Хеннинг Манкелль - Китаец
Внезапно на него хлынул свет. Кто-то сбросил парусину, накинутую на его клетку. Повернув голову, Сань увидел наверху открытый люк, голубое небо и облачка. У человека, склонившегося над клеткой, по лицу тянулся длинный рубец. Сальные волосы собраны узлом на затылке. Он сплюнул, сунул руку в клетку, развязал тряпку, которая закрывала Саню рот.
— Теперь можешь кричать, — усмехнулся он. — В море никто тебя не услышит.
Матрос говорил на диалекте, который Сань понимал с большим трудом.
— Где я? — спросил он. — Где Го Сы?
Матрос пожал плечами.
— Скоро мы отойдем далеко от берега, и можно будет выпустить тебя. Тогда и познакомишься со своими удачливыми товарищами. Как вас звали раньше, значения не имеет. На месте получите новые имена.
— А куда мы плывем?
— В рай.
Матрос захохотал, выкарабкался из люка и исчез. Сань повертел головой, стараясь оглядеться. Повсюду клетки вроде той, в какой сидел он сам. Все накрыты толстой парусиной. Его захлестнуло ощущение жуткого одиночества. У и Го Сы пропали. А он не что иное, как зверь в клетке, которого везут куда-то, где никого не интересует его имя.
Впоследствии эти часы вспоминались Саню как балансирование на краю пропасти, на тонкой грани между жизнью и смертью.
Сколько так продолжалось, он сказать не мог. Наконец в люк по канату снова спустились матросы. Сорвали с клеток парусину, отперли замки и велели узникам вылезать. Все тело у Саня затекло, но кое-как он сумел выбраться из клетки и встать на ноги.
Он увидел Го Сы, которого силком вытащил из клетки какой-то матрос. На непослушных ногах Сань подковылял туда, получив несколько ударов кнутом, прежде чем сумел объяснить, что просто хотел помочь брату.
Их выгнали на палубу, сковали цепью друг с другом. Матросы, все до одного говорившие на непонятном диалекте и вооруженные ножами и мечами, охраняли их. Го Сы едва держался на ногах под тяжестью цепей. Сань заметил глубокую рану у него на лбу. Один из матросов подошел, толкнул его концом меча.
— У моего брата болит голова, — сказал Сань. — Но он скоро поправится.
— Хорошо, коли так. Смотри, чтоб он был жив. Иначе отправим за борт вас обоих, даже если ты будешь жив.
Сань низко поклонился. Потом помог Го Сы сесть в тени возле большой канатной бухты.
— Я здесь, — сказал он. — И помогу тебе.
Го Сы устремил на него воспаленный взгляд:
— Где У?
— Он спит. Все будет хорошо.
Го Сы снова впал в забытье. Сань осторожно огляделся. Судно с множеством парусов на трех высоких мачтах. Земли нигде не видать. По солнцу он определил, что судно идет на восток.
Скованные цепью люди были полураздетые и тощие, как он сам. Тщетно он искал взглядом У И понял, что У вправду мертв и остался в Кантоне. С каждой волной, на которую поднималось судно, он уходил все дальше и дальше.
Сань посмотрел на человека, сидевшего рядом. Один глаз у того заплыл, на голове резаная рана от секиры или меча. Сань не знал, можно ли разговаривать, или его за это побьют. Но многие из скованных цепью тихонько переговаривались.
— Я Сань, — прошептал он. — На нас с братьями ночью напали. Больше я ничего не помню, очнулся уже тут.
— Меня зовут Лю.
— Что случилось с тобой, Лю?
— Я проиграл свою землю, одежду, инструмент. Вообще-то я резчик по дереву. Долги уплатить не мог, и они забрали меня. Я пытался вырваться, и меня избили. А потом я очутился здесь.
— Куда мы плывем?
Лю сплюнул, осторожно приподнял руку с цепью, ощупал больной глаз.
— Когда смогу оглядеться, отвечу. Наверняка в Америку, вернее, навстречу смерти. Если сумею освободиться, прыгну за борт.
— Поплывешь обратно?
— Глупый ты человек. Я утоплюсь.
— Никто не похоронит твои кости.
— Я отрублю себе палец и попрошу кого-нибудь отвезти его в Китай и похоронить. У меня есть еще немножко денег. Заплачу, чтобы не все мои останки истлели в море.
Разговор оборвался, потому что один из матросов ударил в гонг. Им приказали сесть и дали каждому чашку риса. Сань растолкал Го Сы и накормил его, а потом поел сам. Рис был старый, гнилой на вкус.
— Рис хоть и скверный на вкус, но силы поддержит, — сказал Лю. — Мертвые, мы ничего не стоим. Мы как свиньи, которых откармливают перед смертью.
Сань с ужасом посмотрел на него:
— Нас что, зарежут? Откуда ты знаешь?
