Эд Макбейн - Грабитель
В тот день на обходе он был очень занят. Одна женщина из-за того лишь, что муж назвал ее крошкой, набросилась на него с бритвой и нанесла ему рану на лице размером с банан. Арест производил Клинг. Когда он прибыл на место происшествия, бритва уже была отправлена путем всякого простого оружия нападения — в ближайшую канализационную трубу.
Только Клинг вернулся на улицу, банда подростков напала на мальчика, возвращавшегося домой из школы. Этот мальчик совершил неискупимый грех, попытавшись ухаживать за девочкой, входившей в соперничающую уличную шайку. Клинг появился как раз в тот момент, когда члены банды были готовы втоптать мальчика в мостовую. Он схватил одного из них за ворот и сказал, что знает в лицо всех, кто участвовал в избиении, и, если с мальчиком что-либо случится, виновным не поздоровится. Член банды важно кивнул и убежал за своими друзьями. Жертва нападения отделалась несколькими шишками на голове. Все споры здесь было принято разрешать при помощи кулаков.
Затем Клинг разогнал игроков в крэпс из вестибюля одного из зданий, выслушал жалобы крикливого владельца магазина, утверждавшего, что восьмилетний мальчик украл рулон синего шелка шантунг, предупредил владельца бара, что у него отберут лицензию, если в его заведении проститутки будут по-прежнему приставать к посетителям, выпил чашку кофе с одним из наиболее известных в округе продавцов лотерейных билетов и вернулся в участок, где переоделся в гражданскую одежду.
Выйдя на улицу, он сразу же снова позвонил Клер. После четвертого гудка она сняла трубку:
— Кто это? Вам придется долго извиняться за то, что вытащили меня из душа. С меня течет вода.
— Я прошу прощения, — сказал Клинг.
— Мистер Клинг? — спросила она, узнав его голос.
— Да.
— Я собиралась вам звонить, но не знала куда. Мне кое-что вспомнилось, возможно, это пригодится.
— Что вы вспомнили?
— Я вспомнила слова Джинни, сказанные в тот вечер, когда я провожала ее к поезду.
— Да?
— Она сказала, что ей предстоит получасовая поездка. Это важно?
— Возможно. Большое спасибо. — Он помолчал. — Послушайте, я подумал…
— Что?
— О… о планах пообедать. Я подумал, может…
— Мистер Клинг, — перебила его Клер, — вам не стоит приглашать меня на обед.
— Но я хочу, — настойчиво сказал он.
— Поверьте, я самая скучная девушка в мире. Я вас до смерти утомлю.
— Я хотел бы попытаться.
— Вы просто ищете для себя неприятности. Не стоит так беспокоиться, поверьте. Лучше купите на эти деньги подарок для вашей мамы.
— Я покупал маме подарок на прошлой неделе.
— Купите еще один.
— К тому же я думал, что каждый будет платить за себя.
Клер рассмеялась:
— Это, конечно, более заманчивое предложение.
— Серьезно, Клер…
— Серьезно, мистер Клинг. Не стоит. Такая недотепа, как я, вам не понравится. Ни капельки.
— Вы мне уже нравитесь.
— Это простая вежливость.
— У вас комплекс неполноценности или что?
— Не то чтобы у меня комплекс неполноценности, доктор, — сказала она, — дело в том, что я вообще неполноценная.
Клинг засмеялся, и она спросила:
— Помните этот мультфильм?
— Нет, но это замечательно. Так как насчет обеда?
— Ну зачем?
— Вы мне нравитесь.
— В этом городе миллион девушек.
— Даже больше.
— Мистер Клинг…
— Берт.
— Берт, здесь для тебя ничего нет.
— Я еще не сказал, что мне нужно.
— Что бы ты ни хотел, этого здесь нет.
— Клер, я хочу рискнуть. Давай пообедаем вместе, позволь мне провести с тобой вечер — пусть он окажется самым печальным вечером в моей жизни. Я рисковал и посерьезнее. На службе я иногда рисковал жизнью.
— Ты был на военной службе? — спросила она.
— Да.
В ее голосе вдруг послышался интерес.
— В Корее?
— Да.
На линии наступило долгое молчание.
— Клер?
— Я здесь.
— Что случилось?
— Ничего.
— Опустите пять центов за следующие три минуты, пожалуйста, — послышался голос оператора.
— О, черт, один момент, — отозвался Клинг. Он покопался в кармане и опустил монету в пять центов. — Клер? — позвал он.
— Вот ты уже на меня потратился, — сказала она.
— У меня денег куры не клюют, — ответил он. — Ну так что? Я позвоню тебе вечером, в 6:30.
— Нет, сегодня это невозможно.
— Тогда завтра вечером.
— Завтра у меня занятия заканчиваются поздно. Я освобожусь не раньше семи.
