Павел Вежинов - Летучие мыши появляются ночью
Это было все. Димов помнил наизусть записи в своем блокноте — так что нечего было туда и заглядывать. Оппозиционный Земс упоминался там только один раз в связи с биографией Кынева. Граната упоминалась в связи с нападением на молодежный трудовой лагерь. Но в протоколе, который читал Димов, не указывалось, какого типа была та граната. Совпадения весьма общие и, что самое важное, очень отдаленные. Трудно предположить какую-либо связь с последними событиями. И все-таки в блокноте он приписал новый пункт:
«б) Несторов — один из нападавших на молодежный лагерь. Сейчас он освобождается от вольных или невольных свидетелей».
Только к трем часам после полудня вернулся Ангел, отправленный в Софию для проверки данных о Манаско. Склонившись над своей тетрадью, исписанной каракулями, он начал медленно читать:
— «Манасиев в своей автобиографии не указал всех мест, где работал. В одном из гаражей я разыскал его бывшего приятеля. Мне он все подробно рассказал — в том числе и то, что Манаско работал на станции технического обслуживания „Витоша“.
Эта станция не указана в его биографии, и я сразу понял, что не случайно. На станции говорил с секретарем партийной организации и еще двумя толковыми парнями. Оказалось, Манасиева оттуда уволили. Все трое утверждали, что он опытный меха ник, но очень плохой работник. Нередко являлся на работу пьяным.
Брал деньги от клиентов, чтобы поставить их на обслуживание без очереди. Вообще был алчным, единодушно утверждают они. Его все-таки терпели, потому что опытных работников мало, и на его безобразия закрывали глаза. Наконец их терпение лопнуло. В прошлом году Манасиев пьяный поссорился с одним слесарем. И ударил того ломом по голове».
Ангел посмотрел на шефа и многозначительно добавил:
— Подло ударил, сзади. Слесарь как подкошенный упал на землю, потерял сознание.
Его отвезли в больницу. Оказалось сотрясение мозга, мускулы лица временно были парализованы. Манасиева арестовали и судили. И все-таки тюрьмы он избежал — приговорили условно к шести месяцам заключения и к штрафу в пятьсот левов за телесное повреждение.
— Заплатил?
— Ну да, так и заплатил… Говорят, исчез. Я решил не говорить, где он работает сейчас, хотел спросить сначала у вас…
— Хорошо сделал, — заметил Димов. — Пока что он нам нужен.
Пора было ехать в Перник на похороны. У шофера был выходной, и Димов сам сел за руль. В Пернике он прежде всего заехал в управление государственной безопасности, но там ему не смогли дать никаких сведений о гранате в молодежном лагере, потому что расследование проводилось софийской группой. Доктор Станков находился в окружном управлении и, как всегда, приветливо встретил Димова.
— Я видел двоюродного брата Кушева, — сказал он. — Он производит приятное впечатление. Он сейчас не Кушев, а Стефанов — как видно, стыдится старой фамилии, хочет ее забыть.
— Он будет на похоронах?
— Да, конечно, хотя и без жены. Знаешь, похоронной процессии не будет, надо идти прямо в церковь.
— В церковь?
— Да, это желание Замфирской.
— Ты сказал Стефанову насчет наследства?
— Зачем? Я не вмешиваюсь в чужие дела.
Димов сел в «газик» и направился к кладбищу. И хотя он приехал минут на десять раньше назначенного срока, отпевание, как ни странно, началось. Он вошел в пустую церковь и в первое мгновение почувствовал себя неудобно. Возле гроба стояли только трое — Замфирская, хорошо одетый мужчина средних лет, наверное родственник-адвокат, и преклонного возраста человек в грубой городской одежде, вытиравший покрасневшие глазки большим пестрым платком. Не смущаясь столь малочисленной публикой, два священника в упоении выводили «со святыми упокой».
Никто не поднял глаз, чтобы взглянуть на Димова, и, воспользовавшись этим, он поспешил ретироваться, избавиться от тяжелого, хоть и приятного запаха ладана.
«Упокой…» — долетел до него мягкий тенор священника, сливающийся с нежным звоном кадила. Возле церкви к Димову подошел один из его людей.
— Кто этот третий, пожилой? — спросил Димов.
— Бай Спиридон, председатель производственной кооперации. Он давал Кугшеву работу, но чтобы они дружили, об этом я не знал.
— Имеешь представление, что за человек?
— Ангел из ангелов! — засмеялся сотрудник. — Он ничего не понимает ни в пластмассе, ни в производстве, но кооператоры его уважают и о другом председателе слышать не хотят. Говорят — справедливый!.. Справедливый-то справедливый, но какой-нибудь другой посмекалистей увеличил бы доход кооперации.