— Всю жизнь я слышал разные истории, потому и знаю, что нас ждет. На берегу будет ждать человек, который нас купил. Либо мы попадем в рудники, либо далеко-далеко в пустыню, где будем класть на землю железные рельсы для машин с кипящей водой в котлах, эти машины потащат вагоны с большими колесами. Довольно вопросов. Ты все равно слишком глуп, чтобы понять.
Лю повернулся на бок, намереваясь поспать. Сань обиделся. Будь он свободен, Лю никогда бы не посмел говорить такое.
Вечером ветер стих. Паруса обвисли на реях. Им дали еще по чашке затхлого риса, немного воды и хлеба, до того черствого, что не угрызешь. Потом всех по очереди выворачивало у борта наизнанку. Саню пришлось крепко держать Го Сы, чтобы тот не упал за борт и не утянул за собой других — цепи-то тяжелые.
Один из моряков, в синем мундире, такой же белый, как тот человек в кантонском паланкине, решил, что Го Сы будет ночевать на палубе вместе с Санем. Их приковали к мачте, а остальных отправили вниз, в трюм, и задраили люк.
Сань сидел прислонясь к мачте и смотрел, как матросы курят трубки, сидя на корточках возле железных жаровен. Судно покачивалось и потрескивало на медленных, ровных волнах. Время от времени кто-нибудь из матросов подходил проверить, не пытаются ли Сань и Го Сы освободиться.
— Долго нам плыть? — спросил Сань.
Матрос опустился на корточки, запыхтел трубкой, распространяющей сладковатый запах.
— Никто этого не знает, — ответил он. — В лучшем случае семь недель, в худшем — три месяца. Если ветер не попутный. Если на борту злые духи.
Сань толком не знал, что такое неделя. А месяц? Дома такого счета не вели. В деревне жили по часам суток и временам года. Но он догадался: матрос имел в виду, что плавание будет долгим.
Несколько дней судно дрейфовало без ветра в парусах. Матросы злились и часто бросались с кулаками на людей в цепях. Го Сы потихоньку выздоравливал и временами даже спрашивал, что случилось.
Каждое утро и каждый вечер Сань высматривал землю. Но кругом было лишь беспредельное море да редкие птицы, которые, покружив над кораблем, исчезали и больше не возвращались.
Каждый день он делал зарубку на мачте, к которой приковали его и Го Сы. Когда зарубок стало девятнадцать, погода резко изменилась, начался сильный шторм. Они так и сидели возле мачты в это ненастье, и огромные валы перекатывались через них. Мощь океана была столь огромна, что Сань боялся, как бы она не сломала судно. На протяжении всех штормовых дней им перепало лишь несколько черствых морских сухарей, которые умудрился принести матрос, обвязанный линем вокруг пояса. Они слышали, как узники в трюме кричали и вопили.
Шторм продолжался трое суток, потом ветер начал слабеть и наконец совсем стих. Еще сутки царил полный штиль, потом снова задул ветер, и матросы повеселели. Паруса наполнились, скованных узников выпустили из трюма на палубу.
Сань смекнул, что, если они останутся на палубе, шансов выжить будет больше. Он велел Го Сы притворяться, будто у него легкий жар, когда кто-нибудь из матросов или белый капитан придет взглянуть, как они. Сам он сказал, что рана у брата на лбу заживает, но он еще не совсем поправился. Через несколько дней после шторма матросы обнаружили «зайца». Злобно крича, они выгнали его из закоулка в трюме, где тот прятался. На палубе злость сменилась восторгом, когда выяснилось, что это молодая женщина, переодетая мужчиной. Не вмешайся капитан и не пригрози оружием, они бы все разом накинулись на нее. Капитан приказал привязать женщину к той же мачте, где прикованы братья. Если кто из матросов тронет ее, то будет бит кнутом каждый день до конца рейса.
Женщина была очень молода, лет восемнадцати-девятнадцати. Лишь вечером, когда на судне стало тихо и на палубе остались только рулевой, вахтенный да несколько караульных, Сань шепотом спросил, как ее зовут. Не поднимая глаз, она чуть слышно ответила, что ее имя Сунь На. Го Сы, когда ему было плохо, укрывался старым одеялом. И сейчас Сань молча отдал его девушке. Она легла, закутавшись с головой.
На другой день пришел капитан с переводчиком, расспросил ее. Девушка говорила на диалекте, очень сходном с говором братьев. Отвечала тихо, слов толком не разберешь. Но Сань все ж таки понял, что родители ее умерли, а один из родственников грозился отдать ее богачу-землевладельцу, которого все боялись: он жестоко издевался над своими молодыми женами. Тогда Сунь На убежала в Кантон, а там пробралась на борт, чтобы уплыть в Америку, где у нее живет сестра. Ей долго удавалось прятаться, но в конце концов ее обнаружили.
