Александра Маринина - Стечение обстоятельств
Захаров опустился перед ней на колени и начал осторожно снимать с Насти обувь.
– У тебя ноги красивые, – сказал он, проводя рукой вверх от лодыжки до колена.
– Только сейчас заметил? – насмешливо спросила Настя.
– Ты же в джинсах все время, как тут заметишь.
– Подай мне, пожалуйста, вон ту коробочку, – попросила она.
Отвинтив крышки с двух пластмассовых емкостей с физраствором, Настя быстро и умело вынула из глаз контактные линзы, сделавшие ее светлые глаза шоколадно-коричневыми. Проделав эту операцию, она облегченно вздохнула.
– Теперь можно жить. Ты так и будешь сидеть на полу?
– Буду. Отсюда смотреть удобнее.
Настя откинулась в кресле, закрыла глаза, отдыхая.
– И что же ты видишь со своего удобного места? – спросила она, не открывая глаз.
– Что ты очень красивая.
– Не выдумывай. Это все грим. Сейчас я соберусь с силами, пойду в ванную, смою с себя этот маскарад, сниму парадные тряпки и опять превращусь в серую мышку.
Настя говорила медленно, лениво, едва шевеля губами. Целый день в образе темпераментной энергичной журналистки дался ей нелегко.
– Павлов, наверное, умирал от желания?
– Умирал, – равнодушно подтвердила Настя.
– А ты? Тебя это не будоражит?
– Нет. Если бы это был не Павлов, тогда – может быть.
– А я?
– Что – ты?
Дима осторожно поцеловал ее колено. Настя не шевельнулась.
– Ты очень красивая.
– Ты уже говорил. У меня с памятью все в порядке.
– И еще раз повторю.
– Зачем?
– Чтобы ты это запомнила.
– Я запомнила.
– Но не поверила?
– Нет.
– А почему именно этот типаж ты выбрала? Павлов любит рыжих?
– Не знаю. – Настя чуть заметно шевельнула плечом. – Просто увидела такую женщину на улице, она мне понравилась. Срисовала.
– А кого еще ты можешь изобразить?
– Кого угодно. Много лет тренируюсь. У меня хобби такое – менять внешность. Мама часто за границей бывала, привозила всякие игрушки.
– Какие игрушки?
– Ну, грим, краски для волос, линзы всех цветов. Остальное я сама придумывала. Училась менять голос, жесты, походку. Очень хорошо отвлекает.
– От чего отвлекает?
– От мыслей о бренности существования. – Она усмехнулась. – Так что если меня выгонят из милиции, без работы не останусь. Пойду на киностудию фильмы озвучивать.
Дима подвинулся ближе, положил голову ей на колени.
– Если ты все это умеешь, то почему не пользуешься?
Настя лениво подняла руку, безвольно свисавшую с подлокотника кресла, запустила пальцы в его волосы.
– Зачем своих обманывать? Какая есть – такая есть.
– Мужики по тебе сохли бы.
– Мне неинтересно.
– Почему? Нормальной женщине это должно быть интересно.
– Я – не нормальная женщина. Я вообще не женщина. Я – компьютер на двух ногах. И потом, они все равно увидели бы меня после ванны. И вся любовь тут же кончилась бы.
– Не наговаривай на себя. Ты – нормальная молодая красивая женщина. Только в тебе огня нет.
– Огня нет, – согласилась Настя.
– Может, ты не хочешь его зажигать?
– Может, не хочу. Перестань меня уговаривать. Я очень устала. У меня сил нет дойти до душа, а ты мне рассказываешь про высокую страсть. Ну нет ее во мне, что я могу поделать?
– Хочешь, я тебе помогу?
– В чем? – Настя открыла глаза, внимательно посмотрела на Захарова.
– До душа дойти. Раз в тебе нет высокой страсти, тебя это не должно смущать.
– Помоги. – Она опять расслабленно прикрыла глаза.
Дима включил в ванной воду, налил в нее пенящийся «Бадузан», вернулся в комнату. Не поднимая Настю с кресла, осторожно снял с нее мини-юбку, потом аккуратно, стараясь не касаться тела руками, стянул бирюзовую майку на бретельках.
– А грудь-то! – Он укоризненно покачал головой. – Это надо совсем себя не любить, чтобы такую красоту прятать.
– А я и не люблю.
Настя по-прежнему не открывала глаз.
– А что ты любишь?
– Задачки решать.
Он легко подхватил Настю на руки, отнес в ванную и осторожно опустил в воду. В горячей воде она быстро приходила в себя, бледные щеки порозовели. Дима уселся на край ванны, продолжая с любопытством рассматривать Настино умытое лицо.
– Сколько раз тебя Павлов видел в натуральном виде?
– Два.
– И ты не боялась, что он тебя узнает? Рисковая ты девушка.
– Никакого риска. Меня почти невозможно запомнить. Я – никакая. Вот ты столько лет меня знаешь, а описать словами не сможешь. Во мне нет ни одной яркой черты.
