Николай Леонов - Ультиматум Гурова (сборник)

– Нет, отчего же… Я могу рассказать. Тем более что мне-то уж точно это ничем не грозит. Был суд, виновные наказаны. Не понимаю только, зачем вам это надо теперь? Хотя если вы даете слово…

– Слово офицера, – заверил его Гуров.

– Хорошо, слушайте. Я тогда за город собирался, да у меня, как на грех, машина сломалась, пришлось вернуться. Теперь получается – на счастье…

…Рассказ Дмитрия Константиновича занял минут пятнадцать, и картина, описанная им, выглядела так, как примерно и представлял себе Гуров. Неожиданно для себя, Соломатин разговорился, вспомнив детально все, что произошло четыре года назад.

– Пожалел я их тогда, – со вздохом закончил он свой рассказ. – Особенно девчонку. Молодая совсем, глупая. Пожалел. Не ради денег, не подумайте, – у меня у самого дочь подрастает.

– Но от денег все-таки не отказались? – заметил Гуров.

Соломатин снова протяжно вздохнул, потом вдруг слабо улыбнулся:

– Мы, кажется, договаривались о неофициальной беседе, которая мне ничем не грозит?

– Я держу свое слово, Дмитрий Константинович.

– Ну так вот… Такие дела. – Соломатин развел руками, словно говоря, что Гуров должен его понять, и вдруг неожиданно эмоционально добавил: – Но к тому уроду у меня не было ни жалости, ни сочувствия! Не было и нет по сей день! Мне сразу стало понятно, что он собой представляет! Он все равно бы кончил тюрьмой – прямо рвался в нее всеми силами! Так что мне его не жаль.

– Все понял, спасибо вам за откровенность. – Гуров поднялся с кресла.

– Не за что, не за что, – пожимая протянутую им на прощание руку, кивал Соломатин. И только когда Гуров уже взялся за дверную ручку, спохватился: – А почему все-таки вы меня расспрашивали об этом?

– Потому что, боюсь, те события могли стать причиной нового преступления, совершенного совсем недавно, – ответил Гуров и, не вдаваясь больше ни в какие подробности, вышел из кабинета.

После беседы с Соломатиным оставался еще один человек, которого Гуров очень хотел бы послушать, – Виктор Станиславович Конышев, до сего момента ни словом не обмолвившись ни о чем подобном. Ну это можно понять – Конышеву и в голову не могло прийти, что то, что он считал пройденным и забытым этапом, может вдруг всплыть сейчас, после убийства его дочери, на которое Гуров теперь уже смотрел под иным углом.

Делиться своими соображениями Лев пока не стал ни с Орловым, ни с Крячко. Сначала нужно было поговорить с Конышевым, а потом уже делать выводы и выстраивать новые версии. И полковник из офиса Соломатина направился прямиком к Конышеву домой. Он был убежден, что тот явно не поехал сегодня в контору. Тело Маргариты находилось в морге судебно-медицинской экспертизы. Эксперты уже потрудились над ним и передали все результаты следствию, а это означало, что тело Маргариты можно забирать для захоронения. И похороны должны были состояться завтра. Кстати, никаких наркотических веществ и даже следов алкоголя в крови Маргариты обнаружено не было. Одним словом, Гуров не стал звонить Конышеву, а отправился прямиком к нему домой. Однако по дороге в Сокольники неожиданно раздался звонок от самого Виктора Станиславовича.

– Лев Иванович… – Голос звучал тускло и вяло – наверное, Конышев сегодня тоже принял какой-то седативный препарат.

– Да, слушаю.

– Нам надо поговорить, это очень важно. Возможно, вчера я не отдавал себе отчета в том, насколько это важно – я вообще был оглушен. Я и сейчас, конечно, не в самом лучшем виде, но считаю своим долгом сообщить эти… эти сведения.

– Отлично, Виктор Станиславович, я скоро буду, – заверил его Гуров.

Конышев встретил Гурова, одетый в костюм, в котором он обычно ездил в свою контору – видимо, этот человек даже не в самые приятные минуты своей жизни соблюдал порядок и следил за своим внешним видом. Костюм, правда, выглядел не слишком свежим и даже помятым, из чего полковник сделал вывод, что Виктор Станиславович, скорее всего, в нем и заснул.

Он подал полковнику руку для пожатия, после чего пригласил его в комнату, двигаясь какой-то шаркающей походкой. Гуров сел в кресло, обдумывая, с чего лучше начать – со своих вопросов или дать Конышеву возможность поделиться тем, чем он хотел. На ходу решив, что второе предпочтительнее, полковник сказал:

– Так о чем вы хотели мне сообщить, Виктор Станиславович?

Однако Конышев почему-то медлил с ответом. Он сидел в кресле, обеими руками вцепившись в подлокотники, и о чем-то напряженно размышлял. Потом неожиданно резко спросил:

– Что там с этим наркоманом? Он уже сознался?

– Пока нет, – развел руками Гуров. – И, честно говоря, я сомневаюсь в том, что признается.

– Куда он денется! – уверенно заявил Конышев. – Все улики против него!

