Сержант милиции - Иван Георгиевич Лазутин
В 1947 году Николай вернулся домой. И в этот же день без всяких предварительных телефонных звонков явился к Луговым.
Наташа ахнула. Засуетилась и Елена Прохоровна. Широкоплечий, возмужавший, с двумя рядами орденских планок на военной гимнастерке, Николай стоял перед Наташей и растерянно молчал. Такой красивой он ее еще не видел.
Выручила мать.
— О! Да вы совсем стали мужчиной. Вас и не узнаешь! — невольно любовалась она Николаем и вела его за руку в комнату.
Обед был праздничный.
На деньги из своей стипендии Наташа купила бутылку кагора. После двух рюмок она так раскраснелась и стала так дурачиться, что матери приходилось ее сдерживать.
Много говорили, вспоминали общих друзей, танцевали, пели. Вечер прошел весело.
Но в этот же вечер самые светлые и чистые чувства и думы Наташи Елена Прохоровна омрачила.
— Он тебе не пара! — закуривая папиросу, сказала она дочери, когда та вернулась, проводив Николая.
— Почему? — одновременно и испугалась и удивилась Наташа.
— По многим причинам. Думаю, что ты и сама скоро в этом разберешься. Пора уже быть взрослой.
Елена Прохоровна ушла в свою комнату, оставив Наташу в недоумении.
С этого времени между матерью и дочерью так и осталась недоговоренность по поводу дружбы Наташи с Николаем. Николай чувствовал холодок со стороны Елены Прохоровны, доходящий порой до неприязни. В декабре, когда райком партии предложил ему пойти работать в милицию — проводилось усиление милицейских органов за счет демобилизованных фронтовиков, — он зашел к Луговым посоветоваться. Елена Прохоровна сделала большие глаза:
— Как? В милицию?! И кем же?
— Милиционером.
— И что же вы думаете делать?
— Думаю дать согласие.
— Дать согласие? — Лицо Елены Прохоровны стало таким кислым, словно она проглотила лимон. — Милиционер? Очень, очень оригинально.
Присутствовавшая при разговоре Наташа молчала, но вечером, когда они возвращались из кино, она спросила:
— Коля, ты в самом деле решил стать милиционером?
— А что, разве это зазорно?
Наташа пожала плечами. От Николая она всегда ждала чего-то особенного, большого, такого, что не всякому по плечу. А тут вдруг — милиционер.
— А ты не думал над тем, что это может помешать... — Наташа замялась.
Но Николай ее понял.
— Помешать? Нет, это не может помешать. Я дал согласие и не жалею об этом.
— Коля, может быть, удастся найти другую работу? А потом, почему ты не хочешь поступить в институт на очное отделение?
Николай промолчал. Как ей сказать, что у него на иждивении мать и что двое они не проживут на студенческую стипендию?
— Если хочешь, я поговорю с папиными друзьями. Они помогут устроиться.
— Не нужно ни с кем говорить, — мягко ответил Николай. — И вообще, не плачь надо мной, как над покойником. Я еще жив.
В этот вечер они расстались сухо и холодно. Наташа была недовольна тем, что Николай с ней не считается. Он же не мог примириться с отношением Наташи к его будущей профессии, с ее чувством жалости и стыда за него.
Проводив Наташу, по дороге домой Николай вдруг представил себя в милицейской форме, на посту. Мимо идет Елена Прохоровна. Она отвернулась, делая вид, что не замечает. Ей неудобно даже поздороваться. А Наташа? Подойдет или не подойдет? Может быть, и ей будет стыдно признать в милиционере старого друга?
Эта внезапно возникшая картина развеселила Николая.
«Пойду!»
Через неделю он оформился в милиции на одном из московских вокзалов. Вокзал этот был большой, шумный, как, впрочем, и все вокзалы столицы, с той лишь разницей, что правонарушений на нем статистикой было установлено больше, чем на других.
«Ну что ж, — рассуждал Николай, — скучно не будет. Не на пенсию же иду». Ему присвоили сержантское звание.
Милицейская должность Николая окончательно испортила отношение к нему Елены Прохоровны. Она считала зазорным пригласить его к себе, когда у них были гости. Николай это понимал. При встречах Наташа стала грустней и задумчивей. Иногда, перебирая его пальцы в своих руках, она подолгу молчала. Молчал в такие минуты и Николай.
Больно было Наташе, что о ее любимом и Ленчик, и мать говорят так желчно и зло. Сказать об этом Николаю она не могла, так как знала, что этим она его только огорчит.
...Прошел год работы Николая в милиции.
Наташа заканчивала университет.
Сегодня она только что пришла с государственного экзамена и чувствовала себя очень усталой. Утром она звонила Николаю и просила заехать к ней к двенадцати дня. Сейчас уже четверть первого, а его еще нет.
Свернувшись калачиком на тахте, Наташа старалась заснуть, но сон не приходил. Она была под впечатлением экзамена. В памяти назойливо возникали даты, имена литературных героев, детали из биографий писателей... Наташа пыталась освободиться от этого наплыва имен и названий, но усилия были тщетны. Так продолжалось до тех пор, пока длинный звонок в коридоре не разорвал эту цепь непрошеных впечатлений.
Наташа быстро встала и открыла дверь. На площадке стоял Ленчик. В руках у него был большой букет роз.
— Ну как? — прямо с порога спросил он.
— Пятерка.
— Поздравляю, Наташенька, поздравляю! — Ленчик изысканно поклонился и передал ей букет.
— Спасибо. А ты как?
— У меня недоразумение... — В голосе Ленчика звучала обида. — Четверка. А ты знаешь, кому я вчера сдавал? Киселеву. Ведь это — вот... — И Ленчик постучал пальцем вначале себе по лбу, а потом по столу. — Сухарь и недалекий дядя. А впрочем, все это чепуха! Хочешь, я тебе расскажу презанятную историю? Так вот, слушай. Шел я с девушками из университета. Ну, понятно, какой гвалт поднимает ваш брат, когда вас больше двух. Сплошная ярмарка. У входа в вокзал я имел неосторожность бросить окурок. И что же ты думаешь? Откуда ни возьмись милиционер. Привязался: «Поднимите!» Я вначале думал, что он шутит, ну и, понятно, не обращаю внимания. Он свистеть. Задержал. Меня это так возмутило. Я его так отчитал. Так отчитал, что самому даже стало жалко бедняжку.
— Не нахожу ничего забавного. И зачем ты все это рассказываешь? — возмутилась Наташа.
— Наташенька, ты не сердись. Может,
