?
– Слушай, а у Смулова ты спрашивала? – тихонько спросил Коротков, стараясь, чтобы следователь не услышал.
– Спрашивала, – вздохнула Настя. – Говорит, что никогда не видел, чтобы Алина вела дневник. Но тут же оговорился, что мог и не знать об этом. Вазнис была до такой степени скрытной, что даже перед ним полностью не раскрывалась.
– Бедняга, – покачал головой Юра. – Тяжело ему с ней было, наверное. И любил ее сильно, и все время чувствовал, что она… чужая, что ли. И мачеха про нее так говорит.
– Борис Витальевич, – громко позвала Настя, – я возьму кассеты, ладно?
– Зачем тебе? – отозвался Гмыря, оглядывая полки встроенного шкафа в прихожей.
– На них фильмы Смулова, в том числе те, в которых снималась Алина. Попробую посмотреть, вдруг что в голову придет.
– Да что тебе может в голову прийти от этих фильмов! – насмешливо отозвался следователь. – Глупость всякая.
– Так я возьму?
– Бери, бери, только потом отдай Смулову или родственникам Вазнис. Эта семейка за пустую банку удавится.
– Вы тоже заметили? – подал голос Коротков.
– А как же. У них на лицах все написано, только слепой не увидит. Когда я в первый раз старого Вазниса допрашивал, это еще в субботу было, так он меня не про убитую дочку спрашивал, а про то, когда можно будет в права наследования вступить. Все интересовался, не прописан ли у Алины еще кто-нибудь, кто помешает ему распорядиться квартирой. А впрочем, грех его судить, он на свою зарплату троих детей поднял, нищеты хлебнул, наверное, досыта. Ну что, дети мои, завершаем? Факир был пьян, и фокус не удался?
Коротков с облегчением перевел дыхание. Следователь не сердился за то, что его подняли в такую рань, а оказалось – напрасно. Борис Витальевич в свои сорок шесть лет оставался мужиком незанудливым, обладал неплохим чувством юмора и очень хорошо помнил те годы, когда сам работал в уголовном розыске. Семи пядей во лбу он, вообще-то, не был, но зато сыщикам работалось с ним легко. В этом смысле Гмыря был полной противоположностью старшему следователю прокуратуры Ольшанскому, с которым больше всего нравилось работать Насте. У Ольшанского характер был невыносимым, оперативники и эксперты боялись его и тихо ненавидели, хотя и признавали его высокий профессионализм. Но зато Ольшанский был человеком, во-первых, умным, во-вторых, мужественным. Хотя эти качества достаточно успешно скрывались за его внешностью неухоженного растяпы. Эх, был бы сейчас на месте Гмыри Ольшанский, подумал Коротков, он бы мертвой хваткой вцепился в Аськину идею о том, что у такого замкнутого и одинокого человека, как Алина Вазнис, обязательно должна была быть какая-то отдушина, будь то дневник или тщательно скрываемая приятельница. Или не менее тщательно скрываемый любовник. Но то – Ольшанский, а то – Гмыря. Гмыря не верит в психологические построения, ему нужны факты: свидетельские показания, вещи, документы, следы. То, что можно увидеть и услышать, пощупать и зафиксировать. А вовсе не что-то эфемерное и бездоказательное.
– У нас еще один фигурант появился, Борис Витальевич, – сказала Настя, натягивая куртку и засовывая в огромную спортивную сумку добрый десяток видеокассет. – Если вы не очень торопитесь, то…
– Очень тороплюсь. – Гмыря посмотрел на часы. – У меня на десять тридцать люди вызваны. А ты чего хотела-то?
– Думала, вы с нами подъедете к нему, если, конечно, он не в бегах.
– И не проси, времени в обрез. Давайте-ка сами, я потом подключусь, если нужно будет.
– Тогда подождите еще две минутки, я позвоню.
Она сняла трубку висевшего на стене телефона.
– Коля? Это я. Что с Шалиско?.. Давай, я запомню… Так… Так… Это где? На Сретенке?.. Далеко от метро?.. Ага, ладно, спасибо. Тебе Коротков не нужен случайно? А то он здесь рядом стоит… Даю.
Она протянула трубку Короткову.
– На, просись на ночлег, пока Коля себе ничего романтического не запланировал на вечер.
Юра хмыкнул и подмигнул Насте:
– Дуэнья ты моя! Что бы я без тебя делал.
Все вместе они спустились вниз. Гмыря, размахивая кейсом, помчался к метро, а Настя и Коротков уселись в машину.
– Наш Шалиско живет в Чертаново, а работает в редакции журнала «Кино», это где-то на Сретенке. По домашнему телефону никто не отвечает, на службе сказали, что непременно должен вот-вот появиться. Поехали?
– Поехали, – вздохнул Коротков. – Только поесть бы, а? А то я из дому в седьмом часу выскочил, пустой кофе в себя залил – и все.
– Ладно, – согласилась Настя. – Смотри по сторонам, увидишь что-нибудь подходящее – поедим.
Они остановились возле какого-то киоска, взяли по куску горячей пиццы и снова спрятались от дождя в машину.
– Слушай, – внезапно сказала Настя, – а давай позвоним Смулову, спросим про этого Шалиско. Вдруг он скажет что-нибудь интересное?
Коротков с тоской посмотрел в окно. Дождь стал сильнее и уже не моросил, а вовсю прыгал по тротуарам. Ну что за собачья работа, подумал он привычно и беззлобно, никого не интересует, когда ты последний раз поел, сколько часов ты спал за последний месяц и помогают ли тебе таблетки от головной боли. И если у тебя язва, а от постоянного напряжения и недосыпа все время болит голова и не помогают уже никакие из имеющихся в аптеках лекарства, то это проблемы твои и только твои. Как и дорожающий бензин, и вечно протекающие ботинки, и пропахшая мочой и болезнью конура, которую выспренно именуют «двухкомнатной квартирой в панельном доме», с совмещенным санузлом и без лифта. Это твои проблемы, и никто, ни государство, ни твое собственное начальство, их решать не собирается.
Видно, выражение лица у Юры было очень уж красноречивым, потому что Настя добавила:
– Ты посиди здесь, я сама позвоню. Вон автомат рядышком, жетончик у меня есть.
Юра благодарно улыбнулся. Настя пошла звонить и, по-видимому, сумела застать Смулова, потому что разговаривала долго. Коротков даже успел задремать в тепле, откинувшись на высокую спинку сиденья. Очнулся он только тогда, когда Настя хлопнула дверцей.
– Забавно получается, Юрик. Смулов знает этого Шалиско. Он, оказывается, когда-то работал в «Сириусе» помощником осветителя и учился во ВГИКе на вечернем. Был безответно влюблен в Алину. Одно время она его даже привечала, а потом, когда появился Смулов, дала отставку. А бедный Шалиско никак в толк взять не мог, что его отвергли, цветы ей носил, записки писал, подарки какие-то делал. Проходу не давал. Звонил постоянно, даже когда она выезжала из Москвы. А иногда и приезжал следом за ней. Смулов знает, что Алина всегда подавала в службу безопасности записку с фамилией Шалиско, чтобы ему не давали номер ее телефона. Называла его назойливым поклонником. Смулов, во всяком случае, серьезно его не воспринимал, и о ревности тут и речи быть не может. Кстати, этот безнадежно влюбленный уже года три как ушел работать в редакцию журнала «Кино», но от Алины не отступился. Вот ведь любовь, а?
