Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело - Станислав Васильевич Родионов
Оказалось, что цель была давно, может быть, уже в час отъезда жены, а может, еще и до отъезда.
Курикин вытер для приличия ноги о металлическую решетку и вошел в вестибюль ресторана «Молодежный», отвернувшись от швейцара, чтобы не видеть его приветствия и потом не давать чаевых.
В ресторане Курикин решил сначала осмотреться. Не щей поесть пришел, а уж если тут, то программа должна вертеться на полную катушку. В вестибюле свободных «кадров» не было. Он поднялся по лестнице к залу и сразу смекнул, что здесь «клюнет». Одна девица в макси тосковала у зеркала, обиженно посматривая на часы, — эта ждала своего. Вторая, в мини, сидела развалясь и держала в пальцах незажженную сигарету. Курикин повертел головой и прошелся по холлу, как спортсмен перед стартом. Он рассматривал ее фигуру. Дело решили полные крутые бедра, чуть расплющенные сиденьем кресла.
Он встал ближе, но девушка сразу спросила:
— Спичек не найдется?
Курикин элегантно щелкнул зажигалкой. Они перебросились словами, стертыми до бессмысленности. Потом он бросил ей пару слов уже со смыслом. Она откинула с лица метлу каштановых волос и посмотрела на него проникновенно, проникающе. Курикин на этот счет не беспокоился: он знал, что его крупные черты лица женщинам нравятся.
— Как сказать, — задумчиво ответила девушка.
— Такие мужчины на улице не валяются, — заявил Курикин, имея в виду себя.
— Почему ж, — усмехнулась она. — Я у ларьков видела.
— Вы меня оскорбили до глубины мозга костей, — шутливо надулся он, и она даже засмеялась: смешно, когда по–детски надувается человек, у которого могучие челюсти.
— Чем могу искупить вину? — поинтересовалась она.
— Выпить со мной рюмочку коньяка.
— Только одну, — предупредила девушка, рассматривая его томно отрешенным взглядом. — И лучше водки, терпеть не могу коньяк.
— С вами готов хоть рыбий жир, — подхватил ее под руку Курикин и подумал, что с женой так складно не говорилось.
Они вошли в зал. Перед ними тут же вырос, как джинн из дыма, корректный метрдотель в очках, с белой пенистой бородкой.
— Прошу вот сюда, прекрасное место, — повлек их метр к столику на четверых.
— Лучше туда, — не согласилась она и показала в углу столик на троих.
Метр пожал плечами, удивленный, что пренебрегли его советом.
Они сели. Их стол оказался на отшибе. Третий стул Курикин потихоньку задвинул в угол. Пожилой официант сменил скатерть и начал ставить приборы. Курикин ждал молча. Но тут официант как–то перекинул неудачно руку и трехпредметный прибор с солью, перцем и горчицей, словно его долбанули снизу, подскочил и грохнулся на стол, обдав Курикина легкой темно–вишневой пыльцой. Курикин три раза оглушительно чихнул, опять взбив воздухом облако перца. Он чуть было не чихнул и в четвертый, но утерпел, вытер слезу и сказал официанту:
— Это хамство, а не обслуживание!
Метрдотель с бородкой уже стоял рядом:
— Ради бога, извините его. Сейчас все будет сделано.
Он повернулся к официанту и отчеканил:
— Немедленно уйдите из зала, я вас отстраняю от работы.
— Но у меня еще столики, — виновато возразил официант.
— Закончите их обслуживать и уходите. Новых заказов не брать.
Метр помахал рукой. Откуда–то из двери выскочил молодой рыжий официант, гибкий и энергичный, как гончая.
— Саша, обслужи этот столик.
Пожилой официант ушел к другим столикам. Метр тоже уплыл в зал, зорко поглядывая по сторонам. Рыжий парень сгреб скатерть, быстро все убрал, поставил новые приборы. Потом выдернул из кармана книжечку и склонился, как трактирный половой.
Курикин сделал небольшой заказ, глянул на девушку и добавил, чтобы не посчитала скупым:
— Пока. Для разгона.
Она сидела молча, но когда рыжий парень хотел уходить, подняла руку.
— Слушаю, — сказал он с придыханием на манер «слушаю–с!»
— А ведь ты не официант, — вдруг сказала она.
— Почему… не официант? — взвился рыжий, уставившись на нее нахальными желтыми глазами.
— Скатерть не так постелил… Прибор не туда поставил… Пишут заказ не так… Да и манеры не те, киношные.
— Извините, — смутился парень, — ученик я, на практике.
— Учись–учись, только не обсчитывай, — засмеялся Курикин.
Девушка тоже улыбнулась, кивнула головой, как бы разрешая официанту выполнять заказ. Парень сорвался с места и ринулся между столами — только рыжие длинные волосы заструились.
Курикин шевельнул телом, ощутил боком мебельную пятисотрублевую пачку денег, лежавшую в таком кармане, каких ни у кого не было, и спросил:
— Ну, как тебя зовут?
Рябинин считал, что у следователя в производстве должно быть одно уголовное дело; мысль с волей должны сфокусироваться в одном преступлении.
Во всем остальном он любил многоделие, чтобы его ждали разные начатые работы, как голодные дети по углам. Ему нравилось что–нибудь поделать и перейти к другой работе и в другое место. Он и книг читал сразу несколько.
В восемь часов Рябинин пришел домой. Лиды не было — уехала в командировку. Наскоро выпив чаю и минут десять попыхтев с гантелями, он сел за письменный стол. По просьбе журнала «Следственная практика» Рябинин третий день писал статью о своем старом деле: расследование убийства при отсутствии трупа. Интересно устроена память следователя. У него она была в общем–то плохая: забывал адреса, фамилии людей, мог заблудиться где–нибудь в микрорайоне… Но когда он вел следствие — месяц, полгода ли, — то абсолютно все держал в голове; помнил всех свидетелей, будь их хоть сотня; все показания, даже путаные, каждую деталь — пятно крови на асфальте или слезу на допросе; и уж никогда не забывал места происшествий. Вот и сейчас писал статью по памяти, даже не заглядывая в старые записи.
Зазвонил телефон. Рябинин сегодня не дежурил, да мало ли кто мог позвонить вечером?
— Начинаем, — услышал он глуховато севший голос Петельникова. — Она здесь и взяла клиента.
— Точно она? Не ошибся?
— Теперь ее лицо до смерти буду помнить, — усмехнулся в трубку инспектор.
— Осторожно, Вадим. Смотри, не покажись ей.
— Все идет в норме. Я буду позванивать.
— Обязательно. Задержание с понятыми проведу сам как и договорились. Может, мне уже выехать?
— Я тогда позвоню.
Петельников положил трубку. Наверное, звонил из кабинета директора ресторана.
Рябинин отодвинул статью. Он не волновался, но пропало то спокойствие, которое необходимо для творчества. Сразу по–другому обернулся тихий домашний вечер — пропала уютность, иначе засветила большая бронзовая лампа, иначе затускнели книжные корешки на стенах и совсем лишним глянулся мягко–расслабленный диван. Мир изменился в секунду. Даже по Лиде заскучал
