Юсси Адлер-Ольсен - Охотники на фазанов
— Столы? Какой-нибудь особенной модели? — бросил он с иронической усмешкой и передал ей персональный номер. — Мне нужны все сведения об этой женщине. Последнее место жительства, госпитализации, если таковые были, социальные выплаты, образование, адрес родителей, если они еще живы. Оставь пока копирование. Эти данные нужны мне срочно. И все остальное. Спасибо.
Роза выпрямилась во весь рост — благодаря шпилькам зрелище получилось особенно внушительное. Ее взгляд вонзился прямо Карлу в кадык, и он содрогнулся.
— Через десять минут бланк заказа на столы будет у тебя, — сказала она сухо. — Я предпочитаю фирму «Маллинг Бек». У них имеются модели с регулируемой высотой, по пять-шесть тысяч за штуку.
В полубессознательном состоянии Карл кидал в коляску товары, в то время как в его организме хозяйничали мысли о Моне Ибсен. Сегодня у нее не было на руке обручального кольца, это он заметил с первого взгляда. А еще при виде ее у него пересохло горло: если дальше так пойдет, скоро он будет говорить о женщинах в давно прошедшем времени.
Черт знает что!
Подняв взгляд, Карл попытался сориентироваться в огромном пространстве «Квикли». Прочие посетители тоже растерянно сновали вокруг, бестолково тыкаясь туда и сюда и не находя на привычном месте туалетной бумаги, поскольку теперь там была косметика. Это же может свести человека с ума!
В конце пешеходной улицы уже заканчивали снос старой мануфактурной лавки, с конкурентом скоро будет покончено. Аллерёд утрачивал привычный облик, но Карлу это уже было почти безразлично. Если он не добьется Моны Ибсен, то пускай они хоть церковь снесут и построят на ее месте еще один супермаркет — ему уже все равно!
— Что за чертовщину ты притащил из магазина? — спросил его квартирант Мортен Холланд, разбирая покупки.
У Мортена, по его словам, тоже был тяжелый день: два часа изучения государствоведения и три часа работы в видеопрокате.
— Я подумал, что ты захочешь приготовить чили, — заявил Карл и пропустил мимо ушей замечание, что тогда надо было купить мясо и фасоль.
Оставив Мортена чесать затылок над продуктами, Карл поднялся на второй этаж. У Йеспера так разбушевалась «Ностальжи» на радиоволнах, что, казалось, еще немного, и децибелы вышибут дверь изнутри. Засев в комнате, Карлов пасынок под звуки ревущего «Led Zeppelin» шлепал компьютерных солдатиков, а его зомби-подруга сидела на кровати и в приступе неутоленной жажды общения рассылала по свету эсэмэски.
Карл со вздохом подумал, что сам в свое время, очутившись вдвоем с Белиндой в чердачной каморке в Брёндерслеве, проявлял гораздо больше изобретательности. Да здравствует электроника! Лишь бы его самого не трогали.
Затем он ввалился в свою спальню и невидящим взглядом уставился на кровать. Если Мортен через двадцать минут не позовет его обедать, то в этом раунде победа останется за постелью.
Он лег, закинув руки за голову, и, глядя в потолок, представлял себе, как Мона Ибсен потягивается под периной. Если он сейчас же не возьмет себя в руки, то плохи будут его дела. Либо Мона Ибсен, либо парочка быстрых походов в какие-нибудь захудалые бордели, иначе остается идти добровольцем в полицейский корпус Афганистана. Лучше уж свинцовую пулю в лоб, чем дряблые редиски в штанах.
Из комнаты Йеспера в стену обрушился совершенно жуткий звук — нечто среднее между завыванием гангстерского рэпа и грохотом от падения целой деревни жестяных домов. Что делать — пойти к нему и обругать или просто заткнуть уши?
Карл выбрал остаться лежать, прижавшись ухом к подушке. Может быть, поэтому он подумал о Харди. Тот не может двигаться, не может даже лоб почесать. Ничего не может — только думать. Карл бы на его месте давно свихнулся.
Он посмотрел на фотографию, на которой они с Харди и Анкером стояли, обняв друг друга за плечи.
Трое чертовски хороших полицейских. Но во время последнего визита в больницу он узнал, что Харди думает иначе. Почему? Почему он думает, что Анкер имел какое-то отношение к засаде у хибары покойника с гвоздем в голове?
Карл посмотрел на изображение Анкера. В их троице тот был меньше всех ростом, но взгляд у него самый твердый. Он умер почти девять месяцев назад, а этот взгляд так и стоит перед глазами. Неужели Харди действительно думает, что Анкер мог быть как-то связан с собственными будущими убийцами?
