Николай Леонов - Вышка для бизнесмена
– Старею, – просто и исчерпывающе ответил на это Гуров.
Стол ломился, да в семье Задрипкиных-Ведерниковых по-другому просто не было – они привыкли есть много, сытно, а главное, вкусно.
– А Лёшенька где? – спросила Людмила Алексеевна, когда они сели за стол.
Она сказала «Лёшенька», а не «Лешенька», то есть имела в виду именно Лешего.
– Он, мама, работает, – объяснил Гордей.
– Так голодный целый день и ходит? – ужаснулась Анфиса Сергеевна, которая этого Лешего еще в глаза не видела, но уже заранее хорошо к нему относилась, потому что он был чем-то вроде члена будущей семьи ее дочери, а значит, ее забота распространялась и на него. – Так, как он приедет, ты, Ванечка, его тут же сюда веди. Да виданное ли это дело, не евши работать?
С одной стороны, Лев ел то же, что и остальные, но вот суп ему налили из отдельной маленькой кастрюльки, а вместо жареной картошки наложили пюре, да и в котлете не чувствовалось ни перца, ни чеснока, хотя, судя по запахам, у других они были.
– Бабушка сказала, что вам острое вредно, вот мы с мамой и сделали для вас отдельно, – объяснила Елена.
– Сколько же хлопот я вам доставляю, – покачал головой Гуров, почувствовав себя очень неудобно.
– Хлопот? – Елена с матерью недоуменно переглянулись, и их удивление было совершенно искренним. – Какие же это хлопоты?
«Да уж. Есть женщины в русских селеньях», – с тоской подумал Лев Иванович, потому что и в мечтах не мог представить себе, чтобы Мария стала специально готовить для него что-то диетическое. Ну, пару-тройку раз, еще куда ни шло, она делала, когда он лежал в госпитале, но чтобы постоянно, изо дня в день? Нет, это уже из области ненаучной фантастики. Она и так-то к плите подходила исключительно по большим праздникам и с неважными результатами.
После обеда они проводили Василия Семеновича, который, как его ни оставлял Гордей, отказался задержаться, заявив, что хозяйство без присмотра надолго оставлять не привык, и Анфиса Сергеевна принялась кормить вторую смену, то есть парней, которые все это время таскали и расставляли мебель. Людмила Алексеевна отправилась со всем зверинцем в свою комнату, чтобы отдохнуть, а Гордей с Еленой пошли принимать работу. Делать Гурову было опять совершенно нечего, вот он и пошел с ними за компанию – на экскурсию, так сказать.
– Ну, как тебе, Аленушка? – все время спрашивал Гордей.
– Все хорошо, Ванечка, все, как мы и планировали, только вот это кресло поближе к окну переставить бы, чтоб мне вышивать светлее было, – попросила она.
– Конечно-конечно, – мигом подхватился Гордей и, легко подняв тяжеленное кресло, переставил его. – Теперь хорошо?
– Хорошо, Ванечка, – и Елена светло улыбнулась ему.
При виде этой картины на душе у Гурова стало совсем кисло – да, эти двое были простоваты и IQ у них не зашкаливал, но они были счастливы в отличие от него. Лев сбежал к заранее примеченному телевизору и остаток дня провел там, глядя на экран и ничего не видя, потому что в голове вертелась мысль: «Да что же такого особенного может быть в этой спорной земле?» Решив больше не расстраиваться по поводу чужого счастья, он сосредоточился на том, на чем и следовало, то есть на работе, пусть она сейчас и была для него чем-то вроде хобби.
Ужину предшествовала очередная порция травы, и Гурову опять наложили приготовленную специально для него еду – кажется, он уже начал к этому привыкать. Никаких новостей не было, и Лев, собравшись возвращаться в санаторий, стал прощаться.
– Может, останешься? – спросил Гордей. – Мебель теперь есть, так что тебе на диване постелют.
– Не стоит, – покачал головой Гуров и объяснил: – Я же очень рано в область отправлюсь, чего мне весь дом поднимать?
– Не евши? – возмутилась стоявшая рядом с ними Анфиса Сергеевна. – Еще чего? Нет уж, Ванечка, оставляй Левушку здесь. Я его утром травкой напою, накормлю и с собой покушать соберу.
– Да неудобно же, Анфиса Сергеевна, – начал отказываться Гуров.
– На потолке спать неудобно! – отмахнулась она. – Ты для всех нас стараешься, а мы тебя голодным оставим? Да при твоих болячках? И думать не смей, – возмутилась она. – Елена, постели Левушке на диване. И полотенца чистые приготовь, чтобы ему утром утереться.
– Оставайся, Гуров. Я тебе в ванной новый станок оставлю, чтобы побриться мог, да и прочие причиндалы там есть, – поддержал ее Гордей.
– Ну, не знаю, – пожал плечами Лев Иванович.
– И сомневаться тут нечего, – решительно заявила Анфиса Сергеевна. – Ты, Левушка, иди и спать ложись, раз тебе чуть свет вставать. А то, не приведи господи, заснешь за рулем и в беду попадешь. А ты, Ванечка, сапоги в машину положить не забудь. А то промочит Левушка опять ноги и заболеет.