– Я бы так не сказал, – покачал головой Гуров. – Орудия убийства так и не нашли. А это главная улика.

– А может быть, он ее голыми руками задушил! – воскликнул Конышев.

– Эксперты утверждают, что душили удавкой, – возразил Лев. – И потом, деньги. По словам Емельяненко, Маргарита обещала дать ему денег.

– Да он вам что угодно наплетет, чтобы шкуру свою спасти! – с ненавистью процедил Конышев.

Гуров подавил вздох и внимательно посмотрел на него:

– Виктор Станиславович, пока что факты подтверждают показания Емельяненко. И я лично склонен думать, что он говорит правду.

– Вы что же, еще отпустите его? – с издевкой спросил Конышев.

– Пока об этом говорить рано, но даже если передать материалы в суд, их могут вернуть на доследование. Да и я не уверен в его вине, вот в чем дело. Виктор Станиславович, давайте говорить, положа руку на сердце: вы взъелись на Емельяненко потому, что и раньше не любили его. Попробуйте абстрагироваться от этого чувства хотя бы на время. Нам с вами обоим, – подчеркнул Гуров, – важно, чтобы был наказан настоящий убийца. Ведь так?

Конышев помолчал, потом медленно кивнул.

– Вот и давайте разбираться вместе. Во-первых, скажите, у вашей дочери были какие-нибудь отношения с Красницким?

– С Красницким? – глаза Конышева поползли на лоб. – С чего вам такое в голову пришло?

– Ну, учитывая его слабость к прекрасному полу… А ваша дочь была молодой привлекательной девушкой.

– Но моя дочь даже не пересекалась с Красницким! – воскликнул Виктор Станиславович, явно озадаченный вопросами полковника. – Я не уверен, что они вообще были знакомы – я уже говорил, Рита крайне редко бывала у меня в фирме. Не чаще раза в год, а может, и реже.

– А когда вы ложитесь спать, борсетку с ключами куда кладете?

Конышев удивленно поморгал глазами, потом сказал:

– Ну, в прихожей оставляю. На тумбочке, на видном месте, чтобы не искать впопыхах утром.

– Понятно.

– А вот мне непонятно, почему вы все-таки спросили про Красницкого? Только потому, что он был убит за день до гибели Маргариты?

– Виктор Станиславович, вы сами, как мне думается, не до конца уверены в виновности Емельяненко. Потому и позвонили мне, чтобы сообщить что-то важное. Вот давайте и сообщайте сейчас, а потом я вам кое-что скажу. У нас с вами вообще, чувствую, предстоит долгий разговор…

Конышев вздохнул, набрал побольше воздуха, приготовившись к длинному рассказу.

– Помните, при нашей с вами первой встрече я мимоходом упомянул о своей бывшей жене? – посмотрел он на Гурова воспаленными глазами.

– Ну, что-то такое припоминаю, – наморщил лоб Лев. – Вы, кажется, развелись лет восемь назад?

– Да, у вас отличная память, вы помните даже такие мелочи, – грустно усмехнулся Виктор Станиславович. – История тогда получилась не слишком красивая, и мне не хотелось рассказывать подробности, тем более что при первой нашей с вами встрече я не считал нужным сообщать все эти детали – думал, что они не имеют отношения к тому, что происходит сейчас. Но теперь… Теперь, думаю, стоит об этом рассказать. Вы готовы меня выслушать? Рассказ будет не слишком коротким, чтоб вы все поняли досконально…

Тогда, восемь лет назад, Альбина Конышева, будучи, в общем-то, уже достаточно зрелой женщиной – на тот момент ей было тридцать семь, но сохранившей молодость и привлекательность благодаря тщательному уходу и посещению многочисленных салонов красоты и фитнес-клубов, оплачиваемых, к слову сказать, ее мужем, неожиданно возомнила себя юной девочкой и влюбилась в своего массажиста, к которому ездила на сеансы четыре раза в неделю.

Ну, всякое бывает, конечно, на свете, и подобная напасть вполне может накрыть любую женщину в любом возрасте и статусе. Но вот несколько нюансов делали этот момент весьма щепетильным…

Во-первых, избранник Альбины был моложе ее на пятнадцать лет. То есть если и не годился в сыновья, то совсем чуточку недотягивал до этого. Во-вторых, Альбина очень скоро перешла с ним от эмоциональной близости к физической – она вообще была не из тех женщин, что довольствуются платоническими чувствами и тихо упиваются своей любовью, помалкивая при этом в тряпочку. Нет, она совершенно не заботилась о том, чтобы скрывать их, ее не останавливало ни то, что она, вообще-то, замужняя дама, ни разница в возрасте, ни перешептывания и откровенные смешки коллег ее избранника за спиной. Когда Альбина входила в салон, свысока взирая на массажисток и других сотрудников и походкой королевы шествуя в кабинет, где священнодействовал ее «божественный» мальчик, все замолкали, а едва дверь кабинета захлопывалась, принимались вовсю обсуждать связь «богатой престарелой тетки с протекающей крышей» с альфонсом.