– Кто тебе сказал, что ты – никакая? Сама придумала?
– Отчим. Это случайно вышло. Мне тогда пятнадцать лет было. Он по телефону разговаривал, не думал, что я слышу. Кого-то распекал, что слишком заметного парня куда-то послали. Он тогда еще в розыске работал. И говорит: «Он должен быть таким, как моя Аська. Никаким. Сто раз мимо пройдешь и не запомнишь». Я, естественно, в слезы. Он понял, что я слышала, утешать начал. Вот тогда-то он мне и сказал: «У тебя лицо как чистый лист бумаги. На нем что угодно можно нарисовать. И красоту, и уродство. Это редчайший дар природы, им надо уметь пользоваться». Кроме того, Димуля, мы ведь не черты лица запоминаем, а масть, мимику, моторику, голос, манеры. А это все легко меняется, было бы желание. Так что, повторяю, риска не было ни малейшего.
– Ты с ним и голос меняла?
– Конечно.
– Скажи что-нибудь, мне интересно, как ты с ним разговаривала, – попросил Дима.
Низким голосом, в котором явственно слышались англоязычные интонации, Настя произнесла:
– Мне кажется, Дмитрий Владимирович, вы предпринимаете попытки меня соблазнить. Я полагаю, что вы человек трезвомыслящий и отдаете себе отчет в полной безнадежности вашего предприятия.
Она скользнула вниз, и белая пена укрыла ее до самого подбородка.
* * *– Ну, ожила? – спросил Захаров, когда Настя, укутанная в длинный халат, вышла из ванной. – Я чай заварил. Садись, рассказывай.
– Мне перед сном чай нельзя, – помотала головой Настя. – Я яблоко погрызу. Значит, так, Димуля. Первое. Александр Евгеньевич Павлов хорошо ориентируется в тексте своей диссертации, помнит его и достаточно связно излагает. Но я абсолютно убеждена, что он ее не писал. Он всего лишь добросовестно выучил ее. Он не смог ответить ни на один вопрос, на который ответил бы любой настоящий автор.
– Значит, Филатова не преувеличивала, когда говорила мне в машине, что начальникам диссертации пишут профессора? Я, честно говоря, ей не поверил.
– Зря. Очень распространенная практика. Я это специально выяснила. Теперь второе. Свою монографию Ирина Сергеевна Филатова писала, несомненно, сама. Среди ее бумаг есть переводы всех зарубежных работ, на которые она ссылается, причем переводы не официальные, а рукописные, выполненные ею же. Она хорошо владела английским. Стиль, логика, подача материала – все указывает на ее авторство.
– А что, были какие-то сомнения?
– Посуди сам. План на следующий год верстается в сентябре. До этого долгое время Филатова отказывается заниматься докторской диссертацией, она постоянно загружена текущей научной работой. Наконец, после длительных уговоров, она заявляет в план монографию, происходит это в сентябре прошлого года, а уже к Новому году книга отпечатана начисто. Ее адъюнкт получает экземпляр, по его словам, сразу после праздников. Когда она успела ее написать?
– Бывает же, что все материалы и наброски уже готовы, остается только скомпоновать их. Это не занимает много времени.
– Бывает, – согласилась Настя. – Но где эти наброски? Я не нашла ничего, ни одного самого малюсенького листочка. Такое может быть только в том случае, если книгу ей кто-то написал. Или она украла рукопись. Но все это не так, потому что, повторяю, ее авторство сомнению не подлежит.
– Ты видишь какую-то связь между диссертацией Павлова и этой монографией? – недоверчиво спросил Дима.
– Самую прямую. – Настя вздохнула. – Тексты абсолютно идентичны. Слово в слово. Только названия разные. У Павлова – «Криминологическая характеристика консенсуальных деликтов в сфере советского государственного управления», а у Филатовой «Криминология. Коррупция. Власть». Да по существу и названия не так уж отличаются, консенсуальные деликты в сфере государственного управления – это эвфемизм, характерный для того периода, когда Павлов защищался. На самом деле это завуалированное название коррупции.
– Ничего не понимаю. В восемьдесят седьмом году кто-то пишет Павлову диссертацию, а спустя четыре года Филатова самостоятельно пишет точно такую же работу? Настя, не морочь мне голову.
– А ты не допускаешь, что этим «кто-то» и была Филатова? Почему бы ей не написать Павлову диссертацию за деньги? Тогда, по крайней мере, ясно, что Павлов действительно давно знает ее, но не хочет афишировать деловой характер знакомства и прикрывается амурными делами. Здесь многое не сходится, согласна, но в качестве рабочей гипотезы подойдет. Во всяком случае, эта гипотеза объясняет отсутствие черновых материалов и невероятную скорость написания книги. Павлов чем-то очень обидел Ирину, и она решилась на публикацию давно написанной рукописи. Если бы Павлов поднял скандал и обвинил ее в плагиате, она бы в два счета доказала свое авторство.