– Не волнуйся, мать, положу, – пообещал Гордей.
Так получилось, что Гуров остался ночевать в его доме и опять не смог позвонить Марии, свой сотовый забыл он в санатории, а пользоваться телефоном Гордея посчитал неудобным. Чтобы встать пораньше, будильник ему не требовался – привык с вечера настраивать себя на пробуждение в определенное время.
Услышав, что он проснулся, в комнате появилась с чашкой уже одетая, умытая и пахнувшая чем-то вкусным Анфиса Сергеевна – как видно, она встала еще раньше его.
– Пей, Левушка. Пока собираться будешь, полчаса уже и пройдет, и покушаешь тогда.
Приняв душ и позавтракав, Гуров отправился в путь. Ну, что сказать? Повторилась до боли знакомая история. Пока он ехал по городу, а потом по трассе, все было нормально, а как съехал на дорогу, так сказать, местного значения, началась вторая серия приключений – эдакая «цыганочка» с выходом, исполненная на граблях «на бис», потому что грязь была непролазная, только теперь он был в сапогах, но один, и посадить за руль было некого. Кляня себя на все корки за самонадеянность, за то, что отказался от хотя бы одного человека из команды Гордея, Гуров больше всего боялся за машину. И не только потому, что случись что-нибудь с ней, пришлось бы куковать неизвестно сколько, ожидая, пока кто не появится – взять у Гордея сотовый у кого-то из его парней Гуров посчитал неудобным, но и потому, что машина-то была чужая. Нет, Воронцов бы ему и слова не сказал, но все равно некрасиво бы получилось. Главное заключалось в том, что толку от его мучений пока никакого не было.
В одной деревне он, найдя обитаемый дом, встретил довольно молодую женщину, которая приехала к заболевшей матери. На все его расспросы о воинской части, она только морщила лоб и пожимала плечами:
– Да всю жизнь она тут была.
– Может, ваша мама чего-нибудь вспомнит? – с надеждой спросил он.
Но мать сама была 49-го года рождения и подтвердила слова дочери, что помнит эту воинскую часть столько же, сколько и себя.
Во втором обитаемом доме этой деревни Лев Иванович нашел мужика неопределенного возраста, судя по виду, запойного алкаша.
– Старуха моя к дочери в город сбежала, – пьяно жаловался он Гурову. – Зять за ней приехал, мать его. Вторую неделю там гостит, а я тут один пропадаю.
В доме стоял густой запах самогона, и обрадовавшийся неожиданному гостю, мужик принялся уговаривать Льва Ивановича принять за компанию. Сославшись на то, что он за рулем, Гуров отказался и принялся выспрашивать мужика.
– Да я же мальцом еще был, когда ее строили, – вспоминал тот. – Мы туда, конечно, лазали – интересно же. Так командир оттуда раз пришел, собрал всех, а тут тогда много народу было, и сказал, что часовой ведь и выстрелить может. Нас тогда родители крепко выпороли, чтоб мы больше нос туда не совали, но мы все равно шмыгали, только уже осторожнее.
– А что же интересного там было? – выспрашивал Лев Иванович.
– Да часть как часть, – пожал плечами мужик. – Я сам потом в армии служил и так тебе скажу – ничего особенного в ней не было. Солдатики к девкам нашим бегали, на танцы в клуб приходили, дрались мы с ними, конечно, – это уж как заведено.
– А что там до части было?
– А я знаю? – удивился мужик.
– А кто может знать? – Терпению Гурова сейчас и святой бы позавидовал.
– Так стариков-то, почитай, уже никого в живых не осталось, – удивился его вопросу мужик.
– Да ты подумай, может, слышал о ком-нибудь? – настаивал Лев Иванович.
Мужик напрягся, изображая умственную деятельность, а потом сказал:
– Ну, если только Федорыч из Самойловки. Он, чтобы не соврать, года двадцатого, но у них вся родня крепкая была, до девяносто лет жили. Может, и он еще скрипит.
– А далеко она? Самойловка эта? – Получив даже такую ненадежную информацию, Гуров воспрянул духом – хоть какая-то надежда появилась.
Выяснив, что до нее километров двадцать и как туда добраться, Гуров отправился в путь. К сожалению, алкаш забыл предупредить его, что нужно будет переправляться через речушку, которая сейчас, когда снег растаял, была уже отнюдь не воробью по колено. Пришлось Гурову делать здоровенный крюк, чтобы добираться по жуткому бездорожью до хлипкого моста, жалобно скрипевшего под тяжестью его машины. Лев Иванович ехал по нему очень медленно и с открытой дверцей, чтобы успеть выпрыгнуть, если это ветхое сооружение рухнет. Что он в этот момент говорил об алкаше, категорически не рекомендовалось произносить в присутствии женщин и детей, но он был один, поэтому не стеснялся и отводил душеньку – то, что он сам сумеет выбраться, он ни секунды не сомневался, но машина? Уж этого-то ему Воронцов точно не простит. Когда он наконец добрался до Самойловки, то подумал: «Если это пустышка, то я за себя не ручаюсь».
