Андрей Троицкий - Приговоренные

Старуха не услышала ответа, потому что Джейн уже крепко спала.

Три свободных дня, которые Джейн вместе с дочерью Кристиной хотели провести вместе, оказались заполненными бесконечными телефонными переговорами с Москвой. Накануне Джейн пригласила свою новую подругу Лайзу к себе домой, чтобы вникнуть в ее проблему с усыновлением русского мальчика. Полдня Джейн перезванивалась со своим другом адвокатом Дмитрием Радченко. Говорила с еще одним известным человеком, правозащитником, членом Хельсинкской группы, со старым приятелем, который поддерживал знакомства с российскими чиновниками высокого ранга.

Лайза отправила мужа в гостиницу, чтобы не мешал, а сама ни на минуту не отходила от Джейн. Слушала все разговоры, прижимая к уху трубку параллельного телефона. Когда беседа подходила к концу, взрывалась эмоциями. Обхватывала ладонями голову и кричала в потолок, обращаясь то ли к Создателю, то ли к соседям из верхней квартиры:

– Вот видишь, они не дают мне усыновить ребенка, хотя на моей стороне закон. Их чертов закон тоже на моей стороне. Все говорят так. И юристы, и эти долбаные правозащитники. Но ребенка я не могу забрать.

– Успокойся. – Джейн повторяла банальности, что слышала от отца еще в детстве. – Из любого положения есть выход. Мы обязательно что-нибудь придумаем…

Но Лайза не хотела ничего слушать. Она плакала, пересаживалась из кресла в кресло, бродила по квартире. И снова плакала.

– Каждый раз у них новая причина, – причитала она. – Каждый раз… Они говорят, что ребенку нужно пройти медицинское освидетельствование. Нужно заключение авторитетной комиссии, что у мальчика действительно ампутирована рука. Через месяц нужно еще одно заключение другой комиссии – что ампутированная рука за две недели не отросла. Им нужна справка, что органы ребенка не подвержены регенерации. О-о-о-о!.. Это издевательство! Надо мной, над Cтивом, а главное, над ребенком. Коля за свою короткую жизнь видел столько плохого, что за три жизни не увидишь.

– Послушай меня. – Джейн старалась, чтобы голос звучал ровно. – Я взялась за дело, значит, результат будет. То есть я сделаю все, чтобы результат был. В лепешку расшибусь, но сделаю, что смогу. Ты должна мне верить.

– Ты сама говорила, что больше не поедешь в Россию. Один раз ты там чуть было не погибла и дала себе слово не возвращаться назад. А без тебя ничего не получится. Господи… По русским законам иностранцы не имеют права усыновлять здоровых детей, только тяжелобольных, на которых не претендуют русские усыновители. Но мне не дают даже этого несчастного инвалида.

– Я знаю, знаю, – кивала Джейн.

– У мальчика была первая группа инвалидности. Но в тот момент, когда мы со Стивом прошли уже все круги ада, назначили новую комиссию. Врачи, мать их, определили, что у Коли не первая, а вторая группа. Значит, иностранцы не могут его усыновить. Когда мы вернулись обратно последний раз, у меня был нервный срыв. Я две недели не вставала с кровати. Думала уже, что так и сдохну…

– Если надо, я вернусь в Россию, – твердо проговорила Джейн. – Я хочу помочь. И сделаю все… – Она замолчала, так как понятия не имела, чем именно сможет помочь.

К вечеру второго дня Лайза, уставшая от своих криков и слез, выпила две таблетки снотворного и уснула на диване.

Джейн села к письменному столу, положив перед собой лист бумаги, нарисовала на нем круг, вписала в этот круг имя «Коля». Ниже мелким разборчивым почерком коротко написала все данные, что удалось узнать.

Мать Коли, некая Елена Степанова, родила ребенка, отбывая тюремный срок за убийство. По данным следствия, она нанесла множественные ножевые ранения пятидесятилетнему Ивану Лаптеву, у которого снимала комнату. Свидетелем обвинения стал некий Парфенов, друг потерпевшего. По версии следствия, двое мужчин играли в карты. Якобы в соседней комнате послышался какой-то странный шум, и Лаптев пошел посмотреть, что происходит.

Через несколько минут раздался ужасный крик, за ним другой крик, уже слабее. Когда Парфенов вбежал в соседнюю комнату, его друг плавал в луже крови, пытаясь ладонями зажать чудовищную рану в животе. А квартирантка с перекошенным от злобы бледным лицом стояла у противоположной стены, сжимая в руке нож с бурым от крови лезвием.