Трудно было в это поверить. Карл помотал головой, потом скользнул взглядом по другим снимкам, запечатлевшим те дни, когда у них с Виггой еще все было хорошо, или крестьянскую усадьбу в Брёндерслеве. А вот и фото, сделанное Виггой, когда он впервые пришел домой в настоящей парадной форме.
На секунду Карл зажмурился. В углу, где висела эта фотография, было темно, и все же он заметил: там что-то не так.
Он отпустил подушку и встал. В это время Йеспер за стеной спустил новую свору жутких звуков. Карл подошел к фотографии. Сначала пятна показались ему похожими на тени, но, приблизившись вплотную, он разглядел, что это на самом деле.
Трудно не узнать настолько свежую кровь. Тонкими струйками она стекала по стене, и как, черт возьми, он раньше этого не заметил? И что эта чертовщина значит?
Карл позвал Мортена, выдернул из сладких грез цепеневшего перед плоским экраном Йеспера; один явился с недовольной, другой с обиженной физиономией. Но оба, когда Карл чуть ли не носом ткнул их в эти пятна, с негодованием отвергли инсинуации. Нет, Мортен к этому свинству не имеет никакого отношения!
Йеспер тоже, черт побери, нет, как и его подруга, если Карл на нее подумал. У него что, тараканы в голове завелись?
Карл еще раз взглянул на кровь и согласился.
Если снарядиться должным образом, то можно за три минуты забраться в дом, найти место, которое часто попадается на глаза Карлу, брызнуть на него кровью и исчезнуть. Ловкому человеку нетрудно выбрать три минуты, особенно учитывая, что Магнолиеванген, да и вообще весь Рённехольтпарк с восьми до шестнадцати стоят пустые, словно все население ветром сдуло.
Но если кто-то вообразил, будто эти детские шалости заставят Карла сбавить обороты и остановить расследование, это с его стороны большая глупость.
А кроме того, рыльце у них так или иначе в пушку.
15
Хорошие сны снились ей, только если напьется. Это было одной из причин, почему она пила.
А если не приложиться хорошенько к бутылке виски, результат всегда был предсказуем. После нескольких часов дремы, пронизанной неумолчным шепотом голосов, плакат с играющими детьми на двери наконец исчезал и она проваливалась в тяжелый сон, полный кошмарных видений. Проклятые картины только и ждали, когда она заснет. Воспоминания о мягких волосах матери, и вдруг — жесткое, каменное лицо. Воспоминания о девочке, старающейся спрятаться от всех в самых дальних углах похожей на дворец виллы. Страшные моменты. Стертые проблески, в которых мелькало лицо покинувшей ее матери. Холодные как лед объятия женщин, занявших ее место.
Потом она просыпалась в холодном поту. К этому моменту сны, как правило, доходили до ее окончательного разрыва с добропорядочным обществом и его фальшивыми приличиями. Все это она мечтала забыть. И еще то, что последовало дальше.
Накануне вечером она здорово напилась, поэтому утро началось сравнительно спокойно. Холод, кашель и пульсирующая головная боль — это она как-нибудь переживет. Лишь бы не одолевали мысли и голоса.
Она потянулась, пошарила под койкой и извлекла коробку, где хранилась еда. Система была простая: начинать всегда с того, что лежит в коробке справа. Доев правую сторону, она поворачивала коробку на сто восемьдесят градусов и снова брала то, что справа. Таким образом можно было наполнять левую сторону новым продуктами из «Альди». Все по отработанной схеме. Она никогда не делала запасов больше чем на два-три дня, иначе продукты портились, в особенности если солнце палило, нагревая крышу.
Она равнодушно доела йогурт — еда давно уже перестала ее интересовать. Затем запихала коробку обратно под койку, нащупала там ящичек, нежно погладила его и прошептала: «Да, да, моя радость. Маме надо в город. Я скоро вернусь».
Потом она понюхала подмышки и поняла, что пора помыться. Раньше она время от времени делала это на вокзале, но теперь нельзя, раз Тина предупредила, что какие-то люди ее там разыскивают. Если уж идти туда, то лишь приняв особые меры предосторожности.
Облизав ложку, она кинула пластиковый стаканчик в мешок для мусора на полу, обдумывая следующие шаги.
Накануне вечером она побывала у Дитлева дома. Час провела на улице перед виллой, глядя на мозаику освещенных окон, пока голоса не дали ей зеленый свет. Дом был очень ухоженный, но по-больничному стерильный и такой же бесчувственный, как сам Дитлев. Да и как могло быть иначе! Она разбила стекло в одном окне и успела хорошо осмотреться, прежде чем, откуда ни возьмись, перед ней появилась женщина в неглиже. Пистолета она испугалась. Но выражение испуга немного сошло с ее лица, когда она узнала, что пистолет был предназначен для мужа.