Димов задумался.
— Я не пойду к могиле, — сказал он. — Но ты иди. Когда все кончится, передай адвокату, что я хочу говорить с ним. Очень осторожно, разумеется, чтобы его не испугать. Я буду ждать вас вон на той скамейке. — Он указал на старую скамью едва видимую за пожелтевшими листьями японской акации.
Димов сел на скамейку и достал газету. Но ему не читалось; вот уже несколько дней он не мог заставить себя прочесть хотя бы две строки. Спустя немного могильщики вынесли гроб и довольно грубо запихнули его на катафалк. Привычные лошади двинулись потихоньку, колеса заскрипели, кадило мягко прозвенело в тенистой аллее. «Место спокойное!» — с унынием подумал Димов. Вот единственное преимущество мертвых. Стало совсем тихо, солнце склонилось к западу, тени протянули свои руки к могилам.
— Товарищ Димов! — позвал его кто-то.
Димов сильно вздрогнул от неожиданности — так он был погружен в свои мысли.
Неужели действительно прошло столько времени? Перед ним стоял родственник Кушева, более опечаленный, чем в церкви.
— Я хочу поговорить с вами, товарищ Стефанов.
Мужчина недовольно посмотрел на него.
— Вы полагаете, что здесь самое подходящее место? — спросил он.
— Да, вы правы… Тогда спустимся в город.
Они прошли к «газику» и на нем быстро выбрались на дорогу. Сначала они обогнали бай Спиридона, продолжавшего вытирать глаза. Значительно опередив его, шла учительница, прямая и подтянутая, твердым шагом человека, которого не так-то легко сломить. Из какой-то боковой улицы выехали два самосвала, испачканные известью, подняли тучи желтоватой пыли.
— Вы знаете эту женщину? — спросил Димов.
— Нет, впервые вижу, — ответил адвокат. И, немного подумав, добавил: — Мне всегда казалось, что у моего двоюродного брата несколько иной вкус.
Въехав в город, очень оживленный и шумный в этот час, Димов остановился возле тротуара.
— В этом кафе вроде бы не слишком людно, — сказал он. — Думаю, что и вам здесь будет удобно.
— Да, благодарю, — кивнул адвокат.
Только вышли, как на них налетел сердитый сержант из ГАИ.
— Ты что, ослеп? — закричал он. — Не видишь знака?
Пришлось поставить машину в одной из боковых улочек и потом вернуться в кафе.
— Люди здесь не отличаются особой любезностью, — заметил адвокат. — Каждый раз, как мне случается сюда приехать, обязательно кто-нибудь за что-нибудь да отругает.
В кафе тоже были не очень любезны. Адвокат попросил принести ему отдельно сахар, растворимый кофе и горячую воду. Официантка посмотрела на него с презрением.
— У нас не принято, — коротко бросила она. — И вообще у нас нет растворимого.
— Но ведь только что вы сказали, что есть…
— Забыла, — нервно бросила она. — Мы тоже люди…
— Тогда не надо кофе, дайте рюмку коньяку.
— Сами не знаете, чего хотите, — мрачно произнесла официантка и медленно зашаркала громадными ножищами к буфету.
— Все от дыма! — вздохнул адвокат. — Здешний дым делает людей нервными. Ну так чем я могу быть вам полезен?
— Вы, я думаю, член партии, — сказал Димов.
— С недавних пор. Почему вы решили?
— Да покойного ужасно раздражало, что вы станете его единственным наследником.
Адвокат едва заметно улыбнулся.
— Может быть, вы потребуете от меня алиби? — спросил он. — Поскольку я единственный наследник? Да, хотя и случайно, но у меня есть абсолютное алиби.
— Меня скорее интересуют ваши отношения…
— Они были нормальными — такими, какие и должны быть между двоюродными братьями.
Мы виделись редко. Но он мне доверял, высказывался открыто.
— Вы хотите сказать, что он спокойно излагал вам свои подлинные политические убеждения?
— Вот именно!
— И какими же, по-вашему, они были!
Адвокат нахмурился.
— Не очень-то хорошо говорить такое о покойнике. Но он был крайним реакционером.
— Фашистом?
— Нет, не совсем. Но что-то в этом роде.
— Да, действительно, он вам доверял, — кивнул Димов. — Потому что все остальные считают его чуть ли не аполитичным.
— Он был очень умным человеком, — заметил адвокат. — И поэтому его крайние убеждения так удивляли. Но все-таки он был именно таким, как я сказал. Более крайне настроенного, более одержимого я в жизни не встречал. Жена моя его просто терпеть не могла.