— Я встречу тебя у колледжа.
— Тогда я не смогу переодеться.
— Ты можешь пойти в том, в чем будешь.
— Обычно в колледж я надеваю туфли без каблуков и старый грязный свитер.
— Прекрасно! — с энтузиазмом воскликнул он.
— Наверное, я все-таки смогу надеть платье и туфли на шпильках. Это может шокировать некоторых растреп в наших священных стенах, но зато создаст прецедент.
— В семь часов?
— Ладно, договорились, — сказала она.
— Хорошо, до встречи.
— До свидания.
— Пока. — Он повесил трубку, улыбаясь.
А выйдя из будки, чертыхнулся. В ту же секунду полез в карман за новыми десятью центами. Мелочи не было. Тогда он пошел к хозяину кондитерской, который был занят тем, что разливал по стаканам сельтерскую. К тому моменту, как Клинг разменял деньги, пролетело минут пять. Он быстро набрал номер.
— Алло?
— Клер, это снова я.
— Ты знаешь, что опять вытащил меня из душа?
— Мне ужасно жаль, но ты не назвала колледж.
— Ох. — Клер помолчала. — Да, не назвала. Это Женский университет. Знаешь, где он находится?
— Знаю.
— Отлично. Приходи в Рэдли-Холл. Там ты найдешь офис газеты, которая принадлежит колледжу. Она называется «Рожок Рэдли», но на двери висит вывеска «Газетенка Рэдли». Там я оставляю пальто. И не пугайся всяких хищниц, которые там бродят.
— Я буду минута в минуту, — сказал Клинг.
— А я, пользуясь привилегией женщины, приду минут на десять позже.
— Я подожду.
— Хорошо. Теперь не обижайся, но вокруг меня на ковре уже натекла большая лужа.
— Прости. Иди мойся.
— Думаешь, я грязная?
— Если хочешь, мы можем говорить всю ночь.
— Нет, лучше помоюсь. До свидания, упрямец.
— До свидания, Клер.
— Ты действительно упрямый тип, знаешь?
Клинг усмехнулся.
— А кто не упрям? — поинтересовался он.
— Ай! — воскликнула Клер. — До свидания. — И повесила трубку.
Минуты три он сидел в будке и глупо улыбался. Наконец в стекло постучала полная женщина:
— Молодой человек, вы перепутали телефонную будку с отелем.
Клинг открыл дверь.
— Странно, — сказал он. — Я позвонил в обслуживание номеров, и мне прислали сандвич.
Женщина прищурилась, состроила гримасу и протиснулась в будку, выразительно хлопнув дверью.
В десять часов вечера Клинг вышел из поезда-экспресса на платформу станции «Питерсон-авеню» надземной транспортной системы. Он немного постоял, глядя на огни города в дрожащем осеннем воздухе, теплые и разноцветные. В этот год осень никак не хотела заканчиваться. Она отказывалась спускаться в зимнюю берлогу. Упрямо цеплялась («А кто не упрям?» — подумал Берт и снова улыбнулся) за стелющиеся по земле летние одежды. Она была рада продолжать жить, и человечеству удавалось кое-что перехватить от ее жажды жизни, и это отражалось на лицах людей на улицах.
Одного из этих людей звали Клиффорд.
Где-то среди людей, которые с улыбками торопились по улицам, шел мужчина с хмурым взглядом.
Где-то среди тысяч зрителей, заполнивших кинотеатры, мог сидеть убийца и смотреть на экран.
Где-то там, где гуляли и разговаривали влюбленные, он сидел в одиночестве на скамье, погруженный в раздумья.
Где-то там, где открытые, улыбающиеся лица распространяли в воздухе струйки и султаны нестойкого тумана, шел человек, плотно сжав рот и стиснув зубы.
Клиффорд.
Сколько Клиффордов было в таком огромном городе? Сколько Клиффордов можно найти в телефонном справочнике? А сколько еще туда не включено?
Перетасуйте колоду с Клиффордами, а затем вытащите кого-нибудь из них, вытащите любого Клиффорда.
Вот только время для этого было неподходящее.
В это время нужно гулять за городом, подставляя щеки под шлепки ветра, слушая хруст и шелест листьев под ногами и скрип бунтующих деревьев, одевшихся в роскошные цвета. Это время нужно посвящать вересковым трубкам, твидовым пальто и спелым красным яблокам «макинтош». Это время предназначено для созерцания тыквенного пирога, для хороших книг, толстых пледов и окон, плотно закрытых в преддверии надвигающегося холода.
Это было неподходящее время для Клиффорда и неподходящее время для убийства.
Но убийство совершено, а в отделе по расследованию убийств работали люди с холодными глазами, которым никогда не было семнадцати лет.