На полу валялось раскрытое мужское портмоне. Рядом с ним несколько крупных купюр и мелочь. «Только прикоснись ко мне, ублюдок, – пожалеешь», – сказала женщина. Она говорила тихо, ее губы и подбородок дрожали. Парфенов застыл на пороге, боясь пошевелиться. Женщина немного помолчала и добавила: «Теперь пошел отсюда, а то и тебе кишки выпущу к такой-то матери».

Охваченный страхом уже немолодой мужчина, не помня себя, добежал до ближайшего отделения милиции. Степанову взяли на остановке, где она ждала автобуса. При себе имела небольшой чемодан с личными вещами и немного денег. На внутренней части правой руки обнаружены микрочастицы крови той же группы, что и у покойного хозяина квартиры. В ходе предварительного расследования выяснили, что женщина, находившаяся в стесненных условиях, пыталась украсть кошелек хозяина квартиры. Тот поймал воровку за руку, но, по доброте душевной, не потащил ее в милицию, а пытался вразумить словами. Мол, молодая, у тебя вся жизнь впереди, а ты тянешь руки к чужим деньгам. Бедняга за свою доброту и поплатился. Постоялица нанесла ему три удара кухонным ножом в живот и один удар в грудь.

– Дело Степановой списано в архив, где благополучно пролежало до сегодняшнего дня, – сказал во время телефонного разговора друг Джейн, адвокат по уголовным делам Дмитрий Радченко. – Я получил бумаги без труда. Да никто и не собирается делать из этих пожелтевших листков тайну. Короче, все поросло травой забвения. Джейн, почему ты интересуешься этим старьем?

– Собственно, я интересуюсь судьбой мальчика. Сына Степановой. Но, как мне кажется, надо знать всю историю ребенка. Меня интересует каждая деталь. Каждая мелочь, которая может показаться несущественной даже тебе.

– Что ж, я готов к длинному разговору, – сказал Радченко. – Только информация у меня так себе… Не очень веселая. – И продолжил свой рассказ.

Против Степановой свидетельствовали не только прямые улики, как то: показания друга убитого, но и косвенные доказательства – кровь на руке и на манжете кофточки. На допросах Елена показывала, что пострадавший пытался ее изнасиловать.

Степанова утверждала во время предварительного следствия, что в тот роковой вечер хозяин квартиры, накачавшийся водкой и пивом, ввалился в комнату, опрокинул ширму, загораживающую ее кровать. Степанова пыталась встать и выбежать из комнаты, но он ударил ее по лицу, повалил на железную кровать, разорвал на груди халат и навалился на нее. Степанова, тогда уже беременная, плохо себя чувствовала, мучилась тошнотой и головными болями. Однако она сумела оттолкнуть мужчину. Вскочив с кровати, шагнула к столу, на котором лежал оставленный еще с обеда нож.

Дальнейшие события, как Степанова показала на следствии, словно заволокло пеленой тумана. Кажется, обороняясь, она нанесла насильнику удар ножом, впрочем, точно в этом не уверена. Память сохранила лишь отрывочные воспоминания: стоны умирающего, кровь на полу, кровь на кровати, на обеденном столе и даже на стенах. Степанова покидала вещи в чемодан и пошла на автобусную остановку, потому что денег на такси у нее не было.

– Тут нестыковка получается, недоработка следствия, – говорил Радченко. – Свидетель, партнер покойного по картам, показывает, что деньги, крупные и мелкие, лежали на полу. И портмоне там же. А Степанова, которая якобы совершила убийство из корыстных побуждений, почему-то уходит из дома с жалкими копейками в кармане. Если бы у этой женщины был приличный адвокат, он бы вытащил ее. Десять к одному, что ее освободили бы в зале суда.

– Значит, она не виновата?

– Картина неясная. Адвокат был назначен государством. Как я понял, он даже с делом толком не знакомился. Полистал протоколы допросов и через десять минут забыл, что там написано. Он не ходатайствовал о назначении различных экспертиз, не встретился с единственным свидетелем. С подследственной в тюрьме виделся всего пару раз. На суде он просил учесть, что это первый проступок его подзащитной. Степанова прежде не привлекалась к уголовной ответственности, не была под следствием. Кроме того, она беременна. Поэтому вправе надеяться на снисхождение заседателей.

Суд прошел быстро, дело-то простое. Степанову, получившую двенадцать лет срока, отправили в пересыльную тюрьму, затем в лагерь. Там родился ребенок, зачатый еще на воле. Не исключено, что отцом мальчика был тот самый хозяин квартиры, сдававший бедной женщине комнату. После родов Степанову выписали из лагерной больницы. Она имела право дважды в день навещать ребенка, чтобы кормить его грудью.